Клуб, которого не было - Григорий Гольденцвайг

– Пойдем наверх, как-то у них тут невесело, – говорит Бен. Он отыграл сегодня перед Тибетом сольный концерт как Six Organs of Admittance и у него отличное настроение.

Поднимаемся наверх. Четвертый тост за здоровье пианистки.

Спускаемся вниз. Prodigy предсказуемо свинчивают из пустого зала – видим удаляющиеся спины. Катя расстроена. Да ладно тебе.

Поднимаемся наверх. Святой отец едет домой. Спускается по лестнице, приподняв рясу.

– Грегори, у меня к тебе просьба, – крутит меня за пуговицу пиджака Тибет. – Он любит музыку. Он бедный монах. Сделай ему, пожалуйста, клубную карту. Я готов заплатить, если нужно.

– Уехали Prodigy? – прорезается в трубке промоутер Парамонов. – Ну и бог с ними, сами не знают, чего хотят. Спасибо в любом случае.

Из женского туалета выбегает уборщица. Выразительно вращает большими глазами. Случайно встретилась с Бэби Ди.

Нет, что ни говорите – я горд. Правильный клуб получается.

Вот наложилось – у Магди и Сергеева огромная вечеринка на каком-то складе, а у нас – Дани Сицилиано. Совпасть по дате с сильными коллегами – совершенно ненужное соревнование, но рано или поздно такое случается, и тогда закадычная дружба или скромная симпатия перерастет в череду дипломатических экивоков. Можно мы у вас свои флаеры разложим в обмен на ваши? Спасибо, в другой раз – обязательно. Давайте мы своего хедлайнера до полуночи выпустим, а вы своего – часа в три, чтобы народ и к вам, и к нам успел. Нет – ну и ничего страшного. Встретимся-созвонимся, мир непредсказуемо тесен.

– А можно, – у Сергеева это «а можно» получается так по винни-пуховски, что ответить «нельзя» просто невозможно, – а можно Дани к нам заедет ненадолго?

Сергеев привозил ее в «Шестнадцать тонн» сто лет назад – они дружат. Мы некстати прошляпили, влепили на билборд слоган «Впервые в России!», глупо получилось, и у меня, чего там, легкое чувство вины. Прошу тур-менеджера проехать с гостьей через сергеевский склад.

– Это же другие промоутеры, – удивленно поднимает бровь Нико. На прошлой неделе я вынес ему мозг, расписывая недопустимость контактов артиста с другими промоутерами – именно так, не-до-пу-сти-мость: монументальные существительные его голова усваивает лучше.

– Ну и ничего, – говорю. У Нико сбой программы.

Сижу в пустом клубе, ем грибной суп и смотрю, как на вечерний «Кровосток» стягиваются робкие струйки зрителей. Человек двести от силы. Говорил я Игорю: может, не надо на год себя контрактом связывать. Теперь этот недешевый «Кровосток» – наша судьба. Как мой грибной суп – при любом шеф-поваре-катастрофе разводится из одного и того же порошка и стратегически безвреден.

Дани, веселая, длинная, по-калифорнийски расслабленная, влетает в зал, опережая Нико. Он, пыхтя, тащит ее диджейскую сумку – девушке-диджею au-pair полагается по весовой категории.

– Как я рада была их видеть! – это Дани про Сергеева с Магди. Нико бросает на меня озабоченный взгляд: не заревнует ли начальник. Не заревнует, вот еще. Мои друзья ко мне тоже через весь город едут, у кого бы ни выступали.

Начинается приветственный борщ. Кончается «Кровосток». Соня приехала, обняла меня и Нико, прыгнула за вертушки: начинает с хербертовского трека. Дани еле заметно морщится: у них с Хербертом все кончено, оказывается.

– Кевин Блехдом! – ей в руки попала программка с нашим доморощенным Hall of Fame. – Она же главная по тарелочкам в моей группе, когда мы играем концерт. И что, была у вас весной?

Хорошо, когда есть свой Hall of Fame – и лежит на каждом столе между солью-перцем и подсвечником. Родственные души здесь быстро находят друг друга, даром, что инюрколлегия наша не материальна.

Дани машет длинными руками, поправляет пышное каре, воздушные большие серьги из ниточек качаются в такт. Она хотела бы играть здесь со своей подругой Кевин, но бюджет. Понятно, бюджет – это всегда сложно, вот и Магди с Сергеевым о том же говорят. А что, правда, что весь город сегодня поедет к ним, а здесь будет человек сто?

Неправда, будет двести. Ох уж эти родственные узы.

– Есть места, куда приезжаешь в первый раз, ждешь чего-то нового, щебечет Дани. – А вот в Москву я возвращаюсь – здесь есть близкие люди, и это важно.

Я краснею, вспомнив плакат «Впервые в России». Только каждый раз, когда я здесь, что-то плохое случается. Сегодня напротив отеля такая толпа – в доме напротив убили журналистку. Говорят, она писала про Чечню? А в прошлый раз в Петербурге убили тетю Сергея Сергеева, она была парламентарием.

