Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

Гешка засмеялся, сел на вкопанную в землю гильзу, посмотрел на луну. От нее тянуло сырым холодом, как из открытого морозильника. «Бедный папик! За мое благополучие, оказывается, он заплатил значительно больше, чем две бутылки коньяка. И мне, маленькому пакостнику, надо было прочесть чужое письмо, чтобы разглядеть рожки на его челе… Мама миа! А вдруг… вдруг Кочин — мой родной отец??»

Из палатки вдруг донеслось громкое ржание людей, которым и без орденов была житуха в кайф. «Они все слышали! — обомлел Гешка. — Я думал вслух…»

Он бежал по черному плацу, сгорая от жгучего стыда. Над его головой неподвижно висела луна, потому он не чувствовал своего движения и тяжело дышал, как тогда, накрывшись с головой одеялом.

Гурули, в бушлате, накинутом на плечи, сидел на ступеньках у входа в казарму. Гешка узнал его сразу по худощавой фигуре, наголо остриженной голове и по тому, что сидел он тихо, без никого.

— Не спится? — вполголоса спросил прапорщик.

Гешка тяжело и шумно дышал, согнувшись пополам. Он не устал, он только делал вид, что не может ответить сразу. А Гурули ждал, хотя так умел понимать людей, что обмануть его было почти невозможно.

— Надоело мне там, — неопределенно сказал Гешка.

— Обижают?

— Кого? — вспылил Гешка. — Меня? Пусть попробуют!

— Может, подеремся? — вкрадчиво предложил старшина.

Дурея от счастья, Гешка кинулся на Гурули, схватился за его пропыленный, пропотевший, выжженный солнцем бушлат, повалил легкого от своей силы старшину на асфальт. Они катались по нему, кряхтели, побеждая и поддаваясь одновременно.

Как раз в это время после двухчасового сна в штаб полка вошел подполковник Кочин.

Если бы Кочину доложили, что Ахматшах привел в Нангархар всю свою армию и бои в этом районе затянутся на месяц, это показалось бы ему более правдоподобным, нежели подозрительно-оптимистичная реплика начальника штаба:

— Последние сведения, Евгений Петрович: в районе Нангархара остались незначительные группировки противника. Часть их несколько часов назад выдвинулась по ущельям на север, как раз в направлении районов десантирования. Уверен, что и двух дней на всю операцию нам будет вот так, — и он провел ребром ладони по горлу.

Когда кто-нибудь из офицеров штаба начинал называть сроки ликвидации банд или прогнозировать действия рот, Кочин всегда испытывал суеверный страх. Впервые он познал это чувство, когда увидел опубликованную в газете фотографию с портретами участников злополучной арктической экспедиции итальянца Нобиле. Перегните фотографию пополам, предлагал автор заметки, на левой части ее окажутся портреты погибших участников, на правой, — оставшихся в живых… Мрачный секрет фотографии заключался в том, что она была смонтирована, как утверждалось в заметке, до того, как произошла трагедия во льдах.

«Давайте обойдемся без прогнозов», — морщась, прерывал Кочин «оптимистов», а после окончания операции, принимая донесения о погибших и раненых, старался не вспоминать чужие прогнозы, боясь совпадения.

Утро штаб встречал на командном пункте, оборудованном накануне взводом саперов. Пока было темно, офицеры сидели на бруствере, который, как и весь земляной пол, был покрыт масксетью. Когда небо стало светлеть, на нем проступили плоские очертания гор, словно аппликация на темно-синем стекле, и кто-то из офицеров, взглянув на часы, негромко сказал:

— Сейчас.

Он угадал с точностью почти до секунды. Все офицеры штаба одновременно вздрогнули и с почтительным восторгом, как мальчишки, уставились на реактивные установки, открывшие залп из всех стволов. Тишины не стало. У военных начался рабочий день.

Полчаса дивизион, замешанный в клубах пыли, изрыгал огонь, вой, шипение. Над командным пунктом повис едкий запах пороховой гари. Реактивные струи посылали снаряды в цель, которую несколько дней назад обрек на погибель начальник артиллерии. Сейчас он был первой фигурой на КП. Прилип глазами к окулярам бинокля, переминаясь с ноги на ногу. «Хороший парень, — мимоходом подумал о нем Кочин. — Правда, слишком любит воевать».

Далеко-далеко, у самого подножия розовых гор, среди серо-зеленых пятен садов и рощиц повисло маленькое облачко. Его едва можно было заметить невооруженным глазом. По цвету оно почти ничем не отличалось от пустыни. Его вполне можно было принять за пылевой вихрь, который раскручивается на кишлачных улочках резвым ветерком. Но только ветра не было в то утро, и облачко еще долго висело над огрызками глинобитных стен и мазанок.

