Политическая культура древней Японии - Александр Мещеряков

Как же можно распределять ночные дежурства, основываясь на [их] именных списках?[245] Это ведь выходцы из влиятельных домов, где проявляют жестокость по отношению к простому народу. Если управители провинций согласно законам расследуют их преступления, они сразу же прибывают в столицу и, купив должность за деньги, становятся ночными стражами. А потом одни, возглавив банду, вторгаются в провинциальное управление и берут его в осаду, а другие, потрясая кулаками, наносят оскорбления главе управления. При этом причиняемый ими вред заключается не только в постоянной внешней угрозе.

По моему разумению, солдат набирают для того, чтобы быть готовыми к внезапной опасности. Однако сейчас они находятся в дальних пределах и не живут в столице и [ближайшей] округе. Если столице не грозит опасность, какой прок от таких [воинов]? А если они срочно понадобятся, то, даже отправившись бегом, не успеют добраться. В таком случае ни к чему разводить в провинциях волков, раньше чем в гвардии появятся огромные тигры[246].

Почтительно прошу о том, чтобы служащие всех гвардейских управ после того, как получат назначение на должность, не могли возвращаться в родные провинции. А если будут такие, кто наведывается в родные края, чтобы узнать о самочувствии родителей, то каждому из них устанавливать определённое количество выходных дней. Пусть получают официальное направление в свою провинцию и отправляются туда, будучи приписанными к её управлению. Им не следует задерживаться более установленного срока. Если кто по своей нерасторопности не вернётся, пусть управитель провинции увольняет его с занимаемой должности, регистрирует данный инцидент и с официальным документом отправляет его на родину. [Только] тогда [в столице] на страже ворот будет много искусных воинов[247] и в провинциях исчезнет страх перед дикими собаками[248].

Когда [ваш] подданный почтительно изучил прибрежные коммуникации трёх регионов — Санъё:[до:], Сайкай[до:] и Нанкай[до:], — то обнаружил, что раньше путь от пристани Муроу[249] до пристани Карасаки[250] занимал [всего лишь] один день, точно так же, как от пристани Карасаки до пристани Уодзуми[251], от пристани Уодзуми до пристани Оовада[252] и от пристани Оовада до пристани Кавадзири[253]. Протяженность этих путей рассчитал и установил еще бодхисаттва Гё:ки[254]. Однако в настоящее время [центральные] власти содержат в порядке лишь пристани Карасаки и Оовада, а пристань Уодзуми давно пришла в упадок. Из-за этого государственные и частные суда, преодолевая двойной отрезок пути, плывут по направлению к пристани Оовада в течение целых суток. А ведь с наступлением зимы ветер становится настолько резким, а звезды редкими, что невозможно ничего разобрать даже вблизи от корабля, и не понятно — далеко или близко берег. Поэтому корабли со спущенными парусами и не слушающиеся руля часто тонут. Количество судов, разбивающихся ежегодно, доходит до сотни, а число погибающих при этом людей превышает тысячу.

В древности Юй из Ся обладал таким человеколюбием, что проливал слезы даже когда наказывал преступника[255]. Стоит ли говорить, что все эти люди, [погибшие при кораблекрушении], направлялись по государственным делам.

Смиренно полагаю, что мудрый правитель должен снизойти до проявления сострадания [к этим людям].

[Ваш] подданный, почтительно изучив древние записи, выяснил, что эта пристань была построена еще в годы Тэмпё:, и вплоть до конца годов Энряку[256] люди могли ею пользоваться. В период Ко шин обрушилась волна, разбила каменную стену и засыпала все песком. В годы Тэнтё:[257] Правый министр Киёвара-но Махито [Нацуно][258] в докладе государю пообещал, что восстановит пристань[259], но к концу периода Дзё:ва она всё ещё была разрушена.

В начале годов Дзё:ган монах храма То:дайдзи [по имени] Кэнна, следуя путём бодхисаттвы, раскрыл своё бескорыстное сердце. Он сам носил на спине камни и держал на плече заступ, отдавая все свои силы, и добился результата[260]. Это был искренний порыв одного человека, и хотя работа его осталась незавершенной, долгие годы все без исключения пользовались её благими плодами. Но вот уже более сорока лет прошло, как скончался Кэнна. И не счесть людей, погибших при кораблекрушениях. Убыток государству был нанесен огромный.

