Волк среди волков - Ханс Фаллада

"Я должен его убедить, чтобы он дал нам денег, - думал он, - хотя бы совсем немного".

Но было идиотством, было полным сумасшествием ждать поддержки от Цекке! Нечего было ждать, что Цекке, каким он его знал до сих пор, - что этот Цекке даст денег взаймы, когда так сомнительна надежда получить их обратно. Но что же будет, если Цекке скажет "нет"?.. (А он, конечно, скажет "нет", Вольфганг спокойно может опустить "если".)

Перед Пагелем открывается длинная, довольно широкая аллея, в конце которой стоит вилла Цекке. Он вступает в аллею, идет - сперва довольно медленно. Потом быстрей и быстрей, точно его гонит под уклон, навстречу судьбе.

"Он должен сказать "да", - думает опять Вольфганг Пагель, - и дать хоть сколько-нибудь. Тогда я покончу с игрой. Я могу, еще не поздно, стать шофером такси, Готшальк твердо обещал оставить за мной вторую машину. Как обрадуется Петра!"

Вот он уже совсем близко от виллы. Он опять видит каменную колонну и железную решетку, медную дощечку и кнопку звонка.

Снова замедлив шаг, он переходит улицу.

"Но он скажет, конечно, "нет"... Ох, черт побери, черт побери!.." Дело в том, что Вольф, оглянувшись, увидел на другом конце улицы девушку; рвущийся на поводке и тявкающий фоке выдал ему, кто эта девушка. Здесь неприятное объяснение, там - неприятная просьба, здесь - за тобою гонятся, там - ты за чем-то гонишься... Пагель судорожно нажимает кнопку и только тогда вздыхает с облегчением, когда в калитке тихо щелкает замок. Не взглянув на бегущую к нему девушку, он входит, тщательно прикрывает за собой калитку и глубоко вздыхает, когда поворот дорожки уводит его под прикрытие кустов.

Цекке может, конечно, сказать "нет", но дура горничная того и гляди закатит дикий скандал... Вольфганг терпеть не может скандалов с женщинами. Они как начнут, так век не разберешься.

7. ПАГЕЛЮ НЕ ДАЮТ ДЕНЕГ

- Так это в самом деле ты, Пагель? - сказал господин фон Цекке. - Я тебя, можно сказать, ждал. - И на удивленное движение Вольфганга: - Не так чтобы именно сегодня... но ведь тебе давно бы следовало зайти, не правда ли?

И Цекке надменно улыбнулся, а Пагель почувствовал глухое раздражение. Ему пришло на ум, что Цекке всегда напускал на себя самодовольную загадочность, что у него всегда была эта надменная улыбка и что его, Пагеля, она всегда раздражала. Цекке вот так улыбался, когда хотел кому-нибудь напакостить.

- Ну-ну, не сердись! - ухмыльнулся Цекке. - Вот же ты и в самом деле здесь передо мной... Этого ты отрицать не станешь. Ладно, брось. Уж я что знаю, то знаю. Выпьем по рюмочке, бери сигарету, и мы с тобой посмотрим мои картины, а?

Пагель давно уже поглядывает на картины. Он сидит в большой, хорошо обставленной комнате. Обе двери на залитую солнцем веранду раскрыты настежь, видны солнце и зелень, но в комнате приятная прохлада. Сквозь зеленоватые жалюзи на окнах проникает мягкий свет, в комнате и светло и темно, а главное - прохладно.

Они сидят в удобных креслах, не в этих ужасных гладких и холодных кожаных коробках, какие видишь теперь повсюду, а в глубоких, просторных креслах, обитых какой-то цветастой английской материей - ситцем, что ли. По стенам на треть высоты - книги, выше - картины, хорошие современные картины, это Пагель увидел сразу. Но он не реагирует на вызов Цекке, он уже заметил, что атмосфера для него благоприятна, что для господина фон Цекке его визит пришелся каким-то образом кстати. Цекке, ясное дело, чего-то хочет от него, так что можно спокойно выждать и взять независимый тон. ("Деньги, можно сказать, у меня в кармане!")

Пагель показывает на полки:

- Хорошие книги. Ты много читаешь?..

Но фон Цекке все же не настолько глуп. Он сердечно рассмеялся:

- Чтобы я да читал?! Ты все тот же шутник! Ждешь, что я отвечу "да", и тогда ты станешь у меня допытываться, что там у Ницше написано! - Его лицо вдруг изменилось, сделалось задумчивым. - Я полагаю, это разумное помещение капитала. Сафьяновые переплеты. Надо же подумать о том, чтобы помещать деньги в солидные ценности. Я в книгах ничего не смыслю - с сальварсаном было проще. Но у меня есть один студентик, я с ним консультируюсь... - Он на минуту задумался, должно быть, о том, стоит ли его студентик тех денег, какие он ему платит. Потом спросил: - Ну... а как картины?

Но Пагель не поддается. Он показывает на стоящие тут же статуэтки: фигуры апостолов, мадонна с младенцем, распятие, два снятия с креста.

- Ты собираешь и средневековую деревянную скульптуру?

