Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц

— Полагаю, — осмелилась высказать свое мнение Кейт, — этот вид писали множество раз. Здесь все такое… живописное… Наверное, поэтому тебе неинтересно.

— Что-то в этом роде, да, — коротко отозвался Мистраль. «Когда я был здесь в прошлый раз, — думал он, — я бы ни за что не вышел на прогулку без альбома для набросков. Я бы сгорал от возбуждения. И мне было бы плевать, что и кто писал до меня. Прованс звал меня, манил, мне казалось, что никто до меня не изображал его на холсте. Я остановился только тогда, когда почувствовал, что схожу с ума, как Ван Гог. «Живописное», твою мать. Тебе не понять этого, Кейт, а я не умею тебе объяснить. Но сойдет и такое объяснение, как и любое другое, факт остается фактом. Я потерял желание писать, и даже Прованс не сумел вернуть мне его».

— Вставай, Кейт, — коротко сказал он, поднимаясь, — трава еще влажная.

В течение следующей недели Мистраль все чаще ездил в Фелис, деревушку на северном склоне горы Люберон. Его тянула туда игра в шары, ставшая для него настоящей страстью.

В единственном кафе городка в полдень и вечером собирались все местные мужчины, которые могли ходить, чтобы выпить рюмочку-другую пастиса. Так как наступила осень, к ним присоединились и фермеры, проводившие в кафе большую часть свободного времени в этот период года, когда урожай был уже собран, а сезон охоты еще не начался. Промочив горло, мужчины выходили на плоскую площадку в тени деревьев позади кафе и начинали бесконечную игру в шары, чем-то напоминающую боулинг, только на юге Франции ее правила настолько сложны, что занимают три страницы убористым типографским шрифтом.

Один из фермеров, молодой человек по имени Жозеф Бернар, оглядел Мистраля с ног до головы, когда они с Кейт второй раз появились в кафе.

— Ты играешь в шары? — спросил он.

— Я всего лишь турист, — словно извиняясь, ответил Мистраль.

— Не имеет значения. Хочешь попробовать?

Мистраль справился. У него была отлично развита координация движений, и, хотя он ни разу в жизни не держал в руках стальные «ядра», ему все же удалось выбить шар соперника с позиции, близкой к цели. Жозеф Бернар получил море удовольствия и пригласил Мистраля принимать участие в игре всякий раз, как тот окажется по соседству.

Мистраль возвращался не один раз, увлеченный перипетиями игры, куда в обязательном порядке входили бесконечные споры, оскорбления, насмешки и подкалывания. Это, не считая бросков шара, в которых не прочь отличиться любой мужчина.

Кейт наблюдала со стороны, удивленная способностью Мистраля отдаваться игре, которую она сама находила предельно скучной. Но пока он играл, она могла исподтишка рассматривать его. Как быстро он стал своим среди игроков. Он с такой же легкостью бросал шары, спорил с таким же пылом, так же громко смеялся, играл, забывая о времени, и с каждым днем его мастерство росло.

— Ты уверен, что ты не из этих мест? — спросил Жозеф Бернар своего нового друга. — Прованс у тебя в крови и в твоем имени. Мистралем в Провансе называют «главный ветер». У меня есть родня по фамилии Мистраль, они живут на южном склоне горы. Может быть, мы родственники с тобой?

— Все возможно, только я не могу этого доказать. Я не знаю, где родились мои дедушки и бабушки. Они уже умерли. А когда были живы, я их не слушал и ни о чем таком не спрашивал. Мне было неинтересно.

— Обычно, когда чужаки пробуют играть в шары, они выглядят дураками. Это только со стороны все кажется простым. Если бы ты еще попрактиковался несколько недель, я бы взял тебя в мою команду. В последнюю субботу ноября у нас проходит турнир.

Мистраль обнял молодого фермера за плечи и заказал выпивку на всех присутствующих в кафе. Он понимал, насколько такой жест важен для человека, который обсуждает турнир по игре в шары как самое главное событие года.

— Мне бы тоже хотелось этого, Жозеф, но я должен работать, чтобы жить.

Но Мистраль не знал, сможет ли он снова начать работать. Шары помогали ему забыться на несколько часов, отвлечься от поисков того, кого он мог бы обвинить в том, что былое пламя угасло. Кто же виноват: Авигдор, потому что он был дилером и хотел получить только предмет для продажи? Кейт, потому что она устроила выставку, до которой он писал так же легко, как дышал? Маги, потому что она была дурой и ребенком и единственной женщиной, которая от него ушла? Собственно выставка, потому что она открыла ему глаза на алчность коллекционеров, покупающих за секунду то, на что было потрачено несколько месяцев работы? Коллекционеры, которые не уважают труд художника, ничего в нем не понимают, а просто открывают кошельки и покупают кусок его души? Мистраль знал, что никто из них не виноват, и все-таки снова и снова прокручивал в голове эти мысли, пытаясь найти виновного.

