Бездна взывает к бездне - Наталья Андреева

Говорили всякое. Предполагали даже, что Шурочка его внебрачная дочь. Евдокия Павловна на это лишь горько улыбалась. Но правда была в том, что Алексей Николаевич занимался ее образованием, рекомендовал книги, которые ей стоило прочитать, совершенствовал ее французский, приучая не стесняться говорить на языке, в котором она не была уверена. Граф говорил, что ей нужна только практика, и все придет. Что ее образованием не занимались, но это дело наживное, что она еще юна, а ум у нее острый, и что все еще впереди. Стоит только захотеть. Все зависит от среды, в которой находишься. Как только ей будет на то необходимость, Шурочка быстро освоится.

Особо злые языки говорили, что граф ее любовник. Тут уже смеялась сама Шурочка. Как можно! Ведь он такой старый! Странно, она не думала о нем, как о старике, когда, к примеру, гуляла с ним по парку. Рука, о которую она опиралась, была тверда, взгляд – острый, улыбка – молодая. Но стоило подумать о нем как о любовнике, как на ум сразу же приходила мысль: «Как можно? Ведь он уже старик!» Да граф и не пытался за ней ухаживать. Лобзание ее ручки было не в счет, она относила это на счет его безупречных манер.

Ланин много рассказывал ей о Петербурге, где она никогда не была, о дворе императора Николая Первого, о жизни высшего света и его пустоте при кажущемся внешнем блеске. И Шурочка тоже научилась относиться к Петербургу, как к парадным комнатам, которые остаются только проходными, несмотря на всю свою роскошь и великолепие. Жить в них постоянно ей не хотелось, но блистать там время от времени она мечтала страстно.

Больше всего ей нравилось слушать о Париже. А также о солнечной Италии – источнике вдохновения всех живописцев, о загадочном Востоке. Граф, казалось, побывал везде. Искал ли он там следы своего камня, историю которого хотел знать от начала и до конца, или же просто был страстным путешественником? Но, похоже, было, что длительное пребывание в одном месте утомляет его, равно как и светская жизнь Северной столицы. Он был замечательным рассказчиком, и Шурочка слушала его с упоением. Они были знакомы чуть больше недели, но ей уже казалось, что она знала его всегда. Постепенно она к нему привыкала и перестала бояться.

Иногда она и сама думала: «Кто он мне?» На ум приходило слово «друг». Но разве может быть дружба между мужчиной, который везде побывал и многое испытал, вдовцом, и наивной семнадцатилетней провинциалкой? Но, видимо, графу с ней было интересно. «Да, он мой друг, – думала Шурочка. – У меня два верных друга, он и Жюли. Обоим я могу довериться полностью. Как хорошо! Я уже не одинока!»

За день до именин у Федосьи Ивановны, в субботу утром, она приехала в усадьбу графа с книгой, которую взяла накануне и читала всю ночь. А читала она запоем, проглатывая все, что Алексей Николаевич ей рекомендовал. На этот раз в руки ей попала «Монахиня» Дидро, которую Шурочка поняла не вполне, но читала с интересом. Она усвоила главное: женщинам всегда приходится бороться за право жить так, как им хочется. Общество не на их стороне, равно как и общественная мораль. Мужчинам позволительно совершать любые скверные поступки, позволительно иметь добрачные связи и жениться когда им заблагорассудится, хоть после сорока, а хоть и пятидесяти. Женщина же или выходит замуж и меняет одни запреты на другие, или ей остается монастырь и всеобщее признание ее неудачницей. Шурочка подумала и решила, что ее судьба должна быть совершенно необычной, отличной от других женских судеб. Ей хотелось самой играть мужчинами, но не позволять, чтобы они распоряжались ею, как какой-нибудь вещью. Она решила, что лучше умереть, чем просидеть всю жизнь взаперти, будь то отцовское имение, дом мужа или же толстые стены монастыря. Она была уверена, что справится со всем этим. Что ж, ей было всего лишь семнадцать лет!

С графом она в то утро говорила мало и неохотно. И слушала его рассеянно. Она торопилась на последнюю примерку, ведь завтра Серж увидит ее в новом платье. А это было главным. Она должна быть ослепительна. Удары судьбы надо принимать, будучи во всеоружии. Завтра она затмит всех, и Серж пожалеет о том, как с ней поступил. Но на этот раз она будет холодна как лед. Шурочка была готова принять правила его игры.

– …блестящее светское общество. Дамы Сен-Жерменского предместья чрезвычайно гордятся своим происхождением, своими родственными связями и своими особняками. Это так называемый малый двор, и даже представители знати приняты при этом дворе далеко не все. Вы не внимательно меня слушаете сегодня, Александра Васильевна. Могу я узнать, о чем вы думаете?