Смиренно прошу, чтобы чиновники всех ведомств отправили искусных мастеров, приказав им восстановить эту пристань. Средства на ремонт [надлежит] выделить из запасов провинций Харима и Бидзэн.

Надеюсь протянуть руку помощи [нашему] мудрому правителю[261], дабы народ нашей страны избежал горестной участи превращения в рыб.

Все выгоды я подробно изложил в докладе, который преподнёс в начальный год Энги. Нет необходимости увещевать ещё раз.

Подана [чиновником] четвертого младшего ранга нижней ступени, старшим помощником главы Министерства Церемоний Миёси-но Асоми Киёюки.

Е. Б. Сахарова.

«Кадэн». Жизнеописание рода Фудзивара[252]

Жизнеописание рода Фудзивара, о котором пойдет речь, озаглавлено термином кадэн[253], что можно перевести как «родовое жизнеописание». Этот термин встречается в законодательном своде «Тайхо: рицурё:» (701–702 гг.) и в комментариях к нему— «Рё:-но гигэ» (833 г.) и «Рё:-но сюгэ» (начало X века). В «Тайхо: рицурё:» (II-13) в обязанность министру Кадрового министерства (Сикибусё:) вменяется, в частности, ведать жизнеописаниями заслуженных родов и наследственными полями этих родов. Из комментариев следует, что родовые жизнеописания составлялись родами, имеющими особые заслуги и представители которых обладали рангами от 5-го и выше, т. е. принадлежали к столичной аристократии. Родовые жизнеописания следовало подавать в Сикибусё:, где на их основании проверялись права на наследственные поля и кормовые дворы, дававшиеся за особые заслуги. В комментариях говорится также, что такие родовые жизнеописания должны составляться по образцу жизнеописаний (ле чжуань) из «Сань ши» (так называемые «Три истории» — «Хоу хань шу» («История династии Поздняя Хань, охватывает события с I века н. э по начало III века; авторство приписывается Фань Е (398–446); «Хань шу» («История Хань», автор Бань Гу (32–92 гг. н. э.); «Ши цзи» («Исторические записки» Сыма Цяня (ок. 145-86), охватывают время от мифических императоров до правления У-ди (141-87)[254].

Термин, как и жанр, был позаимствован из Китая. И в Китае, и в Корее жизнеописания получили чрезвычайно широкое распространение и в исторических хрониках выделялись в отдельную рубрику. В «Ши цзи» Сыма Цяня жизнеописания занимают 70 глав из 110, в них представлены портреты более 250 персонажей[255]. В «Самгук саги» («Исторические записи трех государств», 1145 г.) жизнеописания (кор. ёльчон) занимают 10 глав из 50, в них упомянуто 86 человек, о 69 из них содержатся персональные сведения[256]. В жизнеописаниях и «Ши цзи», и «Самгук саги»[257] присутствует внутренняя рубрикация. Так, в «Ши цзи» 20 глав посвящено служилым чиновникам, 10 глав — военным, 5 — интеллектуалам[258].

В Китае родовые жизнеописания подавались в Историографическое управление (Ши гуань), где аккумулировались материалы, использовавшиеся впоследствии при составлении династийной хроники, и служили одним из источников для составления биографического раздела хроники[259].

В японских хрониках жизнеописания не выделяются в отдельную рубрику, иногда краткие или (реже) развернутые биографические сведения приводятся сразу после сообщения о смерти в такой-то день такого-то чиновника. Японские исследователи отмечают, что жизнеописания «Сёку нихонги» (хроника «Продолжение Анналов Японии», 797 г.) создавались по образцу жизнеописаний из «Хань шу» и «Хоу Хань шу»[260]. Однако они значительно меньше по объему и не столь подробны, как китайские прототипы.

Прежде чем обратиться к «Жизнеописанию рода Фудзивара», имеет смысл кратко остановиться на особенностях биографий «Сёку нихонги».

В «Сёку нихонги» помещено 51 более или менее подробное жизнеописание, еще в 73 случаях сообщение о смерти сопровождается краткими сведениями: это могут быть сведения о родителях, перечисление чиновников, ответственных за надлежащее проведение похорон. Из 51 жизнеописания 5 посвящены монахам, 2 — женам императоров, остальные — чиновникам (в двух случаях— чиновницам). Объектом жизнеописания в «Сёку нихонги» мог стать не любой чиновник, а лишь обладатель 1-4-го рангов[261].