Отмели Ночи - Эрик Ластбадер

Сердце у Ронина забилось чаще. Он — совершенно случайно — попал в Шаангсей, представлявший собой, очевидно, главный порт на континенте людей. Он был уверен, что здесь обязательно отыщется кто-нибудь, кто сможет раскрыть тайну свитка дор-Сефрита. Струя света упала на него, когда корабль маневрировал, чтобы приблизиться к своему причалу. Риккагин Тиен, вероятно, кого-нибудь знает, подумал Ронин.

Вдоль причала толпились люди, ожидавшие прибытия корабля, и Ронин, наблюдавший за их суетой, почувствовал вдруг, как, несмотря на его окрыленное настроение, у него засосало под ложечкой. Континент людей. Боррос был прав. Здесь столько людей... Даже теперь, когда он все это видел своими глазами, Ронин не мог оправиться от потрясения. Они с Борросом так долго о нем говорили. Это был мир их мечты — мечты, что дала им цель и поддерживала их силы, когда они мчались по платиновому льду в течение бессчетных дней и ночей, посреди пустоты, населенной лишь ветром да холодом. Ронин был уверен, что именно эта мечта поддерживала в Борросе жизнь до самого конца; колдун претерпел столько телесных мучений, и, если бы не эта земля, что манила его, душа Борроса так бы и осталась в застенках Фригольда, сломленная под пытками Фрейдала. «И вот сейчас я схожу на берег континента людей», — думал Ронин. Мечта сбылась.

Послышалась отрывистая команда, и корабль коснулся скрипучих бревен длинного причала.

Здесь стоял неумолкаемый шум, повсюду носились толпы людей, слышалась какофония голосов, смеющихся, спорящих, отдающих команды. Доносились глухие шлепки тюков, загружаемых на корабли, готовые к отплытию в другие порты, и тюков, выгружаемых из только что причаливших судов. Отрывистые звуки хлопающих дверей, зазывные крики уличных торговцев, ритмы хриплых монотонных рабочих песен, грохот солдатских башмаков, звон оружия, отдаленный звон колоколов, дуновение таинственного распева, — и все это на фоне тяжелого плеска желтого моря, омывающего чрево города, ласкающего его, вымывающего из-под него почву, выгрызающего его скальное основание.

Он стоял на причале чужеродным островком среди океана мельтешащих тел. Мимо него прошли строем высаживающиеся с корабля воины, отодвинув в сторону суетящихся грузчиков — обнаженных по пояс, босых, в закатанных рваных штанах, с потными нагруженными спинами. Одни сгибались едва ли не вдвое под огромной поклажей, другие — по двое несли на бамбуковых палках, уложенных на плечи, корзины с провизией. Надсмотрщики выкрикивают распоряжения, слышен лай команд, торговцы яростно налетают на свои товары, тела ударяются о него, как о волнолом, звуки накатывают как морской прибой. Ронин делает глубокий вдох, и ноздри его раздуваются, почуяв влажный воздух, насыщенный запахами разгоряченных тел, пряными ароматами специй и густых масел, смесью экзотических благовоний и едкого пота, соленым духом моря, пропитанного неисчислимыми оттенками жизни и смерти.

В конце концов Туолин разыскал его в толпе.

— Риккагин встретится с вами завтра утром.

Шелковые и хлопчатобумажные халаты. Цветастые блузки, обтягивающие твердые груди. Негромко позвякивающие длинные серьги.

— Он хочет с вами поговорить.

Блеск золотых колец, деревянная нога с прибитым к ней стоптанным башмаком, колыхание разноцветных юбок, тускло отсвечивающие нашивки, мелькнувшие желтые перья.

— Но сейчас у него много дел. А мы пока можем поесть и выпить.

Грохот повозок, блеск зеленых глаз, необычные двухколесные экипажи, которые тащат бегуны, темные волосы, проплывающие в легком, насыщенном запахами ветерке, пронзительные звуки музыки.

— Особенно выпить, верно?

Спрятанные под покрывалами лица, лица с длинными бородами, умащенными и завитыми, аромат жарящегося мяса, от которого слюнки текут, черная пустая глазница, смех, широко разинутые рты, черные зубы, прищуренные глаза, сверкнувший кинжал.

— А потом, Ронин, мы сходим в одно особое место. О да.

Вскоре толпа на причале рассеялась, и Ронин застыл, заворожено глядя на созвездие покачивающихся огоньков, отражающихся на поверхности воды. Низкие широкие лодки, некоторые из которых имели временные навесы, тихо покачивались на волнах вечернего прилива. На лодках горели фонари. Целые семьи: мужчины, женщины, дети, ползающие по палубе, вопящие младенцы и старики, неподвижные, как изваяния, — все собрались для вечерней трапезы. Они ели длинными палочками, поднося ко ртам обшарпанные неглубокие чашки с рисом. Глотали жадно, почти не жуя, словно изголодавшись.

— У нас многие люди живут на лодках, — заметил Туолин. — Работают на земле, а живут на воде. Уже не одно поколение.

Чьи-то тела закрыли картину в грязном приливе, закрыли все, кроме зыбкого света фонарей, отражавшегося от водной ряби. Ронин с Туолином прошли дальше.

— Для них нет места в Шаангсее.

Крики и топот бегущих ног.

— И не было никогда.

— Но ведь они здесь работают?

— О да.

Рядом с ними возникла какая-то потасовка. Хриплые ругательства. Но вот звуки уже удаляются, тонут в море людских тел.

— Работа найдется всегда: за медную монету, которую в конце дня заберут торговцы, за несвежий рис... В Шаангсее всегда найдется работа для крепкой спины. Но жить негде.

Туолин внезапно рассмеялся и хлопнул Ронина по спине.

— Но хватит уже разговоров. Я слишком долго был в отъезде — успел соскучиться по этому городу.

Он начал ловко пробираться сквозь мельтешащую толпу, ускоряя шаги.

— За мной, — окликнул он Ронина. — Идем на Железную улицу.

Ночные огни горели на каждой улице: черные железные фонари в ажурных решетках, коптящие в них язычки пламени лизали темноту. Тесные улицы были вымощены камнем, заставлены домами, где вперемешку, без всякой видимой системы, располагалось жилье и торговые лавки. В открытых дверях стояли мужчины, лениво ковыряясь в зубах или покуривая трубочки с длинными изогнутыми чубуками и крохотными чашечками. Люди сидели на корточках, прислонившись к закопченным деревянным или выщербленным кирпичным стенам, болтали друг с другом или тихонько дремали. От основных улиц отходили многочисленные узенькие кривые переулки — темные, чернее ночи, — по которым иногда проходили люди и исчезали мгновенно, оставив после себя лишь тающий сладковатый дым.

Они миновали множество воинов, подчиняющихся, очевидно, разным риккагинам. Казалось, что из всех людей на этих шумных улицах только они одни никуда не торопятся. Ронин был очень доволен, что может пройтись: прогулка давала ему возможность испытать свое тело. Спина не болела уже несколько дней, рана в плече почти затянулась, но он знал, что ребра срастутся лишь через некоторое время. В груди побаливало и тянуло, но острой боли уже не было, и движение не утомляло его, а, наоборот, придавало бодрости.