Цекке делает скорбное лицо.

- Не собираю, нет. Помещаю деньги. Но не знаю почему - а меня это как-то забавляет. Вот посмотри на паренька с ключом... правильно, святой Петр... Мне его прислали из Вюрцбурга. Я не знаю, я в этом не смыслю, кажется, ничего особенного, ничего такого... импозантного - но мне нравится. А этот подсвечник в виде ангела... рука, наверно, приделана, как ты думаешь, меня надули?..

Вольфганг Пагель смотрит пытливо на Цекке. Цекке мал ростом, ему всего двадцать четыре или двадцать пять лет, а он уже кругленький, и лоб у него высокий за счет лысины. Брюнет... Все это не нравится Вольфгангу. Не нравится ему и то, что господин Цекке находит вкус в деревянных статуэтках и что картины его, по-видимому, волнуют. Цекке - вульгарный спекулянт и больше ничего, и должен оставаться таковым. В нем интерес к искусству только смешит и возмущает. Но больше всего возмущает Вольфа, что у этого преображенного Цекке он вынужден просить денег. Тот, пожалуй, способен дать их ему приличия ради!.. Нет, Цекке, конечно, спекулянт и должен оставаться таковым, и если он дает деньги взаймы, то должен брать за них ростовщический процент, а иначе Вольфганг не желает иметь с ним дела! От такого Цекке он не примет денег в подарок!

Итак, Пагель неодобрительно смотрит на ангела со свечой.

- Значит, теперь пошли ангелы, - говорит он, - красотками из варьете ты больше не торгуешь?..

По тому, как Цекке реагирует, Пагель сразу видит, что зашел слишком далеко, что допустил роковую ошибку. Они уже не в школе, где полагалось сносить любую фамильярность, где она принималась как своего рода удаль. У Цекке побелел нос - Пагелю это знакомо с прежних времен - между тем как лицо осталось багрово-красным.

Но если фон Цекке так и не научился читать книги, то владеть собой он научился (и в этом даст Пагелю сто очков вперед). Он словно бы и не слышал. Медленно ставит он подсвечник на место, задумчиво проводит пальцем по несомненно приделанной руке и говорит:

- Н-да, картины. У вас дома должны быть очень недурные вещи - полотна твоего отца.

"Ага! Вот чего тебе нужно!" - с глубоким удовлетворением думает Пагель. А вслух говорит:

- Да, правда, там кое-что еще осталось очень неплохое.

- Я знаю, - говорит Цекке, наливает еще по стакану, сперва Пагелю, потом себе. Он усаживается поудобней в кресле.

- Так что, если тебе когда-нибудь понадобятся деньги... ты видишь, я покупаю картины...

Это был удар, первый ответ на его дерзость, но Пагель и виду не подал.

- Я не думаю, чтоб мы сейчас продавали.

- В таком случае ты не совсем осведомлен, - улыбается ему любезно Цекке. - Еще в прошлом месяце твоя мать продала в Англию, в Глазговскую галерею, "Осенние деревья". Ну, за твое здоровье! - Он выпил, снова самодовольно откинулся в кресле и бросил безобидно: - Вполне естественно! В конце концов на какие же средства жить старой женщине? То, что у нее было в бумагах, превратилось сегодня в мусор.

Цекке, правда, не осклабился, но Пагель отчетливо чувствует, что обозначение "добрый друг", которое он еще сегодня утром применил к нему, сильно преувеличено. Два удара Пагелю уже нанесены, не заставит ждать себя и третий. Правильно, фон Цекке всегда был ядовитой жабой, злобным врагом. Лучше уж встретить его на полпути - так по крайней мере скорее будет покончено с делом.

Он говорит - и старается говорить как можно безобидней.

- Я сел на мель, Цекке. Нельзя ли перехватить у тебя немного денег?

- Что ты называешь "немного денег"? - спрашивает Цекке и прямо смотрит на Пагеля.

- Ну да в самом деле немного, мелочь для тебя, - говорит Пагель. - Что бы ты сказал о ста миллионах?

- Сто миллионов, - говорит мечтательно Цекке. - Так много я не заработал на всех красотках варьете...

Третий удар, - и кажется, чистый нокаут. Но так легко Вольфганг Пагель не даст себя сразить. Он рассмеялся, искренно и беззаботно рассмеялся. Потом сказал:

- Ты прав, Цекке! Великолепно! А я форменный болван. Мелю вздор и заношусь, а сам хочу у тебя призанять. Нагличаю. Но знаешь, когда я сюда вошел, меня вдруг взяла досада... Не знаю, поймешь ли ты... Я живу в поганой конуре близ Александерплац... (Цекке кивнул, точно знал это.) У меня ничего нет... и сразу сюда, в эту роскошь! Не такую, как у выскочек и нуворишей: здесь в самом деле превосходно... я даже не думаю, что рука у ангела приделана...

Он обрывает, не договорив, и пытливо смотрит на Цекке. Сделать больше он не может, на большее он просто не способен. Но, увидев, что Цекке и это не тронуло, добавляет: