Счастье по ошибке - Наталья Симонова

Проснулась она затемно. В первую секунду лежала спокойно, ничего не ощущая, во вторую накрыло ошеломлением: Дима ушел. Она вскочила с сильно бьющимся сердцем. На работу было рано. Ни есть, ни пить Соня не могла – ее тошнило от волнения. Она умылась, причесалась, оделась. Включила телевизор, пощелкала пультом. Ничто не цепляло, все раздражало, как навязчивый шум, и вызывало беспокойство. Соня попробовала убраться в квартире, но все валилось из рук. Наконец ей показалось, что можно уже ехать в институт, – и она выбежала из дома, спеша туда, где ждала ее страшная в своей непредсказуемости встреча с любимым.

На кафедре уже толклось полно народу. Соня, как могла, прятала свое горе от посторонних глаз, изображая трудовую озабоченность. Она пыталась заниматься делами, но ничего не получалось. На самом деле единственным ее делом в это утро было напряженное ожидание Димы. Но тот все не появлялся. Утешала мысль, что он никогда не отличался пунктуальностью и, значит, просто снова опаздывает, но скоро обязательно придет.

Она боялась встречи, однако не могла себе представить, что эта встреча не состоится. Ей необходимо было объясниться с ним. Казалось, от объяснения зависит вся жизнь. Наконец она услышала Димин смех и, мгновенно облившись ужасом дурного предчувствия, осторожно отправилась на звук, как крыса на дудочку Крысолова.

Дима болтал с коллегой в пустой аудитории. Дверь была открыта, его веселый голос разносился по коридору. Соня прислонилась спиной к стене, на мгновение закрыла глаза, призывая мужество, и заглянула в проем двери.

– Дим, – позвала она, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно, – можно тебя на пару минут?

Коллега подмигнул Соне.

– Вот любовь! Только расстались – и уже соскучились, – сказал он. – Ладно, я пошел. Воркуйте, счастливцы.

Соня остановилась и смотрела на Диму молча. «Не уходи! – про себя умоляла она. – Будь со мной, – заклинала беззвучно. – Будь со мной! Ты другой такой не найдешь». Он тоже молчал, надеясь, что разговор у нее сугубо деловой, рабочий какой-нибудь, а о личном они вроде уже все сказали друг другу.

– Дим, – прошептала Соня, подходя, – не может быть, чтобы ты вчера серьезно… Я не верю.

– Соня, – пробормотал он, страдая, – я серьезно. Ну… у меня все прошло. Ну что я могу поделать?

– Дима, – Соня пыталась говорить спокойно, надеясь быть убедительной, – Дима, ну сам подумай, мы четыре года вместе. Мы же не просто так. Все говорят – созданы друг для друга… Дима! Ты же совершаешь ошибку… – Голос срывался из-за спазмов в горле, Соня давила подступающие слезы. Она хотела бороться до конца. – Это ошибка, Дима.

В общем, Соня сама совершала типичную ошибку покидаемой женщины – напрасно теряла лицо, пытаясь поправить непоправимое. Хотя для всякого не замороченного любовью очевидно, что это бессмысленно, что разлюбившему уже ничего не докажешь и не объяснишь. И что сам разлюбленный потом будет жалеть об этих минутах постыдной слабости, но изменить в прошлом ничего уже будет нельзя.

– Соня, – сказал он, собравшись с духом, – это все. Я полюбил другую девушку. Просто отпусти меня. И прости, если можешь.

Все это Дима выпалил залпом и потом еще, после паузы, добавил:

– Если хочешь, останемся друзьями.

Она опустила голову. Трудно было дышать, еще тяжелее видеть его.

– Я поняла, – выдавила Соня и, не поднимая глаз, выбежала из кабинета.

Для нее наступили черные дни. На работе все уже были в курсе – и это приносило ежедневные дополнительные стрессы. Смотрели кто вопросительно, кто соболезнующе. А то и прямо спрашивали, как она, не тяжело ли оттого, что Димка ушел. Пытались утешать, ругали Димку последними словами. Ее тошнило и от сочувствия, и от любопытства, вообще от всякого взгляда в ее сторону, от всякого разговора. Мечтала об одиночестве… В ответ на вопросы делала непонимающее лицо, реагировала пожатием плеч и отворачивалась. Или переводила разговор на другие темы.

Нужно было работать, нужно было общаться. А хотелось одного: оказаться дома и лечь лицом к стене. Но целый день, много часов Соня была на людях и играла мучительную роль, чтобы скрыть от посторонних глаз свой сокрушенный мир. А глаза эти были безжалостны – одним уже тем, что смотрели на нее.

Она понимала: нельзя выходить из дома с таким лицом, какое появлялось у нее, когда она оставалась один на один с собой, – с этим угрюмым, хмурым, отчаявшимся выражением. Приходилось изображать беззаботность. И оттого еще больше хотелось умереть. Она не могла понять, почему уход Димы до такой степени ранил ее, не замечала раньше, как сильно привязана к нему. И теперь тяжелее всего было свыкнуться с мыслью, что его не будет рядом никогда. Это «никогда» терзало ее ужасно, жить с этим словом не хотелось, казалось, жить нет сил, да и как-то вроде незачем было.

