Рассказы о любви разных авторов - неизвестен Автор

Легко касаясь листа карандашом, я рисую округлые формы. Так, как будто леплю снеговика...

Сумерки решительно уплотняются - и вот я уже почти ничего не вижу. Я выхожу из-за дерева и приближаюсь к скамейке, но все равно ничего не разобрать. У меня перед глазами только белые пятна и черные тени, и весь объем двора будто засыпан серым.

Но вот кто-то зажигает лампочку над дверью подъезда, и тетя Зина меня замечает.

- Летаев, ты что там чертишь? Меня что ль рисуешь? Ну-ка, покажи сюда. А-а-а... Это что - шкаф, да? Понятно... Во! Как раз такую стенку я хочу. Помните, я вам говорила, - это она уже соседкам, - Точно-точно. Правда красивая? По-моему, очень изящная...

Мой рисунок ходит по рукам.

- Дай-ка его мне, - просит тетя Зина, - я мужу покажу. Может, купит где-нибудь. А ты себе еще нарисуешь.

- Пожалуйста...

И только когда листок уже готов скрыться в кармане халата тети Зины, я замечаю на нем нарисованный шкаф, тумбочку, столик - в общем, какой-то мебельный гарнитур, видимо импортный. Линии прямые, вытянутые...

Я рисую друга. Мы знакомы уже много лет. Пожалуй, тут уж трудно в чем-нибудь ошибиться. Я знаю каждую черту не только лица его, но, кажется, даже души. Мы знакомы с восьмого класса... Хотя, нет - в восьмом мы уже стали лучшими друзьями. А познакомились намного раньше - в пятом, кажется...

Он сидит на кушетке, скрестив ноги, как тибетский монах в позе лотоса; его босые ступни торчат в разные стороны, и сам он улыбается. Сколько знаю его, всегда он такой - светящийся изнутри; в сероватых глазах - блеск, на губах - улыбка.

Он сидит посреди своей странной, на первый взгляд неудобной комнаты, похожей скорее на маленький провинциальный музей. Так кажется не только потому, что на стенах ее тесно висят плакаты и фотографии, а весь объем заполнен необычными предметами и композициями: череп в темных очках и американской кепке, над ним - собака-марионетка с галстуком и медалью, вместо люстры - корабль... Эта комната похожа на музей еще и тем, что мой друг почти не живет в ней - он учится в Москве, а сюда приезжает только летом. И когда его нет, эта комната - будто он сам, будто музей ему, будто его душа. Мой друг, как и его комната, никогда не скрывает своего внутреннего содержимого - своих чувств. Но это совсем не значит, что в них легко разобраться - сам он даже не пытается. Он говорит:

- Нет ничего хуже выясненных отношений. У них нет возможности для развития. Я люблю двусмысленность ситуаций, дымку, легкий туман, тонкие намеки, едва заметные ощущения... Однако терпеть не могу лжи и скрытности - это совсем другое дело.

Я не знаю, насколько он прав.

Я только пытаюсь нарисовать его лицо, как оно есть - старательно переношу на лист знакомые черты. Вот нос, глаза, длинные волосы... Но все какое-то другое, не его. Нос короче, губы тоньше, глаза большие, выпуклые и явно карие - это заметно даже на карандашном рисунке. Длинные ресницы, совсем другой овал лица, темные волосы чуть вьются... Это девушка, я ее знаю. Друг знакомил нас как-то в Москве...

Друг, как будто заметив мое удивление, слез с кушетки и заглянул ко мне в блокнот. Кажется, он ошарашен больше, чем я. Он долго смотрит на лист, потом нерешительно просит:

- Слушай, подари ее мне, а. Раз уж ты догадался... Тебе зачем, а мне... Ты ведь понимаешь. Подари, пожалуйста...

- Возьми, конечно, - я отдаю лист другу и начинаю действительно что-то понимать.

Я рисую тебя. Ты сидишь у окна, и теплый солнечный свет бабьего лета падает на твои волосы. Он путается в их густом лабиринте и, уже отчаявшись выбраться, вдруг отскакивает на стены, радуясь свободе. И радость последнего света передается нам. Еще секунду назад ты смотрела на меня, улыбаясь, и вдруг задумалась. Твои глаза - похожие на два только что срезанных стебелька травы, блестящих от выступившей изнутри влаги - стали такими глубокими, что непременно хочется в них заглянуть и увидеть свое отражение. Именно свое. Хотя, смею ли я мечтать об этом. Откуда мне знать, кто со дна этих колодцев смотрит на звезды...

Я вдруг понимаю, что совсем не знаю тебя, может быть, даже впервые вижу. Кто ты мне? И что вдруг я делаю в твоем доме?

