Япония. Год в дзен-буддийском монастыре - Янвиллем де Ветеринг

Я вышел наружу, умылся холодной водой и стал ждать, когда выйдут остальные. К моему удивлению, опять зазвучал колокол. Медитация продолжалась, а я опаздывал. Я поспешил назад и поклонился старшему монаху, извиняясь за опоздание. Он указал на мое место. Заметив, что его приказание меня смутило, он шепнул, что медитация продлится еще два часа. Позже мне сообщили, что он сказал это только мне. Он прибавил упражнение, чтобы вызвать у нас впечатление, что Рохацу будет продолжаться еще один день, но, по-видимому, решил, что я уже достаточно настрадался, и потому сказал, сколько продлится дополнительное упражнение.

На эти два часа я врос в свое место, замерев в полусне. Зал уже никто не обходил, и я мог раскачиваться, если бы захотел. Я не чувствовал боли, только легкий зуд в ногах, да немного побаливал ожог на животе. Все, что мне было нужно, — это бороться со сном, который грозил меня поглотить. Я по-прежнему плохо удерживал равновесие и поэтому боялся заснуть. Если бы я упал, то выставил бы себя перед всеми на посмешище и, кроме того, мог бы просто разбить голову о пол. В два часа ночи старший монах с силой ударил в колокол, и его чистый звук разнесся по залу. Джи-сан вскочил, выбежал наружу и подлетел к храмовому барабану, а два монаха помоложе принялись бить в большой колокол в часовне. Все поспешили из зала, в последний раз поклонившись алтарю. Я закурил сигарету и засмеялся, глядя на Джеральда, который обнял меня и бормотал что-то неразборчивое. Старший монах сжал мне руку.

— Баня готова. Я потру тебе спину. Это традиция. Последний станет первым. Купайся первым.

Я увидел, что над банным домиком поднимается пар. Повар позаботился обо всем, он всю неделю делал все один и, если такое возможно, устал еще больше, чем мы. Его лицо озаряла широченная улыбка.

Одежда прилипла к моему телу, и я не знал, как бы побыстрее ее снять. Я лил себе на спину и на живот горячую воду из ковша, в то время как старший монах, крошечный и нагой, тер мне спину своими сильными руками. В углу, широко раздвинув ноги, прямо на полу сидел Джеральд и чистил зубы до тех пор, пока его борода не побелела от пены. Молодые монахи терпеливо плескались и тихо разговаривали друг с другом. Историю о футляре, который обжег мне кожу, пересказывали множество раз, и все визжали от удовольствия, даже старший монах и настоятель, пришедший в чистом банном халате взглянуть, как у нас идут дела. Мы провели в бане больше часа, я, волосок за волоском, выбрил щетину на своем подбородке.

Когда старший монах снова повторил мне, что очень доволен приложенными мной усилиями, я сказал, что не совсем его понимаю. Разве не он сам говорил, что, если я не пройду Рохацу, меня выгонят из монастыря?

— Что? — спросил он. — Что еще за чушь?

В разговор вмешался Джеральд, и до меня наконец дошло, что я неправильно понял старшего монаха и двух его помощников. Они говорили мне тогда, что я вряд ли пройду все Рохацу и что я могу — они трижды повторили это — отказаться от испытания. Но им не хотелось бы, чтобы я праздно бродил по монастырю, пока другие заняты нелегким трудом, и поэтому они дали мне адрес гостиницы неподалеку от монастыря. Потребовалось некоторое время, чтобы я смог наконец все это переварить. Джеральд еще раз все повторил.

— Ну и ладно, — сказал старший монах, — я рад, что ты меня не понял, потому что, какие бы причины тебя ни толкнули, ты прорвался. И это отлично.

Джеральд сел и смеялся до тех пор, пока у него не навернулись на глаза слезы. Пришлось плеснуть на него ковш холодной воды, чтобы он замолчал.

— Такой дурило, как ты, — сказал Джеральд, — и в Нирвану-то попадет по ошибке!

После бани монахи отправились на кухню завтракать. На столе я заметил множество японских деликатесов — маринованную редьку, квашеные сливы, водоросли, небольшие чашки с соусами. Старший монах положил мне руку на плечо.

