Волк среди волков - Ханс Фаллада

- До свиданья, барыня, - говорит Минна и выходит. Она прикрывает за собою дверь очень осторожно, даже вовсе бесшумно.

"Подлая баба! - думает фрау Пагель. - Как она на меня выпучила глаза, точно старая сова! Подожду, когда она уйдет. Потом быстренько побегу к Бетти. Может быть, она была в бюро регистрации; или посылала кого-нибудь во всем мире нет никого любопытней Бетти. И я вернусь еще до прихода Минны... Незачем ей все знать!"

Фрау Пагель снова вглядывается в картину на стене. Женщина у окна смотрит мимо нее. Когда глядишь отсюда, кажется, будто за головою женщины темные тени озаряются светом - и будто к затылку женщины тянется губами мужское лицо. Фрау Пагель часто это подмечала, но сейчас ее это злит.

"Проклятая чувственность! - думает она. - Из-за нее молодые люди портят себе жизнь. Все они на этом срываются".

Ей приходит в голову, что теперь, когда они поженились, картина принадлежит наполовину молодой жене. Неужели так?

"Пусть она только явится ко мне! Пусть только явится! Она уже получила раз пощечину, ну так их у меня в запасе не одна..."

С полуулыбкой фрау Пагель поворачивается к стене, и не проходит минуты, как она уже спит.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПРЕДВЕЧЕРНИЙ ЗНОЙ НАД ГОРОДОМ И ДЕРЕВНЕЙ

1. ИНТЕРВЬЮ В ТЮРЬМЕ

- Послушайте вы меня, - говорил директор, доктор Клоцше, репортеру Кастнеру, который как нарочно сегодня, объезжая прусские дома заключения, прибыл в Мейенбургскую каторжную тюрьму. - Послушайте! Не надо придавать значения тому, что они там в городке о нас болтают. Стоит хоть десятку заключенных немного пошуметь, в этом доме из цемента и железа гул стоит такой, как если бы их ревела тысяча.

- Вы тем не менее вызывали по телефону солдат, - констатировал репортер.

- Неслыханная вещь... - приготовился к отпору директор Клоцше и уже хотел обрушиться на прессу, которая позволяет себе шпионить и даже не брезгует подслушивать его телефонные разговоры. Но он вовремя вспомнил, что у Кастнера лежит в кармане рекомендательное письмо от министра юстиции. К тому же, хотя рейхсканцлером у нас пока что Куно, но он, говорят, сидит непрочно, так что СДПГ, чью прессу представляет Кастнер, лучше не задевать.

- Неслыханная вещь, - повторил он, заметно снизив тон, - как в этой клоаке сплетен простое выполнение правил внутреннего распорядка раздувают в целую историю. Когда в тюрьме вот-вот разразится бунт, я обязан из предосторожности поставить об этом в известность полицию и рейхсвер. Через пять минут я мог бы уже отменить тревогу. Понимаете, господин доктор!..

Но этого человека "доктором" не купишь.

- Вы и сами того мнения, что грозил бунт, - говорит он. - А почему?

Директор отчаянно зол... Но разве это поможет?

- Все вышло из-за хлеба, - сказал он медленно. - Одному арестанту не понравился хлеб, и он поднял крик. А когда крик услышали другие, вместе с ним закричали еще человек двадцать...

- Двадцать? - переспросил репортер. - Не десять?

- Да, извольте, хоть сто, - накинулся на него директор, закипая злобой. - Извольте, милостивый государь, хоть тысяча, хоть вся тюрьма!.. Я тут ничего не могу изменить, хлеб нехорош, но мне-то вы что прикажете делать? Вот уж месяц, как снабжение у нас хромает из-за того, что марка все падает. Я не могу купить полноценной муки, что вы мне прикажете делать?

- Давать приличный хлеб. Закатите скандал в министерстве! Берите в долг за счет Управления юстиции, все равно, по уставу люди должны получать достаточное питание.

- Еще бы! - желчно усмехнулся директор. - Я должен рисковать головой и шкурой, чтобы господа правонарушители получали хороший стол. А за стенами тюрьмы неповинный народ пускай голодает, да?

Но на господина Кастнера ирония и горечь не действуют. Он увидел человека в арестантской одежде, натирающего пол в коридоре; неожиданно приветливым голосом он крикнул:

- Эй, вы, слышите вы там! Будьте любезны, как ваша фамилия?

- Либшнер.

- Послушайте, господин Либшнер, скажите мне честно: какой здесь харч? В особенности хлеб?

Заключенный быстро переводит глаза с директора на чернявого господина в штатском и соображает, что хотят от него услышать. Как знать, может быть, неизвестный явился от прокуратуры, дашь волю языку, так еще нарвешься. Он склонился к осторожности:

- Харч какой? Мне по вкусу.

- Ах, господин Либшнер, - возразил репортер, которому было не впервой говорить с заключенным. - Я от газеты, передо мной вы можете говорить не стесняясь. На вас не наложат взыскания, если вы скажете откровенно. За этим мы проследим. Так что же тут вышло с хлебом нынче утром?