— Нам тоже приходится работать, — возразил Жозеф, — но всегда найдется время, чтобы поиграть в шары. Иначе зачем вообще работать?

Было еще кое-что, помимо шаров и кафе, что манило Мистраля в Фелис. Невдалеке он обнаружил заброшенную ферму. Как-то раз из чистого любопытства он свернул в глубокую колею, идущую вокруг невысокого холма. Из тенистого сумрака дубов дорога вынырнула на аллею высоких кипарисов, за которой высилась стена, окружающая ферму.

Мистраль оставил машину на лужайке между кипарисами и стеной дома. Солнце высушило крошечные желтые кустики чертополоха и диких трав. Высокие тяжелые двойные ворота не позволяли заглянуть внутрь. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь сухим, приятным для слуха стрекотом цикад. Не было слышно привычных для фермы звуков. Не лаяли собаки, никто не гремел посудой в кухне, никто не окликал детей. Жимолость вольно карабкалась вверх по стене, распространяя вокруг сладкий аромат, такой сильный, что его, казалось, можно было потрогать руками. Красные и желтые бабочки стайкой порхали над лужайкой, словно на китайской шелковой картине.

Кейт и Мистраль обошли кругом, пытаясь заглянуть во двор, но фундамент стены густо зарос кустами ежевики, а ветки жимолости уходили высоко вверх.

Наконец стена уперлась в небольшую круглую башню, где они разглядели два окна, не прикрытые ставнями, высоко над их головами. Но тот, кто покинул это место, знал наверняка, что никто посторонний внутрь не проникнет. Им удалось разглядеть только пять черепичных крыш на разной высоте и верх оконных переплетов. Ферма располагалась в центре земельного надела, где поля казались частью огромного круга и были разделены между собой высокими стенами из кипарисов или кустарника. Один сегмент круга занимала оливковая роща, второй — поле невозделанной красной земли, затем шел виноградник, где никто не потрудился убрать налившиеся спелостью гроздья. Далее располагался абрикосовый сад, где землю устилали гниющие оранжевые плоды, а за ним снова невозделанная земля, выглядевшая так, будто плуг никогда не бороздил ее.

— Это просто невероятно! — взорвался Мистраль. — В этих местах используют каждый клочок земли, а ты только посмотри на это! Виноград и оливки не собраны, абрикосы гниют! Они выросли, созрели, но никто не нашел времени, чтобы их собрать. Какое безобразие!

— Возможно, эта ферма продается, — осмелилась подать голос Кейт.

— Но ведь ничего же не написано. Я заметил только название на почтовом ящике: «Турелло». Это слово провансальское. По-моему, означает небольшую башню или что-то в этом роде. — Мистраль был рассержен. — Скорее всего, эту землю оставили в наследство, а теперь наследники не могут договориться. Такое часто случается. Если они не станут вместе обрабатывать землю, им придется продать ее на аукционе.

— В Фелисе должны об этом знать, — предположила Кейт. — Если ферма продается, мы можем попросить разрешения осмотреть ее.

— Нет, не думаю. Я не хочу заходить внутрь. — Что-то в голосе Мистраля заставило Кейт насторожиться.

— Не хочешь? Ты? Мы же не пропустили ни одной фермы в округе. Почему же ты не хочешь побывать здесь?

— Не могу тебе объяснить. Это всего лишь ощущение.

На самом деле Мистраль защищался. Интуиция подсказывала ему, что он никогда не сможет забыть, как выглядел этот скрытый от посторонних глаз тихий уголок. Пусть он и видел только черепицу на крышах, но их простая геометрия оказалась настолько совершенной, что она тронула его сердце. Эта ферма на холме настолько сливалась с природой, что Мистраль не хотел ее осматривать, тем более, что здесь никто не жил и ее определенно можно было купить.

Он никогда в жизни не владел домом, и желание иметь собственный дом, знакомое любому человеку, никогда прежде не закрадывалось ему в душу. Ему хватало впечатлений, когда он осматривал фермы Прованса. Мистраль понимал, что именно это жилье было единственно возможным для него на этой земле. Он испытывал эстетическое удовлетворение, не испорченное желанием обладать. Но стоит ему переступить порог этой фермы, и он изменится навсегда.