Увядание - Лорен Де Стефано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с братом – двойняшки, и я думала, что мы никогда не потеряем друг друга по-настоящему, что я смогу услышать его голос даже издалека, так ясно, будто он раздается совсем рядом, прямо за стеной. Чтобы не слушать тишину дома, осиротевшего после смерти родителей, мы все время разговаривали: он мне что-то кричал с кухни, я отвечала ему из гостиной.
– Роуэн, – негромко зову я брата.
Но звук моего голоса не разносится дальше стен этой комнаты. Пуповины, что нас связывала столько лет, больше нет.
– Я жива. Не бросай меня здесь.
Словно отвечая на мой призыв, в дверь тихонько стучат. Это не Сесилия, потому что из-за двери не слышно ни вопроса, ни настойчивой просьбы. Дейдре не стучится, а Габриель ко мне так поздно не заходит.
– Кто там?
Дверь слегка приоткрывается. На меня смотрят серые глаза Дженны.
– Можно войти? – осторожно спрашивает она.
Сажусь на кровати и киваю в ответ. Поджав губы в гримасе, отдаленно похожей на улыбку, она устраивается на краю матраса.
– Я заметила, как Комендант Линден на тебя посмотрел, когда ты заговорила об апельсиновой роще, – начинает она. – В чем там дело?
Внутренний голос предупреждает меня быть поосторожнее с этой неулыбчивой девушкой, но сейчас я буквально раздавлена и не силах больше удерживать оборону. Пора, как мог бы выразиться Габриель, спустить паруса и отдаться на волю ветра, пускай несет меня по неведомым водам. Она кажется такой робкой, совсем безобидной. На ней белая ночная сорочка, точь-в-точь как у меня. Длинные волосы темной вуалью спадают на плечи. Смотрю на нее. Мне так хочется ей довериться, по-сестрински выложить все, что накипело на душе.
– Это все из-за Роуз, – объясняю я. – Как раз в апельсиновой роще он в нее и влюбился. Она эту рощу просто обожала, и он там ни разу не был с тех самых пор, как Роуз заболела.
– Правда? – удивляется она. – Откуда ты об этом знаешь?
– Мне Роуз рассказала, – начинаю я и тут же сама себя останавливаю: чуть было не сболтнула, что я от нее много чего узнала о нашем муже.
Не хочу говорить ей обо всех его слабых местах, например об инфекции, что чуть не убила его, когда он был совсем мальчишкой. Из-за тяжелой болезни у него выпало несколько зубов, ему потом на их место вставили золотые. Теперь, когда я знаю все эти мелкие подробности его жизни, он не кажется мне таким уж пугающим. Может, потому что уверена: в нужный момент я окажусь сильнее или смогу его перехитрить.
– Ах, вот почему он так расстроился, – говорит она, снимая нитку с подола.
– А я этого и добивалась, – объясняю я. – Он не имел права так с нами поступать, но мне кажется, что он этого все никак не поймет. Вот я и подумала: пусть ему будет так же больно, как и мне.
Дженна сидит, опустив голову, на губах кривая улыбка. Кажется, что девушка вот-вот то ли широко улыбнется, то ли рассмеется от души, но через мгновение ее глаза наполняются слезами.
– В том фургоне были мои сестры, – говорит она дрожащим голосом.
У меня холодеет лицо, и в ту же секунду она, побелев как простыня, начинает рыдать. В комнате вдруг становится как-то холодно, неуютно; мои старые кошмары обретают новое лицо. От праздничного пейзажа за окном и разлитого в воздухе благоухания становится совсем тошно. Вспоминаю о звуках оружейных залпов, что преследуют меня все то время, что я здесь нахожусь. Сколько из них предназначалось сестрам Дженны? Какие по счету выстрелы забирали их юные жизни? Первый? Пятый? Шестой?
Я так потрясена, что не могу вымолвить ни слова.
– Когда ты заговорила об апельсиновой роще, я не понимала толком, что происходит, но видела, как тяжело ему тебя слушать, – всхлипывает она, утирая нос кулаком. – Мне так хотелось, чтобы он тоже помучился, поэтому тебя и поддержала. Он ведь не понимает, да? Не знает, чего нас лишил?
– Не знает, – покорно соглашаюсь я.
Вытаскиваю из наволочки и протягиваю Дженне платочек Габриеля. Она отрицательно мотает головой. Видимо, ей настолько ненавистен этот дом, что она не желает даже высморкаться в кусочек ткани, который имеет к нему отношение.
– Мне осталось всего два года, – говорит она. – Возвращаться мне некуда, живу здесь, как заключенная, но он меня все равно не получит. Умру, но ему не дамся.
Перед моими глазами встает картинка: каталка с бездыханным, окоченевшим телом исчезает за дверью лаборатории в подвале. А Распорядитель Вон неутомимо потрошит своих невесток одну за другой.
Не знаю, что и сказать. Мне ее злость понятна. Врать я мастак, но толку сейчас от моих россказней? У Дженны насчет своего будущего иллюзий не осталось, она знает, что ее ждет и что счастливого конца ей не видать. Я что, одна отрицаю очевидное?
– А что, если бы ты могла отсюда выбраться? – спрашиваю я. – Ты бы рискнула?
Она пожимает плечами и недоверчиво фыркает.
– Бежать? Куда? – спрашивает она, продолжая всхлипывать. – Нет уж. Умирать, так с музыкой.
Она с нарочито небрежным видом расправляет рюши на рукаве сорочки и… вытирает ими нос. Дженна как будто сломалась: передо мной сидит скелет, призрак когда-то хорошенькой девушки, что безвозвратно покинула мир живых. Она ловит мой взгляд, в ее глазах еще теплится жизнь.
– Ты действительно провела с ним целую ночь? – спрашивает она с выражением, нисколько не похожим на развязный тон Сесилии.
В вопросе Дженны нет ничего оскорбительного, ей просто интересно.
– Он пришел сюда в ту ночь, когда умерла Роуз, – отвечаю я. – И сразу заснул. Ничего не было. Совсем ничего.
С трудом сглотнув подступивший к горлу комок, она молча кивает. Дотрагиваюсь до ее плеча. Она вздрагивает всем телом, но не отстраняется.
– Мне правда очень жаль, – говорю я ей. – Он ужасный человек, а этот дом… Страшнее места нет. Единственная, кому здесь нравится, это Сесилия.
– Дай ей время, – отвечает Дженна. – Это она сейчас зачитывается всеми этими книжками по беременности, ерундой всякой вроде Камасутры. Потом поймет, что в жизни все происходит совсем по-другому.
А ведь так оно и есть. Дженна, тихая как мышка, все это время внимательно наблюдала за своими назваными сестрами. И неплохо нас изучила.
Она еще ненадолго остается у меня в спальне, тяжело дыша и давясь последними всхлипами. Беру с ночного столика стакан воды, протягиваю ей. Она делает пару глотков, старается взять себя в руки.
– Спасибо за то, что постояла за себя сегодня, – благодарит она меня. – За то, что показала ему, каково это.
– А тебе спасибо за поддержку, – отвечаю я.
Мне кажется, что, когда она оборачивается в дверях, за секунду до того, как исчезнуть в темноте коридора, на ее губах появляется легкая улыбка.