- Прошу меня извинить! - закричал директор, бледный от бешенства. - Это уже прямое подстрекательство...

- Не будьте смешны! - рявкнул Кастнер. - Какое же тут подстрекательство, если я предлагаю человеку говорить правду? Высказывайтесь свободно, без стеснения - я Кастнер, от концерна социал-демократической печати, вы всегда можете мне написать...

Но заключенный уже принял решение.

- Есть такие, что всегда фыркают, - сказал он, преданно глядя в глаза репортеру. - Хлеб как хлеб, я его ем с удовольствием. Те, кто здесь всех громче кричит, те на воле сухую корку грызли да ходили с голой задницей.

- Так, - сказал репортер Кастнер, наморщив лоб и явно недовольный, тогда как директор вздохнул свободней. - Так!.. За что сидите?

- Аферист, - ответил господин Либшнер. - И потом тут будут направляться команды для уборки хлеба; мы будем получать табаку и мяса сколько душе угодно...

- Благодарю! - сказал коротко репортер. И обратившись к директору: Пойдем дальше? Я хотел бы заглянуть еще в одну камеру. Что такое уборщики из арестантов, мы знаем - и знаем цену их вранью. Все они боятся потерять тепленькое местечко... К тому же аферист... Аферист и сутенер - последняя мразь, им доверять нельзя!

- Поначалу вы как будто придавали большое значение словам этого афериста, господин Кастнер... - Директор улыбнулся в свою белокурую бороду.

Репортер не видел и не слышал.

- И потом, что это за уборочные команды! Выполнять на крупных аграриев адову работу, которой гнушаются даже жнецы поляки. За нищенскую плату! Это ваше изобретенье?

- Отнюдь нет, - ласково сказал директор. - Отнюдь нет. Постановление вашего товарища по партии в прусском министерстве юстиции, господин Кастнер...

2. ИЗГНАНИЕ ПЕТРЫ

- Фрау Туман, - сказала на кухне Петра квартирной хозяйке, застегнув сверху донизу ветхое пальтецо и не подумав даже о своей соседке по коридору, о спившейся с круга Иде с Александерплац, или Иде-аристократке, которая сидела у кухонного стола и макала в кофе с молоком хорошенькие, глазированные крендельки, - фрау Туман, не могу я чем-нибудь вам помочь по хозяйству?

- Господи боже мой, девочка! - вздохнула мадам Горшок, склонившись над раковиной. - Что ты мне городишь насчет помощи? Ты хочешь следить по часам, не пора ли ему вернуться? Или живот подвело?

- И то и другое, - сказала Ида своим глухим, скрипучим от водки голосом и с присвистом всосала через кусок сахара глоток кофе.

- Селедки я уже почистила и вымыла, картофельный салат ты так не сделаешь, как любит Биллем... а что же еще?

Она посмотрела вокруг, но ничего не придумала.

- Я-то старалась и спешила, чтобы поспеть в церковь на шикарную свадьбу - хоть за дверью постоять, но уже без двадцати два, а невеста еще разгуливает в мужском пальто и с голыми ногами. Везде обман!

Петра присела на стул. Ей в самом деле подвело живот - посасывало с тихим намеком на близкую боль. И слабость в коленях... Время от времени она вся вдруг обливалась потом и не только от удушливой жары. Но несмотря ни на что, настроение у нее было хорошее. Большая, дающая счастье уверенность наполняла ее. Пусть обе женщины говорят все, что взбредет им на ум, у Петры нет больше гордости и нет прежнего стыда. Она знает, куда ведет дорога. Лишь бы привела к цели, вот что важно, а что трудна пускай.

- Вы только осторожней опускайтесь на стул, сударыня! - издевалась Ида-аристократка. - Не то он проломится под вами, пока придет жених вести вас к венцу.

- Ты ее не очень-то задевай у меня на кухне, Ида, - заметила, склонясь над раковиной, мадам Горшок. - До сих пор он всегда за все платил, а с жильцами, которые платят, надо быть любезной.

- Рано или поздно всему приходит конец, фрау Туман, - наставительно сказала Ида. - У меня на мужчин глаз, я всегда примечаю, если хахаль заскучал и собирается дать тягу... Ее хахаль дал сегодня тягу.

- Ох, не говорите, Ида! - завела плаксиво фрау Туман. - Не хватало мне еще остаться с этой девочкой на руках, босой да в пальто на голое тело! Ах боже мой! - закричала она громко и так швырнула котелок, что он задребезжал. - Неудача мне нынче во всем, теперь еще придется, чего доброго, купить ей платье, чтобы с ней развязаться!

- Купить платье! - сказала презрительно Ида. - Дурость одежей не прикроешь, фрау Туман. Вы скажите ближайшему полицейскому, что, мол, так и так... живет у нас такая в доме... то да се, понимаете... надувательство. Ее живехонько отведут в участок и засадят в Алекс. Они там что-нибудь на вас наденут, фройляйн, будьте уверены - синий халат и платок на голову, поняли?