Лето в Жемчужине - Игорь Минутко

— Почему же? — спросил Витя, чувствуя, как что-то таинственное и древнее окутывает его.

— А потому. Ежели он скажет, лошади день свой переменят и уже не узнаешь, когда их послушать можно. Останется это лошадиной тайной. Да-а… — Терентий Иванович помолчал. — И вот в такой день, знаю только, что на зиму он выпадает, в такой день приходил мой дед к своим лошадям, они клали ему головы на плечи и все рассказывали. Шепотом, конечно. Как им живется да за что они на него в обиде, чего поесть хотят, какие промеж них ссоры-раздоры.

Словом, все про свою жизню лошадиную. И уж дед знал, как дале с ними обходиться, чтобы все миром да ладом…

Витя посмотрел кругом. Уже совсем было светло. Солнце встало где-то за лесом. Макушки деревьев покраснели. А вокруг все так же стояли лошади, жевали траву или задумчиво смотрели в костер… Раз в году они умеют разговаривать по-человечески! Как же Витя хотел узнать этот день. А, может быть, он еще узнает?

— Ну, нам пора, — сказал Терентий Иванович. — Спасибо за компанию… — Он пожал всем руки и сказал лошадям: — Пошли, ребята.

Терентий Иванович шагал по лугу, а лошади дружно прыгали за ним. Вскочили Альт и Сильва, некоторое время бежали рядом, весело лаяли; судя по всему, лошади вызвали в них горячую симпатию.

— По-моему, все звери умеют по-человечьи говорить, — сказала Катя. — И у каждого зверя свой день в году.

Вовка хмыкнул. Вот ведь дурная привычка — хмыкать.

А утро разгоралось. Уже теплое солнце стояло в небе; высохла, ушла легким паром роса; утренними голосами пели птицы. Ленивые тяжелые облака громоздились на горизонте. Черной точкой плавал в необъятной синеве ястреб — выискивал добычу.

Ребята искупались, позавтракали и поплыли дальше.

Первой его увидела Катя.

— Смотрите, солдат! — закричала она. — Памятник!

Берег Птахи уже давно стал крутым, обрывистым. На обрыве стоял каменный солдат. Солнце освещало его. Он, молчаливый и строгий, стоял, потупив голову. Его руки лежали на автомате.

Как это неожиданно и странно: на берегу маленькой речушки Птахи, затерявшейся среди полей и лесов, стоит памятник — каменный солдат с автоматом…

Причалили к берегу, взобрались на кручу.

Памятник поднимался над братской могилой. На гранитном постаменте были высечены имена. Много имен. Потускнели золоченые буквы: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины. Август. 1943 год».

У подножия памятника лежал букет полевых цветов. Сразу за спиной каменного солдата начиналось неспокойное поле пшеницы. Громоздились облака на горизонте, постепенно приближаясь. Пели жаворонки в небе.

— У нас дядю Захара на войне убило, — тихо сказал Вовка.

— А у нас всех мужчин, кто на фронт ушел, — потупилась Катя. — Четверых.

«А у меня могло убить папу, — подумал Витя. — И тогда бы не было меня». И еще он подумал: «И Матвея Ивановича могло убить. Тогда, в Ленинграде».

— Ребята! — сказала Катя. — Ведь сегодня двадцать четвертое июня. Третий день, как началась война. В тот, в сорок первый год. — И сколько сразу людей убило! — сказал Вовка. «Убило!..» — смятенно подумал Витя.

Ребята замолчали. Медленно плыли в небе над суровым солдатом тяжелые облака. Одно облако закрыло солнце, и сразу потемнело, ветер погнал волны по пшеничному полю. Каменный солдат, казалось, нахмурил брови.

— Давайте нарвем ему цветов, — сказала Катя и побежала к меже поля, где росли васильки и ромашки. Вовка пошел за ней.

А Витя все стоял перед каменным солдатом.

Здесь, в могиле, лежат бойцы, которых убили фашисты…

«Они пали в бою», — думал Витя.

Пали… Нет, он не мог все-таки представить, что вот здесь, в этих полях, была война, рвались снаряды, и люди убивали друг друга. Нет, фашисты — не люди. И все равно — это очень страшно, просто невозможно убить человека.

И еще… Тоже невозможно представить. Вот под этим памятником похоронены люди. Они были живыми, говорили, смеялись, ели. У них были свои заботы, привычки, радости. У них были разные интересы. Были любимые книги. И их — нет! Они умерли…

«А я? — с холодным ужасом подумал Витя. — И мы все? Вовка, Катя, папа? Мы тоже когда-нибудь умрем? Нет, я не могу это даже вообразить. Меня совсем не будет? Это же невозможно! Я не могу совсем исчезнуть! Как страшно…».

