Одержимость романами - Кейтлин Бараш

заслужила это, Наоми, ты знаешь, что заслужила. Я была мокрой, как никогда раньше, как никогда позднее. Заслужила ли я это? Я заманила его, я привела его сюда, я манипулировала им. Я думала, что власть в моих руках.

И тогда Адам сказал:

– Здесь не хватит места для меня, для нас, в смысле, для сна, мы не поместимся на диване. Мне правда пора, я еще успею на автобус в два тридцать.

И он ушел, а я спала на диване одна, и, когда проснулась в кабинете моей бабушки, святая святых, где она творила, я все еще была шестнадцатилетней девственницей, которую никогда не целовали.

В тот вечер, вернувшись в свою спальню в Верхнем Вест-Сайде, я зашла в мессенджер.

ЗовитеМеняФруФру: Было неплохо :)

РедРиверРевел: Согласен. Сидеть не больно?

ЗовитеМеняФруФру: Больно

РедРиверРевел: Вот и хорошо

ЗовитеМеняФруФру: Но в следующий раз мы переспим

РедРиверРевел: Удача улыбается тем, кто умеет ждать :)

В чем-то он оказался прав.

Через пару дней он попросил прислать обнаженную фотку. Я использовала веб-камеру компьютера, чтобы снять себя – на четвереньках, задница кверху, грудь покачивается, я оглядываюсь в камеру, лицо прикрыто волосами.

РедРиверРевел: Очень сексуально. Я все думаю о том, как покраснела твоя попка, когда я преподал тебе урок. И ты вся текла

ЗовитеМеняФруФру: Жду не дождусь, когда ты перегнешь меня и оттрахаешь

РедРиверРевел: Да, детка, я тоже

Продолжались и наши звонки. Разговоры были безобидными, даже целомудренными, но меня это не смущало: я видела в этом знак, что я ему небезразлична, что он заботится обо мне. А потом мне исполнилось семнадцать, официальный возраст согласия, и я подумала: «Он ждал этого, ждал меня, скоро у нас наконец-то будет секс, мы будем вместе, в реальной жизни». Вот-вот, вот-вот…

И вот, на последней неделе учебы в десятом классе:

РедРиверРевел: На следующей неделе у меня концерт в Нью-Йорке, можно переночевать с тобой в том «офисе»?

ЗовитеМеняФруФру: Да!!! ;)

«Ночую у Рейчел, – предупредила родителей. – Готовим проект по английскому и успеем закончить, только если всю ночь просидим».

Адам попросил меня помочь ему с параллельной парковкой, так что я стояла на тротуаре, периодически выкрикивая что-то в стиле «слишком далеко от бордюра!». Затем мы поднялись в квартиру, вместе. Была среда. Я до сих пор не сделала домашнее задание, но надеялась к четвергу расстаться с девственностью.

– Я вернусь в начале первого, – сказал он после того, как двадцать минут переодевался. – Прости, но в то место не пускают несовершеннолетних.

Ему было двадцать восемь, мне семнадцать. Так что я помахала ему рукой, пожелала удачи и занялась домашкой; я не спала до половины третьего, когда Адам наконец вернулся, и от него несло алкоголем. Он выпил залпом три стакана воды, а я спросила:

– Так ты поцелуешь меня?

Адам посмотрел на меня.

– О. Точно. – Обхватив мое лицо руками, он чмокнул меня в губы так быстро и нежно, что я осознала произошедшее – мой первый поцелуй! – когда уже все закончилось. – Я привез надувной матрас, можешь спать со мной или на диване, как хочешь…

– Конечно, с тобой, – перебила я, а к глазам внезапно подступили слезы.

Заметив это, он поцеловал меня снова. Глубже, дольше. На этот раз его губы полностью обхватили мои, изучая, знакомясь.

На надувном матрасе я прижалась к нему поближе. На мне были только трусики и тонкая майка. Адам был в боксерах. Он положил руку на мою грудь, поверх майки. Через ткань не считается, подумала я. Или это просто прелюдия?

Но прикосновение не менялось, и я сказала:

– Я собираюсь подать документы в университет в Бостоне.

– Круто, куда?

– Я бы хотела в Эмерсон.

– На программу для писателей?

– Именно.

– Это здорово. Надеюсь, ты поступишь. Тебе там понравится.

Я ждала, когда же он осознает смысл моих слов. Но тщетно.

– Было бы здорово наконец-то оказаться в одном городе, – рискнула я, – когда мы оба взрослые. – Адам промолчал, и я добавила с деланым воодушевлением: – Но я подала документы и на западе, в Калифорнии и Колорадо.

– В Бостоне по-другому, – туманно заявил он, зевая. – Но ты должна ехать туда, где тебе будет лучше всего.

– Спасибо, – недоуменно ответила я и не могла сомкнуть глаз еще долго после того, как дыхание Адама выровнялось и он уснул.

Он еще спал, когда примерно через четыре часа я начала собираться в школу.

– Я ухожу. – Я толкнула его в плечо. – Школа.

– Не забывай вести себя хорошо, – пробормотал Адам, медленно расплываясь в ухмылке, а затем снова закрыл глаза.

Ему понадобилось целых двенадцать часов, чтобы написать мне после этого.

РедРиверРевел: Надеюсь, у тебя был хороший день в школе. Было приятно увидеть тебя. Извини, что я так устал. С нетерпением жду следующего раза!

И так продолжалось месяцы, месяцы и месяцы. Адам был первым, с кем я разговаривала каждое утро, и последним, с кем я прощалась каждый вечер. Он был неотъемлемой частью моей жизни.

Однажды утром в начале ноября я проснулась от сильной боли в животе и, пошатываясь, пошла в спальню родителей, чтобы попросить помощи у отца, потому что дома был только он; спустя несколько минут я уже лежала на заднем сиденье желтого такси, умоляя водителя ехать быстрее, быстрее, пожалуйста. Боль была невыносимой, она исходила из живота и поднималась в горло; такая сильная, что меня стошнило на рваную обивку, и водитель удивленно обернулся, жалуясь на запах – «Это не «Скорая помощь», почему вы не вызвали «Скорую»?» – а папа судорожно пытался вытереть меня маленькой пачкой тонких салфеток. В больнице Маунт-Синай на Западной Пятьдесят девятой меня ждали капельница, обезболивающие, УЗИ, а затем срочная лапароскопическая[17] операция по удалению кисты яичника. Хирург сказал что-то вроде: «В худшем случае нам придется удалить ваши яичники, нам требуется ваше согласие», и я, должно быть, дала его, потому что тогда, в восемнадцать лет, балансируя между детством и взрослой жизнью, я, конечно, не думала о собственных детях. С другой стороны, я согласилась, потому что хотела побыстрее покончить с этим – через два дня мы с отцом должны были лететь в Калифорнию, чтобы навестить Ноа и маму, которые временно жили в Лос-Анджелесе; Ноа играл главную роль в мюзикле, премьера которого состоялась в театре Ахмансона. Поэтому, прежде чем анестезия подействовала, я спросила врача, можно ли мне лететь. «Путешествуйте на свой страх и риск». – Он взглянул на моего отца, и тот кивнул в знак согласия. У