Я выбираю тебя! - Сергей Рокотов

«Жигуленок» резко притормозил прямо перед ним. Открылась передняя дверца.

— Садись, только быстро, — услышал Андрей до кошмара знакомый голос и сразу же понял, что происходящее не снится и не грезится ему, и что с ума он ещё не сошел… Все было наяву…

13

… В шикарной московской квартире на Тверской улице в уютном мягком кресле сидел вальяжный седовласый мужчина лет шестидесяти. Он смотрел телевизор и курил трубку.

— Рубен Михайлович! — раздался голос с кухни. — Вы где будете ужинать? На кухне или в гостиной?

— Принеси мне сюда, пожалуйста, Верочка, — приятным баском попросил мужчина. — Тут интересная передача. Глупости говорят сущие, однако, надо послушать, так сказать, для разрядки мозга…

Вальяжным мужчиной был адвокат Рубен Михайлович Григорянц. Он был на гребне успеха и творческого расцвета. Только что он блестяще провел процесс, в котором буквально вытащил со скамьи подсудимых одного очень крупного авторитета, которому вменялась в вину грозная статья о расхищении государственного имущества в особо крупных размерах. Авторитет был оправдан за недостаточностью улик и освобожден прямо в зале суда, а Григорянц получил сногсшибательный гонорар. И поэтому он был невероятно доволен собой.

Рубен Михайлович был человеком опытным и хорошо усвоил себе, что все на свете хорошо быть может только в песне. А на деле же, успех в одном деле обязательно должен уравновешиваться неудачей в другом. А успех его был изумителен… Человек, который мог сесть лет на двадцать, был выпущен на свободу, да не просто выпущен, а оправдан, хоть и за недостаточностью улик, но ведь оправдан же… Огромный успех по теории вероятности должен был быть уравновешен серьезными проблемами в чем-то другом. И проблемы появились. Кто-то стал безобразно третировать его сына Эдуарда, около своего подъезда была насмерть сбита машиной его жена Татьяна, которую, он, впрочем, недолюбливал, а вот сегодня днем ему позвонили и сообщили, что прямо с дачи похищен сам Эдуард. Серьезные проблемы, но всегда бодрого и ровного сангвинического настроения Рубена Михайловича поколебать это никак не могло… Жизнь такая, проблемы такие… Выкрали, значит, выкуп станут требовать, значит, надо либо платить, либо вести розыск, как положено… Ну, а на самый худой конец, если что и случится, то, что поделаешь, такова судьба крутого бизнесмена… Знал, на какую дорогу ступил. Не захотел быть, как отец адвокатом, его дело…

А всякие нелепые измышления Эдика, что, якобы смерть Татьяны связана с похищением его друзей Левушкина и Прокофьева, адвокат Григорянц отмел как истинный вздор. Возможность каких-то людей мстить за какого-то там парня, которого зарезали в пьяной драке, он отрицал напрочь. У него были такие связи, каких-то жалких мстителей он бы сдул с лица Земли как пушинку. Друзья у Эдика настоящие дурни. Один просто запойный алкоголик, и никто его вообще не похищал, это и ежу понятно, второй — ларечник, а там у них постоянно какие-то разборки и наезды, дележ территории. При чем тут Эдик? С ним сложнее, он ворочает большими капиталами, значит, и врагов у него много. Вот в этом и есть причина гибели Татьяны, и сегодняшнего инцидента. Крутые люди — крутые дела, куда от них денешься? Падать духом он ни в коем случае не собирался.

Домработница принесла ему сытный ужин, состоящий из черной икры, овощей, бутылки грузинского белого вина и отварной телятины с горошком и хреном. Рубен Михайлович принялся за трапезу…

Ел он с наслаждением, с толком, с расстановкой. Он все делал в жизни именно так, не любил суеты, нервозности… Все надо делать как надо, и все будет хорошо… Это было его девизом, эти правила он прививал своему единственному сыну. Однако, сын не всегда им следовал. «Это не преступление, это хуже — это ошибка», — цитировал ему Рубен Михайлович слова великого Талейрана, однако, ошибочку тот успел совершить. И, кстати, не просто ошибочку, а именно преступление…

Эта давняя история торчала у него в мозгу как старая заноза, до сих пор так и не вытащенная. Она надолго замолчала, но теперь, как уверял Эдуард, кто-то решил реанимировать ее… А он в это не верил, полагал, что это все вздор и чистое совпадение…

Он прекрасно помнит, как приехал прохладным августовским вечером на дачу и хотел было прогуляться по саду, затем попить чешского пива с креветками на веранде, выкурить трубочку, набитую отборным табаком, но тут появился сын, весь в красных пятнах, заикающийся от волнения.

