Одержимость романами - Кейтлин Бараш

Ты можешь быть обоими сразу. Я уверена, твои поклонники будут требовать больше сцен с тобой.

Слегка покраснев, брат благодарит меня и принимается за кофе со льдом.

Отец поворачивается ко мне:

– Кстати, ты все еще работаешь над рецензией?

О, черт.

Я и забыла, как несколько недель назад говорила ему, что надеюсь начать писать книжные рецензии в журналы. Я рассудила, что было бы разумно получить дополнительную известность, больше публикаций, даже если это не художественная литература. Отец одобрил это, заметив, что глубокие размышления о структуре современных романов помогут мне в конечном итоге создать свой собственный. Родители не сомневаются: однажды я опубликую свой роман, но я не знаю, оправдана ли их вера в меня.

– Да, в процессе, – вру я. – Дам знать, если мне понадобится взгляд со стороны.

На данном этапе Розмари – мысли о ней, тексты о ней, наблюдение за ней – занимает большую часть моего времени и энергии. Жаль, что я не могу рассказать об этом им. Я никогда не ожидала, что стану такой искусной лгуньей, по крайней мере в реальной жизни; мне то и дело хочется открыться, но я заранее знаю, как они отреагируют, а мне не хочется выслушивать их возражения. По крайней мере, пока.

Приносят еду. На протяжении нескольких минут мы жуем в комфортной тишине. Когда от моего омлета с луком и шпинатом остается половина, отец протягивает мне через стол конверт. На нем красивым косым почерком написано мое имя.

– Это от бабушки, – объясняет он. – Не потеряй. Может быть, у тебя получится вскоре навестить ее?

– Мы разговаривали по телефону в мой день рождения, – отвечаю я немного оборонительным тоном. – Хорошо пообщались. – Открываю конверт и обнаруживаю пять хрустящих стодолларовых купюр, которые не символизируют ничего, кроме простого факта моего рождения.

Прошло уже не менее двух месяцев с тех пор, как я навещала ее в последний раз. У меня нет никаких оправданий. Молча пролистываю свой недельный график смен в книжном магазине, выискивая окно, пока официантка ставит передо мной на стол шоколадный кекс с двумя горящими свечками. Моя семья начинает исполнять «С днем рождения», причем Ноа с мамой делают это профессионально.

Зачем тратить столько усилий, не получая ничего взамен?

В поезде по дороге домой открываю «Инстаграм» Розмари. Это стало привычкой – я легко переключаюсь между моим личным аккаунтом и анонимным. Когда я выкладываю посты в последнем, то использую нейтральные подписи; аккаунт вполне может принадлежать боту, хорошо разбирающемуся в хештегах. Оставаться ненавязчивым – вот в чем суть игры.

Свежая история Розмари заставляет меня поволноваться. На снимке – велосипедная дорожка вдоль реки Гудзон, геотег указывает на Вашингтон-Хайтс, а подпись гласит: «14 миль спустя», сопровождаемая эмодзи велосипеда и черепа со скрещенными костями.

Рука сжимается, когда я пристальнее вглядываюсь в фотографию в поисках второго велосипеда, изгиба спицы, ботинка, локона темных волос, мужской тени. Разве может быть совпадением то, что Розмари решила проехать четырнадцать миль из своего района в район Калеба?

Я пишу ему. «Привет, только что закончили бранч с семьей, они по-прежнему с нетерпением ждут встречи с тобой, хаха. Чем занимаешься? Как продвигается подготовка к презентации?»

Через десять минут он отвечает: «Я тоже с нетерпением жду знакомства с ними! Подготовка идет нормально, возможно, понадобится еще несколько часов, но я приеду сегодня вечером, если получится».

«Буду ждать», – пишу, вставив наушники. Выбираю случайный порядок воспроизведения песен и увеличиваю громкость.

* * *

На следующее утро, когда я просыпаюсь, во рту горчит.

Калеб пришел вчера вечером около девяти. Его волосы хорошо пахли, как будто он только что принял душ. Мы дважды занимались сексом и выпили по чашке чая. Я приняла свои гормоны и не задавала ему наводящих вопросов о велосипедной дорожке или геотеге. Я одновременно боялась поймать его на лжи и повести себя, как назойливый параноик. Никому не нужен назойливый параноик. Потом я заснула, не почистив зубы.

Теперь его присутствие – еще одно тело в моей постели – больше не кажется редким подарком или сюрпризом. Он остается здесь четыре-пять раз в неделю. Это стало казаться нормальным; возможно, я заслуживаю это, заслуживаю его.

Калеб еще спит, поэтому я одеваюсь как можно быстрее и тише, надеваю золотые серьги-кольца, которые бабушка подарила мне на двадцать первый день рождения, оловянно-серое вязаное платье, которое она однажды похвалила. Перед тем как выйти, касаюсь голой спины Калеба, нежно прижимаясь к выступающему позвонку.

Он быстро перекатывается, едва не раздавив мою руку.

– Который час?

– Девять тридцать. Я навещаю бабушку, помнишь?

– Точно. – Он трет глаза. – Это так мило. У вас действительно особенные отношения.

– Это так, – обрадованно соглашаюсь я. – Надеюсь, вы скоро с ней познакомитесь.

– Мне бы этого хотелось. Увидимся позже?

– Да, но ты должен лежать именно в этой позе, когда я вернусь, или пеняй на себя.

Смеясь, он обнимает меня за талию и целует на прощание. В это время его телефон на подоконнике жужжит, и экран загорается от входящего сообщения. Не могу расшифровать имя, но уверена, что в нем есть буква «и».

– Кто пишет тебе в такую рань? – Я стараюсь прозвучать буднично.

– Наверняка групповой чат «Синергии», – зевает Калеб. – Джордан и Хиллари вечно шлют мемы.

«Синергия» – это его компания, а Джордан и Хиллари – коллеги. Звучит правдоподобно. В конце концов, имя Хиллари оканчивается на «и».

– Ха, – смеюсь я тонким голосом. – Ладно, увидимся позже.

Центр для престарелых находится на севере, до него можно добраться на поезде за час. От станции я беру такси и по прибытии расписываюсь в журнале посещений, прежде чем подняться на лифте на третий этаж. Чтобы не поддаться искушению, кладу телефон в карман и даю себе слово не прикасаться к нему до самого отъезда.

Проходя по залитому флуоресцентным светом линолеуму в коридоре – здесь всегда чувствуешь себя как в больнице, – я миную пожилую женщину: она сидит в инвалидном кресле и смотрит на кормушку для птиц, подвешенную к карнизу прямо за окном.

– Хулиган, – ругается она. Ее лицо темнеет, а голос, глубокий и хриплый, тревожит меня. – Он прогоняет воробьев и съедает всю их еду. Жаль, что он мне так не нравится. Он очень красивый.

Я бормочу: «О да, как грустно», но не задерживаюсь поболтать.

Двигаясь по коридору, стучусь в дверь номера 308. Медленно тянутся секунды, ответа нет. Приоткрыв незапертую дверь, просовываю внутрь голову.

– Бабушка? – кричу я.

Наконец-то услышав мой голос, она изумленно поворачивается, чтобы посмотреть на меня из откинутого кресла перед телевизором. Тот работает на