Промоутер Сергеев – племянник Галины Старовойтовой. Узнали мы об этом от музы Мэтью Херберта.

Нико записывает на обратной стороне счета фамилию Politkovskaya – чтобы не забыть в письме родителям из далекой и загадочной страны. Мир меньше, чем ты думаешь, Нико.

Дани оставила на столе сережку: разноцветные нити стягивают маленький металлический обруч. Не забыть отдать после сета.

Стою на сцене как дурак.

Спасаю чужую задницу: организаторы Маша и Лена – милейшие барышни и, в общем, не виноваты, что Нино Катамадзе отказалась лететь в Москву.

– А ты ведь знаешь: Нино такая, стакан воды вовремя не подашь – ух что будет, – вздыхает Маша.

Где-то в верхах, в трех километрах от Курского вокзала, на неделе решили, что Грузия – враг человечества. Прямых самолетов до Тбилиси больше нет, виз, похоже, грузинам тоже не выдают. Больше ничего не знаю – телевизора у меня нет, живу герметично, не у Олейникова же спрашивать: для него и подавно последние новости из Грузии – публикация «Витязя в тигровой шкуре».

Маша позвонила за неделю – артистка боится лететь. Нет, виза у нее в порядке, и у музыкантов тоже. Но вдруг развернут на пересадке в Киеве – она не простит и не переживет.

– Ты ведь знаешь: Нино такая. Я боюсь связываться.

Машу я понимаю. Маша делает хорошие джазовые концерты, и с артистом ей ссориться решительно ни к чему. У меня ступор: я твердо усвоил, что все зло из-за телевизора и из-за трех километров к западу от Курского. Не смотрю я телевизор, на выборы не хожу, в штаны не писаюсь – здоров по всем показателям. Но артист, который предпочитает не выходить из дома, лишь бы не задело, – на моей памяти так боролась за свободу слова разве что Джейн Биркин, предпочитая не появляться в России: она добровольным домашним арестом солдатским матерям помогала. Неоценимая помощь, куда там. Я не знаю ни одного другого артиста, который не прыгнул бы в самолет до Киева и не попробовал пересесть на московский.

– Я не могу рисковать. – Маша обескуражена. – Если что случится, она больше никогда сюда не полетит.

Неделя перетягивания каната – и мы решили: делаем концерт в цоддержку Нино Катамадзе. Кинули клич. Отозвались Пелагея, Дмитрий Четвергов, «Белый острог».

– Никакой политики, – объясняет Маша по телефону сразу после «Здравствуйте!», – мы просто демонстрируем поддержку артисту.

И вот мы с Машей стоим на сцене и демонстрируем поддержку артисту. Хорошую программу собрали, не стыдно. Вещаем что-то о недопустимости (не-до-пус-ти-мо-сти!) втягивания культуры в политику. Нам вяло хлопают, а потом умница Пелагея магнетизирует зал с первой песни. Маша – мой партнер, я должен ей помочь. Только я не представляю, чтобы Гудзь, Тибет или Бард даже не попробовали сесть в самолет, прилететь и сказать все то же самое сами. Я привык к этому бытовому чувству стыда, но сейчас мне стыдно не за абстрактную страну, в которой мы с Машей, по сути, не живем, а за что-то совсем другое.

Возможно, я слишком долго не смотрел телевизор.

Господи, как хорошо в этой ржавой «шестерке»!

Танька, когда у нее просят двести до Профсоюзной, хмыкает и говорит: «Двести я плачу русским». Я перестал торговаться с бомбилами, когда толстый азербайджанец, остановившись у «Желтого моря» переспросил:

– Казакова? «Икра», что ли? Тогда не сто, а сто пятьдесят.

И он не мог сделать мне лучшего комплимента.

Я размазан этими Coldcut, у которых шоу началось с изображения клуба «Икра» на Google Maps, вид сверху. Мы день проживаем за три, мы только вчера отправили домой привередливого Дженезиса Пи-Орриджа, Нико живет в аэропорту, звукорежиссеры – на ферме над сценой, официанты – на кухне. Мы зарабатываем, прыгаем через голову, и, как мне донесли, арт-директор «Летчика» Леша Паперный сказал арт-директору «Дома» Саше Маркову, что, если так пойдет, мы будем первыми в городе.

Через клуб сегодня прошла тысяча человек. Концерт у основателей Ninja Tune – нереально хорош. Мы точно первые в городе. И последние, у кого есть шанс выспаться. Вот почему мне хорошо в этом ржавом разваляйте под микс турецкой эстрады. Я благосклонно потягиваюсь, показываю водиле съезд с эстакады на Цветной: Тверская – это почти Красная площадь, ты прав, дружище, но не совсем.

Извини, что я сказал: «До мэрии, до Моссовета», – ни в новой жизни, ни в старой нет таких слов в твоем лексиконе, и я благодарен, что ты знаешь Красную площадь. Танька может долго ждать своих русских за двести – а ты приезжаешь сразу и увозишь быстро, даром что хамоват и города не знаешь. Детей мне с тобой не обрезать.