— Это не тебе. Это нам, мы такую еду любим. Тебя и Джеральда приглашает к себе Питер, он вас ждет.

Когда я услышал, как камешки скрипят под подошвами моих деревянных сандалий, почувствовал на своем теле чистую одежду и вдохнул сигаретный дым, когда я понял, что все позади и Рохацу ушло в прошлое, меня захлестнула такая радость, что я остановился как вкопанный. Джеральд толкнул меня вперед.

— Питер, уж поверь мне, приготовил завтрак по-американски.

Так оно и оказалось. Нас ожидал красиво накрытый стол, на котором стояли тарелки с хрустящими булочками, яйца с беконом, свежее масло, большие чашки с кофе и банки с мармеладом и вишневым джемом. Питер продолжал поджаривать булочки, наливать кофе и жарить яйца, пока мы не отвалились наконец на циновки. Этот день был настоящим праздником. Я поспал несколько часов, потом поднялся. Мой жизненный ритм был нарушен, и я не мог спать. Я долго читал, потом снова заснул. Остаток дня провел, чередуя сон, прогулки по саду, еду. Стресс совершенно прошел. Коан грохотал где-то на окраине моего сознания. В уме было очень тихо. Я испытывал невероятное удовлетворение.

Глава 11

Восьмеричный путь и прыжок в болото

В Индии один отшельник медитировал на берегу реки, когда его побеспокоил какой-то юноша. Юноша поклонился и сказал:

— Учитель, позвольте мне стать вашим учеником.

— Зачем тебе это?

— Затем, что я хочу найти Бога.

Отшельник вскочил, схватил юношу за шею, затащил в реку и затолкал с головой под воду. Через минуту он вытащил юношу из реки. Тот выплюнул воду, попавшую ему в рот, и закашлялся. Потом пришел в себя.

— Чего тебе больше всего хотелось, пока я держал тебя под водой? — спросил отшельник.

— Воздуха, — ответил юноша.

— Очень хорошо, — сказал отшельник. — Возвращайся туда, откуда пришел, и приходи ко мне, когда захочешь найти Бога так же, как только что хотел воздуха.

Я пришел в монастырь не для того, чтобы найти Бога. Я хотел получить объяснение существования, объяснение столь ясное, что все мои вопросы отпали бы сами собой. Я хотел знать, зачем все началось, потому что, как мне казалось, не могло ведь все начаться только для того, чтобы снова закончиться. Зачем в таком случае все эти проблемы, боль, поиски того, что нельзя найти? Даже если бы объяснение совпало с идеей «Бога», это не сделало бы меня ищущим Бога. Я предпочитал называть себя беспокойным созданием. Но кем бы я ни был, благочестивым или беспокойным, я что-то хотел найти. Я пришел к наставнику, который, как я думал, имел то, что мне было необходимо, или хотя бы знал путь к тому, что я искал. Он указал мне путь, но я не пошел по нему.

Чего я только не делал в первые недели после Рохацу! Я отыскал возможность сделать свою монастырскую жизнь приятнее. «Медитируя», я и не пытался сосредоточиться. Я считал минуты, оставшиеся до конца периода, дремал, тренировался, чтобы удерживать свое тело в равновесии, когда я засыпал, и спал. Чтобы убить время, я воображал себе все что угодно. Боль беспокоила меня теперь гораздо меньше, я научился сидеть в равновесии, не чувствуя ног и спины. Мне нравилась еда в ресторанах, которую мне когда-то прописал врач. После сытного обеда неплохо молча посидеть, покурить, выпить кофе. Я всегда брал с собой какую-нибудь книгу и проводил полчаса за чтением. Уроки японского языка, которые я продолжал брать, были мне очень интересны, а иероглифы, некогда такие загадочные, начали наконец обретать смысл. Я прилежно упражнялся, исписывая одну тетрадь за другой. Я уже мог заставить окружающих понимать себя, и, когда деликатные японцы хвалили меня за успехи, я сиял от гордости. Существовали также баня и прачечная, где аккуратно стирали и гладили мою одежду. Я даже отыскал парикмахерскую, где работали девушки, и там меня регулярно брили и делали массаж шеи.