– Это пустяки. Сущие пустяки, – отмахнулась она.

– Но у вас такое лицо, будто эти пустяки решают вашу судьбу.

– Судьбу? Пара новых платьев, модная прическа, букет на поясе. Да, я думаю о них. Ах, Алексей Николаевич, от каких мелочей зависит порою наше будущее!

– Для женщины туалет – это далеко не мелочь. Я знавал дам, которые за модную портниху были готовы продать душу самому дьяволу.

– Дьяволу? Ха-ха! – Шурочка нервно рассмеялась. – Впрочем, если модная портниха поможет приворожить любимого, я готова рискнуть.

– Вы куда-то собрались завтра? – живо поинтересовался граф.

– Туда же, куда и все уездное дворянство. Вы разве не слышали? Впрочем, откуда? У Федосьи Ивановны Соболинской именины!

– Вот как? Я что-то слышал о Соболинских, – нахмурился он.

– Наверное, вы слышали о ее племяннике. Серж Соболинский, блестящий денди и, говорят, любимец петербургских дам. Теперь он здесь, в деревне. В связи с недавним скандалом.

– Значит, и вы уже об этом наслышаны? И знаете, что графиня Б* – это…

– Да далась вам всем эта графиня! – в сердцах сказала Шурочка, невежливо его перебив. Но как же она рассердилась! Опять эта графиня, везде эта графиня! Да кто она такая?!

– Я давно хочу сделать вам подарок, – размеренно сказал граф, тут же оставив тему графини Б*. – Но не уверен в том, что вы его примете. Меж тем драгоценности будут вам к лицу. В них ваша красота засияет, как солнце. Как сто солнц, – намекнул он.

– Я не могу принять от вас никаких драгоценностей, – засмущалась Шурочка. – Маменька говорит, что прилично принимать дорогие подарки только от жениха.

– Да, это так. Но разве вам в первый раз нарушать приличия? Разве вы не пренебрегаете условностями?

– Да, но… Нет, дорогой подарок я от вас не приму!

– А если я дам вам украшение на один только вечер? Поступлю, как ваш друг? От друга вы примете такое одолжение?

– От друга? – заколебалась она. – Но ведь все это увидят. И подумают… Ах, что они подумают!

– Но ведь там будет тот, кому вы так хотите нравиться? – вкрадчиво сказал граф.

– Откуда вы знаете?

– Я об этом догадываюсь, Александра Васильевна. Разве вы не хотите разбить его сердце?

– Хочу!

– Ну, так в чем же дело? Берите шкатулку.

– «Сто солнц»? – замирая, спросила она.

– Нет, этого нельзя, – нахмурился граф. – Я одолжу вам на вечер бриллиантовое колье, поверьте мне, оно ослепительно.

– Ах, колье… – разочарованно вздохнула Шурочка.

– И пару серег. Тоже с бриллиантами. И они тоже ослепительны.

– Но что скажет маменька?

– Ну, с маменькой-то вы сумеете договориться, – улыбнулся граф. – У вас ведь есть дуэльный пистолет. Или это главный аргумент при разговорах с отцом? А в непримиримой борьбе с матерью у вас другие методы?

– Но вам-то это зачем? Чтобы завтра я непременно была в бриллиантах?

– Затем, что и я собираюсь завтра быть на именинах. У, как там ее?..

– Федосьи Ивановны?

– Именно.

– Да вы умрете со смеху, Алексей Николаевич! После петербургских-то балов? Я сама порою смеюсь, разглядывая этих господ. Они воображают себя прекрасно одетыми, а меж тем от их фраков пахнет крепким табаком, которым жены пересыпают лежащие в сундуках вещи от моли. Они употребляют французские слова чаще, чем русские, притворяясь образованными, а сами продают крестьян отдельно от семьи, хотя законом это запрещено. Я читала в журнале об этом. О законе. Но у нас за большие взятки можно обходить закон, и это уже не смешно, – с горячностью сказала она. – Я не выношу, когда при мне бьют людей, пусть даже это крепостные крестьяне, рабы, люди без души, как о них здесь говорят. Я знаю, что душа у них есть, так же как и у нас, представителей высшего сословия. Но кому до этого есть дело? Поверьте мне, в глубокой провинции не перевелись Скотинины и Простаковы, и не скоро еще переведутся!

– Вы вольнодумством занимаетесь, Александра Васильевна, – сердито сказал граф. – Все это не вашего ума дело. И уж конечно, не женского.

– Да вы же сами это осуждаете!

– Допустим. Но я вам уже говорил, что не в силах изменить существующий порядок вещей. И никто не в силах. А потому оставим эту тему, поговорим лучше о нарядах. Я хочу видеть, как вы затмите местных барышень. Кроме того, я собираюсь с вами танцевать.

– Вы? Со мной?