Евангелие зимы - Брендан Кили

Голова качалась, и, пока я пытался взять себя в руки, включились задние габариты приходского «Линкольна», и лимузин задом выехал с парковки. Я бросился в сторону, надеясь, что сидящий в машине меня не заметил. Я торопился под гору, к центру городка, и, сворачивая на Норд-стрит, заметил сзади мелькнувший голубой «Линкольн». Он перестроился, сбросил скорость, но проехал мимо. Я не разглядел сидевшего за рулем, но в этой части города у меня не было выбора, кроме как обогнуть нашу академию, пройти мимо Стоунбрука и срезать путь по шоссе ближе к бухте, чтобы вернуться домой. «Линкольн» скрылся из виду, но я бросился бежать изо всех сил.

Я пробежал до самого Стоунбрука, прежде чем снова увидел его. Я был на мосту, недалеко от квартала, где жил Марк, когда «Линкольн» появился за моей спиной и направился к вершине холма. Он ехал с включенными фарами, и, едва свет мазнул по дороге и нашел меня, прибавил скорость. Я сделал еще несколько десятков шагов, но понял, что автомобиль несется прямо на меня. Я повернулся и побежал обратно через мост, слыша, как приближается машина. Вдоль шоссе, на склоне, спускавшемся к заливу, тянулась жиденькая полоска деревьев, а по другую сторону начиналась территория загородного клуба. «Линкольн» засигналил. Я отскочил на обочину, к деревьям, росшим по границе поля для гольфа.

– Эйден! – раздалось за моей спиной.

От его голоса все еще было больно.

– Эйден! – Я понял, что он вышел из машины. Он повторял мое имя, когда я прорвался через деревья и попал в первую же песчаную ловушку. Я подумал, что если бежать напрямик, то я окажусь на холме быстрее его, но ловушка меня задержала. Выбираясь, я снова услышал его голос. Он тоже выбежал на поле и далеко обошел песок, отрезая мне возможность броситься напрямик через фервей[8]. Он был одет как обычно – в черные брюки и застегнутую до горла рубашку со стоячим белым воротником. Он вперевалку шел за мной, двигаясь неуклюже, но так быстро, что я изумился. Когда я выбрался из песчаной ловушки, он оказался совсем близко. Раскрасневшись и тяжело дыша, он снова закричал:

– Эйден! Мне надо с тобой поговорить! Остановись, пожалуйста!

Я бросился вправо, к другому ряду деревьев, и побежал изо всех сил вверх по склону. По траве я смог увеличить расстояние между нами, но он нагонял меня. У самой вершины я бросился в гущу деревьев, обрамлявших быструю речку, текущую по холму, нырявшую под мост и впадавшую в залив. На поле для гольфа речка сужалась и расширялась только ближе к улице и мосту. Я прыгнул на склон и побежал очертя голову, ломая тощие деревца и ветки, чтобы не сорваться в воду. Оказавшись внизу, я оглянулся. Отец Грег появился на вершине, где я стоял несколько секунд назад. Он остановился, опустился на колени и несколько секунд пытался отдышаться.

– Эйден, – прорычал он. Больше он ничего не смог добавить и начал спускаться.

Я, спотыкаясь, подобрался к большому дереву, упавшему через реку – корни торчали в разные стороны. Вывернутая земля у основания была темнее, чем почва вокруг. Ухватившись за корень, я одним прыжком вскочил на ствол. Отец Грег с треском ломился через кусты над моей головой, и, когда я медленно пошел по стволу, я услышал, как он упал. Он застонал, ударившись о землю, покатился, врезался спиной в дерево и поэтому не упал в реку. Я замер, стоя на стволе. Густой запах влажной земли и плеск быстрой, бурной реки заглушали тишину, пока я ждал, когда он двинется. Он сел, вытер лицо и отряхнулся. Лицо у него было исцарапано; попытавшись встать, он с криком схватился за бок. Подняться он не смог. Привалившись к дереву, он смотрел на меня, кашляя и постанывая. Я ждал.

– Пожалуйста, Эйден, – сказал он, – пожалуйста, выслушай.

Он едва мог двигаться, но с каждой секундой, казалось, приходил в себя. Он овладел собой и взглянул на меня, держа голову прямо. Не далее чем прошлым летом я видел синяки у себя на плечах – он стискивал меня, пока я подчинялся ему и делал, что он говорил. Я представил, как хватаю толстый сук и луплю его, представил, как забиваю его камнями. Где-то глубоко внутри себя я видел, как наши руки тянутся друг к другу, сцепляются и подтягивают нас ближе – от этого до сих пор теплело на сердце. Эта мысль появилась и умерла. Все, чего я хотел, – меньше бояться и не чувствовать себя таким одиноким и несуществующим. Пусть он и вдохнул в меня какое-то подобие жизни, теперь я ему ничего не должен.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказал отец Грег, потирая голову.

– Нет, – отрезал я.

– Послушай себя. Ведь необязательно, чтобы все так было.

– Вы сами все таким сделали.

– Я ожидал от тебя большего, Эйден. – Он покачал головой.