Желтый сетчатый навес, сшитый из длинных лоскутов, а потому похожий на высушенную змеиную кожу, дал командному пункту жиденькую тень. Солнце залило пустыню. Кочин, отведя руки за спину, ходил вдоль ряда столов, застеленных, как скатертями, картами. Хотя он знал, какие команды отдаст штаб полка через десять минут, какие доклады примет через час, когда начнет работать авиация и высаживаться в квадраты десант, но волновался, как режиссер в день премьеры. Потому что не знал одного: на скольких надгробных плитах будет выбит сегодняшний день.

— Из полка вестей нет? — спросил он начальника штаба.

Вести были, но не те, которых Кочин ждал. Сверкающие серебром две маленькие стрелки быстро скользили по небу над горами. Под ними вдруг обломилась невидимая дорожка, и пара бомбардировщиков беззвучно понеслась к земле. Казалось, самолеты намереваются пробить своими тонкими фюзеляжами горы. Перед самой землей они, словно связанные, вновь стали набирать высоту. С них посыпались белые звездочки, какие сыплются в мокрую погоду с трамвайных проводов. Самолеты защищали себя от «стингеров»… Потом на КП прилетел звук. Глухо, совсем безобидно бумкнуло, как в барабан, потом еще и еще раз. Пятисоткилограммовые авиационные бомбы превращали в окрошку камни, металл и людей. Но это было где-то очень далеко, а потому и не страшно.

Вертолеты летели к горам редким строем; так рыбачьи лодки тащатся к берегу после шторма. В сравнении с самолетами они летели неправдоподобно медленно. Затрещали телефоны, прикрытые сверху панамами. Почти все офицеры вышли из-под сетки, чтобы лучше видеть. «Господи! — подумал Кочин. — Лишь бы не падали!» Вертолеты расходились по квадратам, снижались, исчезая за горными хребтами, и спустя несколько томительных минут снова поднимались над горами уже пустыми, освободившись от живого груза.

— Десантирование закончено! Вертолеты целы, идут на базу! Воздействия нет!

Офицеры оживились, десятиминутное напряжение спало. Кочин внешне не изменился. Успешное десантирование для него — не повод для щенячьего восторга. Это — норма. Это — лишь ступенька на огромной лестнице четырехсуточной операции. Но подчиненные не торопятся подражать командиру. Им лучше, чтобы он видел, как они переживают, волнуются и радуются. Вроде как к службе неравнодушны, рвение — ого-го!

Заплясали карандаши над картой. Пошли поправки. Борт «ноль тридцать два» высадил десант на километр восточное. «Ноль восемнадцатый» высадил четверых солдат, после чего вынужден был взлететь — вертолетчикам почудился пулеметный обстрел. Остальные высадились в двух километрах от квадрата. Разведрота, если верить данным ночной сводки, оказалась прямо на пути движения двух бандформирований; соприкосновение сторон возможно через один-два часа…

На КП прибыли командир афганской части и его советник. Оба вальяжные, ненатурально серьезные. Советник возит пальцем по карте, что-то говорит афганцу. Тот кивает головой, но в глазах пустота, будто его так и подмывает спросить: «Товарищи, а что, собственно говоря, тут происходит?» Кочин ядовито усмехается.

— Есть проблемы? — спрашивает он советника. Тот нервно двигает желваками.

— Проблемы старые. Афганский батальон отказывается прочесывать «зеленку», пока ваши не спустятся с гор. Со стороны шоссе район мы блокировали надежно, но вперед — ни-ни.

— Завтра к полудню роты выйдут в долину, — утверждает начальник штаба. — К этому сроку и готовьте свои подразделения.

«Сукин кот! — ругается в уме Кочин. — Завтра к полудню! Какая точность! Шестьдесят километров пешком по горам!»

— На всякий случай, майор, — очень дипломатично поправляет Кочин начальника штаба, — завтра с утра уточните у нас обстановку и только после этого принимайте окончательное решение.

— Хорошо, — кивнул советник. — Так я и сделаю. Спасибо…

Начальник штаба надолго пристраивается у перископической трубы, делая вид, что не услышал слов командира полка.

Время сыплется, как песок в колбе. Полдень, первый час!

— Воздействия противника не было, — докладывают дежурные офицеры. — В районе большое количество трупов. Разрушены многие огневые позиции.

— Конкретнее! — требует Кочин.

Суета у телефонов. Начинается бессмысленная трата времени на уточнения. «Какая гадость — считать трупы, — думает Кочин. — Будь прокляты такие цифры, но я ничего не могу поделать. В этих цифрах — смысл моей службы, да и жизни, наверное. Так, во всяком случае, считает начальство».