Но не жить тоже было невозможно. Так бесчеловечно бросить родителей… Нет, она позволяла себе только мечтать. Ложась в постель, подолгу ворочалась без сна и грезила о том, как бы хорошо было все это прекратить. Смерть казалась желанной, сладкой, заманчивой. Просыпаясь утром, с отвращением думала о необходимости жить: вставать, ходить на работу, улыбаться, стремиться к совершенству, трудиться над диссертацией… А ночью снова мечтала, точно о счастье, о том, как можно было бы это сделать. Скажем, вскрыть вены на запястьях – и лежать себе в ванной… Жизнь потихоньку покидала бы тебя, ласково прощаясь, – ни боли, ни сожаления, одно освобождение от мук. Хорошо…

Но воображение тащило дальше: кто-то из близких приезжает в Сонину квартиру, заходит в ванную. Там красная вода, тяжелое, мокрое тело… Ужас внезапности и ужас смерти. И еще ужас оттого, что она сделала это сама. Общий шок. Похороны. Расходы, извините… И все так непоправимо, так бесповоротно!.. Соня знала, что будет жить и никогда ничего не сделает с собой.

Она совсем запустила диссертацию, хорошо еще, что та была уже почти написана и скоро ожидалась предзащита. Но Соня к ней не готовилась – не было сил. И не было желания. Научный руководитель только вздыхал озабоченно.

Однажды она сидела в лаборатории, бессмысленно глядя в окно. Бумаги на столе валялись в беспорядке. Научрук подошел и сел напротив, через стол посматривая на свою аспирантку.

– Сонечка, – произнес осторожно, – давайте поговорим.

– Да-да, Егор Андреевич, – кивнула Соня. – Конечно.

Она не могла не понимать, что у него накопилась к ней куча претензий.

– Конечно, – повторила, уставившись в угол стола измученным взглядом.

– Сонечка, я все понимаю, – сказал Егор Андреевич. – У вас непростая ситуация. Но поверьте мне, все это пройдет. А наука останется.

Она подняла глаза и опять автоматически кивнула.

– Сонечка, надо работать, – сказал он ласковым голосом, чем вызвал у бедной аспирантки потоки слез. – Ну что вы, что вы, – испугался руководитель. – Соня, – попробовал он говорить строже, – я вас просто не узнаю. Вы же сильная, умная девушка, вы особенная. Нельзя так расклеиваться. Нужно собраться, Сонечка.

Она подняла глаза и попыталась улыбнуться.

– Я сама ничего не понимаю, – всхлипнула наконец. – Не знаю, почему так тяжело. Я соберусь, Егор Андреевич, вы простите меня. Сама не знаю, почему…

– Дима ваш тоже дурака валяет, – сердито буркнул шеф. – Слышал, Полуянов им недоволен.

– У него любовь… – уныло отозвалась Соня. – Говорят, он ее даже сюда приводил. – Она пристально посмотрела на него, словно чего-то ожидая.

– Быть не может! – воскликнул научрук, возмущенно потрясая головой. – Ну это уж, знаете… – Хотел еще что-то сказать, но воспитанность победила. – Ну и… – только и произнес, махнув рукой. – Забейте, Соня, забейте, как мои внуки говорят. И давайте уже как-то настраиваться на защиту. Вы ученый, Соня, вспомните об этом. Наука не предаст. А Дима этот… Вот он пусть как хочет выкручивается, он – другое дело, нет в нем чего-то такого… Знаете, я всегда считал, что биология не для него, – поделился научрук. – Вернее, он не для нашей науки. Вообще не для науки, не тот человек. Скользкий какой-то. – Егор Андреевич с сомнением посмотрел на Соню – не перебрал ли с определениями. И действительно, она взглянула осуждающе.

– Ну ладно, ладно, Сонечка, не скользкий, – поправился руководитель. – Это не то слово. Я не в том смысле, что там фальшивый, неискренний… Нет. Я другое имел в виду. Только то, что он скользит по жизни. Он жаден до жизни, Соня, а наука требует сосредоточенности. Дима разбрасывается. Это в нашем деле не годится. Да и в отношениях очень мешает. Вы когда-нибудь это обязательно поймете и увидите, что все к лучшему… Он по всему скользит и ни за что не цепляется. Вот я что хотел сказать.

– Люди меняются, – возразила Соня. – Дима молод. Он совершил ошибку. Может, еще опомнится.

– Уж конечно, опомнится, – согласился Егор Андреевич. – Расстаться с такой девушкой, как вы, – разумеется, очень глупо. Рано или поздно он это осознает и, возможно, захочет все исправить. Но ведь не факт, что ваше желание быть с ним вместе к тому времени сохранится.