— Папа, тут… Такое дело… Мы… Он…

— Излагай по порядку, — потребовал отец.

И тот рассказал все. Закончил он свое повествование фразой:

— И тогда Андрей Левушкин подошел к нему и ударил ножом под сердце. Я не успел помешать…

— Ах вы…, - побледнел Рубен Михайлович. — Вы… Щенки окаянные… Гаденыши, страдальцы… Зачем вы поперлись туда, прежде всего? Тебе двадцать один год, ты кончаешь университет, и из-за этой соплячки Ксении… Устроить такую бяку… Конечно, девчонка она классная, тут спору нет, — При этом он даже в такой трагической ситуации умудрился подмигнуть сыну, хитро и плотоядно улыбнувшись. — Но тем не менее, просто девчонка, и все тут…, - нахмурился Рубен Михайлович. — Конечно, ты не хотел такого исхода событий, это понятно…, - призадумался он, почесав седеющую голову. — А вот то, что там была эта шпана, и их там видели, это славно… Очень славно… В общем так, дорогой сыночек, запомни как таблицу умножения одно — вас там не было, понял меня, вообще не было, вы постоянно сидели дома у нас, тут же и заснули… Так и говори, если кто спросит. Остальное мое дело. Говоришь, возвращались по одиночке? И никто не видел? Это хорошо, хотя тут могут быть вариации. Это ты никого не видел, а то, что никто не видел тебя, это ещё не есть факт… А теперь ступай с глаз долой и не мешай мне отдыхать, устал я очень, иными делами, чем вы, занимался, диаметрально, так сказать, противоположными. И учти — хоть один из вас вякнет, что был там — все, моя помощь на этом прекращается. Раз и навсегда. Я ничего не смогу для вас сделать…

Вариации действительно возникли. От людей, как говорится, на деревне не спрячешься. И Эдуард Григорянц с товарищами были вызваны для допросов к следователю областной прокуратуры Андрею Тимофеевичу Курбыко.

О единственном допросе он в мельчайших подробностях доложил отцу. И опытный адвокат понял, что против сына и его товарищей имеются доказательства. Дело становилось опасным. Шилкин и Чугаев были уже задержаны и томились в СИЗО, но, разумеется, от обвинений отказывались наотрез.

О самом Григорянце ходили упорные слухи, что он тесно связан с преступными кругами и постоянно вытаскивает со скамьи подсудимых бандитов и мошенников. А для полного счастья ему не хватало того, чтобы его единственный сын был осужден, как участник, а то и организатор убийства молодого парня, к тому же ещё сына корреспондента демократической газеты… Нет, надо было действовать смело и решительно. Самым опасным было сидеть сложа руки и ждать развязки событий…

Узнав все о следователе Курбыко до мельчайших подробностей, он позвонил ему. Знал он о том, что следователь очень нуждается, что у него трое детей, что человек он, когда надо, очень дотошный, но зато вполне способный принять подношение, если оно, разумеется, достойное… Знал он и о том, что следователь ютится со своей семьей в крохотной хрущебе на первом этаже в областном центре.

Шла вторая половина девяносто первого года… Буквально через несколько дней после убийства Алексея Малиновского вихрем пронесся августовский путч, после чего стало ясно, что страна уже точно не пойдет коммунистическим курсом… В стране активно развивались так называемые рыночные отношения. Можно было покупать недвижимость, строиться…

— Андрей Тимофеевич, с вами говорит адвокат Григорянц. Нам надо встретиться, — решительно произнес он в трубку.

Следователь Курбыко также был наслышан об адвокате Григорянце и от встречи отказываться не стал… Они поняли друг друга без слов.

Встреча состоялась как и положено глухой ночью в укромном месте.

— Начну без предисловий, — произнес Курбыко, широченный, лысый, потный. — Доказательств, чтобы посадить вашего сына и его друзей за решетку по сто третьей статье у меня хватит… Нужно вам это?

— Нет, — вкрадчивым голосом ответил адвокат. — Мне этого не нужно…

— Десять тысяч, — сказал Курбыко. — Долларов, — добавил он.

Да, в конце лета девяносто первого года десять тысяч долларов были колоссальной суммой… Григорянц оторопел от такого аппетита Курбыко. Губа, что называется, не дура. Зато, если посмотреть на дело с другой стороны, ломаться и набивать себе цену не стал, выложил свои требования напрямую.

— Десять тысяч долларов, и имя вашего сына и его товарищей даже не будет упоминаться в деле, — пообещал он.