Слава для Бога - Дед Скрипун

повернулась к Славе. — Прости меня дочка. Я мать, и надеюсь, ты поймешь мою боль. Что бы ты не думала, но я знаю, что такое любовь.

— Я не держу зла. — Подошла к ней девушка, и обняла вздрогнувшие плечи. — Я все понимаю. Обещаю, что сделаю вашего сына счастливым. Верьте мне.

— Уходите. — Отстранилась Морена. — Еще немного, и я не выдержу и не отпущу вас. — Она повернулась к сыну. — Обратись с молитвой к Роду об исцелении. Мы всем перуновым родом присоединимся к просьбе и поможем излечить твою невесту. Теперь все, скройтесь с глаз. — Она махнула черной рукой и мир кромки исчез, а на его месте зашумел снежный, залитый восходящим солнцем, лес мира Яви.

Глава 9 Город

Перун стоял в смурном облаке клубящейся задумчивости, полупрозрачным маревом, колыхавшимся над его головой, и пристально смотрел на угрюмую, подавленную последними событиями Морену. Он словно видел ее впервые в жизни. Было над чем подумать главному богу пантеона, а вместе с тем отцу и деду.

Невестка пошла против его воли, совершила преступление выкрав живого человека и перетащив плоть смертного на кромку, где тому не место. Не должен живой человек видеть мира неупокоенных духов. Такого еще не было в бесконечной жизни богов. Она нарушила закон, но как ее судить за это, ведь он сам использовал невесту внука в своих интересах, против воли девушки, что хоть и не являлось преступлением, но не приветствовалось небожителями.

Морена изменилась. Где тот надменный, плюющий на чужое мнение вид? Где тот взгляд, от которого холодеет душа? Где гордо расправленные плечи? Выглядит как побитая собака, а в глазах перемешались: отчаяние, надежда, грусть и любовь. Но вот чего там точно нет, так это ни грамма раскаяния. Она не сожалеет о содеянном. Стоит и ждет смиренно приговор.

— Я не знаю, что тебе и сказать. — Перун поднял взгляд, посмотрев в черные глаза, и мгновенно отвел, вновь рассматривая свои ноги. — Ты вроде виновата, но твой поступок многое заставил переосмыслить. Теперь я увидел своего внука по-другому. Не избалованного прожигателя жизни, а бога. Не ожидал я, что он может так, искренне любить. — Он вздохнул, словно выдавив горечь из души. — Вот только как я все это объясню в пантеоне?

— Я едва не убила своего сына собственными руками. Потеряв Славу, он нашел бы способ умереть, и растворится в небытие. Женился бы на любой девушке, и став смертным, покончил бы с собой. Я почувствовала это в нем. Мне ничего не оставалось как смирится. — В глазах черной богини блеснули слезы. — Ну а насчет наказания, то я готова к любому.

— Ты, вроде и преступила закон, но все правильно сделала. — Перун подошел к трону и сел. — Теперь мне надо много думать. С богами-то я договорюсь. — Он задумался. — На это авторитета хватит. Но вот как поступить с внуком?.. Я не могу позволить ему потерять бессмертие. Есть, конечно, один способ, как все оставить по-старому, но он рискованный, и затрагивает всех обитателей Прави, я не могу принять решение без их согласия.

— Я все понимаю. — Подошла к нему Морена и взяла за руку. — Ты отвечаешь за всех нас, и не можешь ставить личное выше интересов всех, но Богумир?.. — Она с мольбой посмотрела в глаза свекра, и вдруг голос ее сорвался в крик. — Он твой внук, он мой сын... — Она отвернулась. Ком в горле не дал договорить.

— Я сделаю все, что в моих силах. — Коснулся ее подрагивающего плеча Перун. — Обещаю.

— Есть еще одна просьба. — Она обернулась, смахнув ладонью слезы. — Я обещала исцеление Славе... Помоги...

***

Солнце гладило первыми лучами, золотящиеся восходом верхушки, еще темных деревьев только-только просыпающегося леса. Ночь уходила длинными тенями, уступая место, врывающемуся заревом восхода в мир утру. Новый день вступал в свои законные права, изгоняя светом ночь.

Богумир, бережно придерживая Славу за талию, словно боясь разбить хрустальный сосуд, шел по скрипящему под ногами снегом насту, и светился счастьем. Столько всего произошло за прошедшую ночь: сначала встреча с Ороном, как напоминание о совсем еще недавней божественной жизни, затем тот ужас в груди, рвущий сердце от потери любимой, последующее освобождение девушки, и как следствие чувство бесконечного облегчения, вырвавшее душу из объятий щупалец отчаяния. Разговор с матерью, и то, что она его поняла, приняла невесту, и смирилась с выбором сына, и даже пообещала помочь с исцелением.

Семья его помнит, старый знакомый, из прошлой жизни летит рядом, а в объятьях Богумира любовь. Душа парит под облаками, и для нее нет преград.

Орон молча кружил высоко над головой, тактично не мешая влюбленным, и не садился, как обычно, на плечо. Ни Тары, и ее помощников уже не было, она пропала, как только Богумир шагнул на кромку (тяжек для богов воздух яви, не выдержала богиня), остальные же растворились, как только вернулись с кромки, молча исчезли в сумерках, бесплотными, подрагивающими рябью, прозрачными созданиями, слились с длинными тенями деревьев, не оставив даже следов...

Вот впереди показался суетящийся лагерь. Мечущиеся воины, и рев ярости Перва, вот первое, чем запомнилось возвращение влюбленных. Воевода стоял, ухватив за ворот недавнего часового, и тряс его так, что голова бедного воина готова была вот-вот оторваться.

— Куда делись моя дочь и зять, тать? Отвечай. — Бешенство клокотало в голосе разъяренного отца. — Как не знаешь? — Он приподнял пытающегося оправдаться воина над землей. — Ты дежурил последним? Спал сволочь?

— Идут. — Внезапно прокатился эхом по застывшему лагерю взволнованный шепот.

Перв тут же обернулся, отшвырнул в строну, не удержавшегося, упавшего в снег часового, и бросился навстречу появившимся из леса Славуни и Богумира. Не останавливаясь, сбил с ног, кулаком в лицо зятя и обхватил вскрикнувшую от неожиданности дочь, утопив ее в объятьях.

— Где вы были? — Прорычал он, подняв ее лицо и посмотрев в глаза. — Как так можно? Я не знал, что и думать!

— Мы просто гуляли. — Богумир сплюнул