– Пожалуйста, держитесь от меня подальше.

Отец Грег тяжело оперся на локоть и сел прямее. Я снова начал говорить, но он поднял руку:

– Нет. Послушай. Ты меня неправильно понял.

– Я не могу и не буду. Не прикасайтесь ко мне. Не подходите ко мне. Держитесь от меня подальше.

Он закашлялся.

– Ничего больше не случится между мной и тобой. Я этого не хочу. Все кончено, Эйден, все кончено.

– Я не хочу иметь с вами ничего общего.

– Нет, нет. Ничего и не было.

– Что?!

– Это же ничего, не правда ли? Несущественный, незначительный эпизод. Случайность. Все кончилось. Все в прошлом. Будто ничего и не было, Эйден. Это же ничего. – Он откашлялся и с помощью обеих рук сел поудобнее.

Я потерял дар речи.

– Но это было! Было!

– Можно сказать, что нет, это же ничего не значило.

– Значило, – сказал я. Горло у меня сжалось помимо воли. – Значило. И это было.

– Все кончено. Ты должен понять, Эйден. Все кончено, тебе надо двигаться дальше. Будь мужчиной, Эйден. Забудь это. Это ничего не значило.

Я присел на стволе. Руки начали дрожать.

– Зачем вы со мной говорите? Перестаньте разговаривать!

– Я пытаюсь тебя защитить, Эйден. Вспомни все наши беседы, как я помог тебе задуматься о твоей семье! Подумай, сколько работы мы вместе сделали, – подумай о всех ребятах, у которых теперь есть школы. Мы столького добились…

– Прекратите, – взмолился я. – Перестаньте, пожалуйста. – Все это было правдой. Все, чем я гордился, все, о чем я мечтал, могло стать трамплином, с которого я прыгну в дальнейшую жизнь.

– Нет, потому что я забочусь о тебе, – продолжал отец Грег. – Если ты расскажешь людям обо мне, они и о тебе узнают. Что они подумают о тебе, Эйден? Я тебе с самого начала говорил – они не поймут. – Он улыбнулся. – Видишь, я тебе не лгал. Нам надо быть осторожными. Я-то уже старею, но ты, Эйден, что станется с тобой, если ты кому-нибудь скажешь? Что будет с твоей матерью? Что о тебе будут говорить, если узнают? Ты уже кому-нибудь рассказал?

– Нет.

Он улыбнулся и шевельнулся, но не поднялся на ноги.

– А твои друзья, которые приходили к вам на праздник? Ты же не открыл им, что было между нами? Ты ничего не говорил Елене, приятелям? Будь осторожен, никому не говори об этом. – Он подался вперед: – Точно не говорил? Ни Марку, ни девочкам?

– Нет, никому.

– Ни о чем?

– Ни о чем.

– Хорошо. Тогда ты в безопасности, – сказал отец Грег, снова привалившись к дереву, и глубоко вздохнул. – Пока это остается тайной. Я забочусь о твоей безопасности, разве ты не понимаешь? Я всегда заботился о тебе, Эйден. Подумай, сколько мы вместе сделали. Вот что важно. Я имею в виду, то, что мы сделали для других. – Его голос звучал механически, как старая запись, а не речь человека, которого я когда-то знал.

– Не могу, – сказал я. – Это тоже бессмысленно. Теперь все потеряло смысл.

– Ты это не всерьез, – не поверил отец Грег. – Не может такого быть.

Он посмотрел в темнеющее небо, втянул воздух, зарычал, откашлялся и сплюнул в грязь. Он вытер кровь от ссадины на шее и стер с костяшек кровь большим пальцем. Я столько раз искал звука его голоса, слушал его с охотой, надеждой и желанием, которое называл любовью, что до сих пор меня тянуло к нему некое подобие любви или того, что остается, когда любовь проходит.

Я остался на стволе, слушая шум воды внизу. Наконец отец Грег встал с земли, опираясь на ствол, и, спотыкаясь, пошел ко мне. Он поскользнулся, но схватился за другой сук. Его волосы были перемазаны и стояли дыбом, рубашка разорвана и выпачкана землей. Ногу он, видимо, повредил, потому что хромал. Меня поразила мысль о том, что отец Грег тоже человек, который однажды умрет, и если события свершатся естественным порядком, то умрет намного раньше меня. Обессилевший старик нетвердыми шагами подобрался к основанию ствола и взялся за один из корней помощнее. Он посмотрел на меня и подергал корень – проверить, стронется ли дерево с места. Ничего не случилось; корень лишь слегка выгнулся от давления.

– Я хотел… – тихо начал он и замолчал. Он искал слова, но они не приходили. – Все это пройдет, забудется, правда? – Он снова подергал корень, и во мне возникла странная уверенность, что он не заберется на ствол, а если и заберется, я теперь гораздо быстрее, чем он. Перейду речку и вернусь на шоссе за две минуты. Он повернулся и с трудом пошел обратно, сквозь чащу, на поле для гольфа. Его плечи тряслись. Отец Грег был сломлен, однако, подумалось мне, стал нормальнее, чем когда-либо.