Катя и Вовка принесли огромный букет полевых цветов, положили его у подножия памятника.

— Это место мы назовем так, — сказала Катя: — Каменный солдат. А теперь поплыли.

Птаха стала совсем узкой, весла чуть не задевали берега. Долго еще Каменный солдат задумчиво смотрел вслед «Альбатросу». Ребята молчали. Вовка сосредоточенно греб, Катя плела венок из васильков и ромашек, по берегу бежали Альт и Сильва. А Витя почему-то вспомнил фронтовых друзей папы, дядю Женю и дядю Сашу, как они сидят за столом и все трое тихо, осторожно поют:

Эх, дороги! Пыль да ту-уман…

Где-то совсем близко послышалась петушиная перекличка, потянуло березовым дымком.

Деревня оказалась совсем маленькой: всего пять дворов. А огороды упирались в берег Птахи. Но название свое деревня оправдывала: вся она заросла черемухой. Заборов у огородов не было; вместо них — кусты черемухи.

В одном огороде пожилая женщина окучивала картошку. Увидела путешественников, похоже, очень удивилась — бросила тяпку и спустилась к ребятам.

— Здравствуйте, тетя, — первая сказала Катя.

— Здравствуйте, коли не шутите. — У женщины было загорелое лицо и темные в трещинах руки. — Откуда же вы к нам припожаловали?

— Из Жемчужины. Мы путешествуем.

— Вот оно что! — еще больше удивилась женщина.

— Вы нам молока не продадите? — спросил Витя.

— А чего же, можно. Идемте.

— Альт! — строго крикнул Витя. — Сторожить лодку!

Ребята пошли за женщиной.

Она вынесла из погреба густое холодное молоко в крынке. Пили — зубы заломило. Сели на лавочку под разросшимся темным кустом.

— Ну и черемуха у вас! — сказала Катя.

— Это верно, — обрадовалась женщина. — А весной поглядели бы! Ровно молоком нас заливает. И дух такой, что бери его и режь ножом на куски. А пчелы! Только гуд стоит. И правило у нас: каждую осень все, кто живет в деревне, по кусту садят. Старики наши древние завели то правило.

«Очень хорошее правило, — подумал Витя. — Вот если бы все люди, какие живут на свете, каждый год сажали по дереву, какая бы красивая и зеленая была наша земля».

— Только никого не видно у вас, — удивился Вовка. — Ни одного человека.

— Да все в Дворики побежали. Деревня по соседству, пять верст. Там магазин ночью обокрали. Сторожу голову проломили. Без сознания в больницу увезли. А сейчас с собакой приехали, с ищейкой. Вот все и побежали глядеть.

У Вити замерло сердце.

Вовка нахмурился.

Катя прикусила губу.

— Ну, как дальше? — спросил Вовка. — Домой?

Катя и Витя еще не придумали ответа, а женщина сказала:

— Вы б еще две версты спустились по Птахе, там она разливается и бор сосновый на берегу стоит. Красивее места и не придумаешь.

— Поплыли! — закричала Катя.

— А успеем завтра домой вернуться? — спросил Витя; что-то все сосало у него под ложечкой.

— Поднажмем и успеем.

Так и решили. Ребята поблагодарили женщину и вернулись к «Альбатросу».

К сосновому бору доплыли быстро — часто сменялись на веслах. Витя научился хорошо грести.

Птаха сделала крутой поворот и, обогнув высокий берег, ребята увидели широкую песчаную пойму, по которой петляла река; кое-где образовались рукава, наполненные стоячей водой; островки, на которых густо рос кустарник. А с правого берега подступали могучей стеной сосны, и их медные стволы золотились на солнце; густо пахло смолой и хвоей.

— Давайте вон к тому островку причалим, — предложил Вовка. — И там шалаш сделаем.

Островок оказался маленьким, уютным, росли здесь молодые березки. И было много кротовых нор, в которые Альт и Сильва засовывали носы, фыркали, поднимая пыль, и лаяли.

Была вторая половина дня. Вовка поймал трех лещей, настоящих, серебристых, широких, как лопаты, лещей с выпученными от удивления, что их поймали, глазами. Лещей решили привезти домой — всем по одному.

Остров назвали Березовым.

Незаметно наступил вечер. Спать решили лечь пораньше, чтобы плыть домой с самого раннего утра.

— Интересно, — сказал вдруг Вовка, — в Двориках магазин обокрали те же воры, что и у нас, или нет?

У Вити перед глазами мелькнул парень в полосатых плавках и темных очках, и стало страшно. Витя осторожно оглянулся на темноту, которая обступила костер. Но рядом спокойно лежали Альт и Сильва, в их глазах отражались огоньки. И страх прошел.