Дом у янтарной сосны - Ника Муратова

– Я и есть шпана. С художественным уклоном.

– Ну, не хочешь говорить – дело хозяйское. А я, представь, тоже из среды искусства. Занимаюсь дизайном интерьера. У меня своя фирма, и еще преподаю в Художественно-промышленном университете имени Строганова. Не слышал?

– О вас?

– Нет, – засмеялся Ковальчук, – об университете.

– Слышал.

– Поступать не пробовал?

– Нет. Мне уже двадцать лет. И школу я толком не закончил, какой там поступать.

– Хм. – Ковальчук задумался. Потом достал сумку и стал вытаскивать оттуда разные папки. – Если тебе любопытно, покажу, чем занимаюсь. Все равно делать нечего!

Он извлек несколько набросков, где был схематично изображен коттедж снаружи и изнутри.

– Нравится? Что скажешь? Ты же художник, у тебя должно быть чутье на такие вещи.

Алекс сначала взглянул лишь мельком, как бы из вежливости, но потом присмотрелся повнимательнее.

– Нормально, – пожал он плечами, – только...

– Что? Говори-говори, мне очень интересно твое мнение.

– Здесь эта барная стойка ни к чему. Вы же убили пространство. Зарезали его этой дурацкой штуковиной. Ее надо было в другом углу сделать. А лучше – вообще заменить низким столиком прямоугольной формы, на легких ножках, вот так...

Алекс взял карандаш и набросал на чистом листе свой вариант.

Ковальчук приблизил набросок к глазам:

– Возможно, возможно... Не совсем согласен по форме стола, но идея хороша. Слушай, а давай просто, шутки ради, представим, что нас с тобой попросили преобразить эту комнату. Что бы ты предложил?

– Да что можно из этой коробки сделать?

– Подумай. Набросай эскиз.

Алекс окинул палату взглядом и стал покусывать кончик карандаша. Потом склонился над бумагой и начал быстрыми штрихами делать набросок. Его увлекла идея преобразить скучную больничную палату в экстравагантный люкс для творческих пациентов. Он рисовал, стирал и рисовал вновь, бормотал что-то, улыбался сам себе. Через полчаса протянул эскиз Антону Петровичу. Тот восхищенно прищелкнул языком и улыбнулся.

– Если у тебя нет никаких других планов, то после выписки я мог бы предложить тебе работу у себя в фирме «Ковальчук дизайн». Хочешь?

Алекс опешил:

– Шутите?

– Нет. Абсолютно серьезно. Буду платить зарплату, небольшую, ты ведь новичок, практикант, можно сказать. Еще и проценты от заказов будут. Но все это с одним условием.

– Каким?

– Ты пойдешь учиться. По профилю. Не потому, что это обязательно для работы на фирме, а потому, что это надо для тебя самого. Диплом есть диплом, с этим не поспоришь. Сдашь школьные экзамены, получишь аттестат, потом поступишь в институт. На заочный или вечерний. А днем будешь работать у меня.

– Не знаю даже...

Алекс растерялся. Это означает вновь изменить все существование. Прощай, свободная жизнь, вновь обязательства, вновь возвращаться в общество. Но ведь он сам думал, что пора менять что-то в его сумасшедшей жизни. Он пресытился свободой. Он получил то, что хотел, – независимость. Теперь может выбрать развитие. Почему бы не воспользоваться предложением Ковальчука? Такое стечение обстоятельств не может быть случайным. Это шанс. Не понравится – всегда можно уйти. Все бросать и хлопать дверью Алекс уже умеет. Дело нехитрое. Куда сложнее потом вырваться из хаоса и вернуться к нормальной жизни.

– Но я ведь не дизайнер, я просто рисовал портреты и пейзажи.

– Это я понял. Но у тебя есть чутье, нюх на правильные пропорции, расположение вещей относительно друг друга, у тебя трехмерное воображение. Это очень важно. Откуда у тебя это, интересно было бы узнать? И можешь даже не пытаться скрыть тот факт, что тебе ставил руку хороший мастер. У тебя профессиональная техника, а не уличная. Так?

Алекс усмехнулся. Мамочкины гены причудливым образом реализовались. При всей ненависти к ней он, видимо, еще поблагодарит ее в один прекрасный день за то образование, которое она насильно впихнула в него, и ту наследственность, что передала.

– Так. Но я не знаю, смогу ли сейчас начать у вас работать.

– Смотри сам. Я предложил, ты – думай.

Знакомство с Ковальчуком возобновилось только через полтора года после выписки из больницы. Перед выпиской Алекса навестили друзья Гриши Линько и сообщили, что Гришка задолжал огромную сумму денег одному из покровителей их тусовки и что теперь отдавать деньги придется тем, кто остался жив и на свободе после последних разборок. Иначе их всех уничтожат.

– А у меня нет денег, – заявил Алекс. – Откуда у меня такая сумма?

– Да ни у кого нет, мы все на нуле, – шмыгнул носом Вовка, один из бывших напарников Алекса. – Придется отработать. Все равно так просто нас не отпустят и житья не дадут. Найдут везде, знаешь же.

– А что – есть вариант отработать?

– Да. Один из их паханов решил грехи замолить и храм строит. Сказал, если распишем стены – свободны от всех долгов. Жрачку, крышу – все дадут на время работы.

– И сколько наших пойдет?

– Сколько осталось. Человек пять-шесть. Но ты же знаешь – нормально работают только трое. Остальные – на фон.

Роспись храма продолжалась почти год. Потом Алекс долго стыдился звонить Ковальчуку. Он решил найти отца. Встреча вышла скомканной и неловкой. Каждый из них понимал, что слишком много пережито в отрыве друг от друга и что одной встречей обломков не склеишь. Но возобновить отношения они все же были рады. От отца Алекс узнал, что Марта умерла полгода назад. От инсульта. Что успела позаботиться об Алексе даже в его отсутствие – заочно купила ему освобождение от армии. А он-то еще удивлялся, почему его военкомат не разыскивает! Квартиру и сбережения она оставила Алексу, за вычетом небольшого содержания для Груни, той самой Груни, что воспитывала его с пеленок. Она продолжала жить в квартире Марты, никто ее не выселял – а кто мог бы это сделать, если хозяина носит неизвестно где. Она присматривала за квартирой, ждала, когда Сашенька вернется.

Смерть матери всколыхнула в душе Алекса противоречивые чувства. Но он не стал в них копаться. Раз уж решил начать новую жизнь, то начнет ее без ковыряний в прошлом. Он был безумно рад тому, что Груня дождалась его, что не уехала в деревню, как хотела поначалу. Он любил ее как самого дорогого человека. Он не любил мать, не мог позволить себе любить отца, и единственным человеком, которого мог любить без оглядки на обстоятельства, оказалась Груня. С ней были связаны самые лучшие воспоминания детства. Она жалела его, понимала и ласкала. Она была той самой жилеткой, в которую всегда можно было поплакать. Она всегда верила, что Саша вернется. И сейчас эта располневшая, заботливая женщина с радостью согласилась продолжать ухаживать за ее «маленьким мальчиком».