Кажется, я все-таки видел тебя когда-то раньше - в одной из прошлых жизней. И вдруг встретил сегодня на улице и поздоровался. Ты удивилась, но тоже кивнула - видимо вспомнила. И мы заговорили. Потом мы гуляли по улицам, мостам и скверам - по тем же самым местам, где я когда-то бродил один, бессмысленно и непринужденно.

Я, помню, читал стихи.

Помню, мы пили вино из одного бокала.

И вот я пытаюсь нарисовать тебя. Приглядываюсь, изучаю, стараюсь понять. Я чувствую белую энергию, исходящую от тебя, и не могу оторвать взгляд, а рука сама собой что-то выводит на белом листе.

Когда же я смотрю в блокнот, мое удивление льется через край, как молоко, переполнившее сосуд, в последнем фильме Тарковского. Но теперь я уже все понимаю...

На моем рисунке - я сам.

Я отодвигаю лист в сторону. Ты удивленно смотришь. Я хочу сказать тебе все, как есть. Только я не люблю сказанных слов, ведь далеко не все можно ими сказать - это как раз нельзя.

И я говорю только:

- Попробуй нарисовать меня... И ты все поймешь.

Мы рисуем друг друга. И все становится на свои места.

Мы рисуем друг друга. И вот для нас уже нет тайн. Нет загадок и недосказанности.

Вселенная раскрывается перед нами, как книга. И мы читаемее каждый день. Мы смотрим сквозь пространство и время.

И мы, кажется, что-то видим...

С. Вист

СОН О ЛЮБВИ

Mne prisnilsya son vo vseh podrobnostyah i oschtschuschtscheniyah. Moj

vozljublennyj trahaet menja v zadnitsu, a ya pri etom sosu ego

konchik.

Александра писала: "Мое время обгоняет время объекта. Мне всегда не хватает сигареты, докуренной до половины". Возможно, только люди, которым не хватает удовольствия, еще даже не достигнутого физиологически, могут поверить в бессмертие души. Выпить бутылку красного вина, запить пивом, закурить косяком, поедать мясо и зелень, хлеб и молоко, трахаться, посматривая при этом в экран Феллини, потом - кофе с коньяком и сигариллой. Превратить свою жизнь в придаток переплетения текстов, цитат из архитектуры, живописи, музыки, кино и кулинарии, когда без "помнишь, как это у..." как без поваренной соли ничего никуда не засунешь. Разве это не поиски обещанного рая? И что требовать от индивидуума, сполна насладившегося здесь и теперь настоящим мгновением - только атеистического отчаянья.

Война мужского и женского зиждется только на одном: бабам просто очень редко дают кончать. Не то что бы нас это не устраивало... Увы... А дальше начинается. Ненависть рождается от неудовлетворения, а когда оно наступает - хуже и быть не может, потому что это значит, что другой остался обделенным. Получая удовольствие от хорошего бифштекса, не следует помнить, что корове при этом пришлось не сладко - какое же это будет удовольствие, хотя может быть... А впрочем, как сладко, когда тебя трахают во все дырки, немало не заботясь о твоем удовлетворении. И это понятно - пристальное выжидание твоей реакции вынуждает к ее имитации. И тогда рождается неприязнь - первая степень ненависти - из подспудного обоюдного знания, что совершенное не так уж совершенно с точки зрения другой стороны. Подозрение на скепсис. Но ненависть слишком чистая страсть, чтобы быть способной реализоваться вполне. Когда Господь задумал сделать с одной стороны дырку, а с другой отросток (кажется, последовательность была обратной, но не суть), Он наверняка знал, что семена ненависти не замедлят пролиться, но не дадут полноценных плодов. Иначе он предусмотрел бы конкретную физиологическую возможность совершенного и абсолютного соединения - заделывания пустоты. Вот тогда и претензии к нереализации подобной возможности были бы абсолютны. А так человек рождается от неприязненного желания заткнуть дырку пробкой, поскольку именно зияние, а не наоборот, ненавистно. Отсутствие ненавистно - привет дядюшке Фрейду! Да, именно, и той и другой стороне ненавистно отсутствие. С этим ничего не поделаешь. Даже когда сосешь член - это затыкание отверстия, и когда сосут тебя - это опять затыкание отверстия. Даже когда тебя трахают в задницу - затычка, и сколько бы ты не засовывала пальцев ему в задницу - ситуация та же. В поцелуе вы равны - но и язык - затычка. Есть вход, но нет выхода. Ненависть к отсутствию неизбежна, но попытка его заполнить рождает лишь неприязнь, поскольку хотя и обречена на провал, но провал временный. Разумеется, он может прикасаться хуем к чему угодно - всегда - в любой момент. А я могу только пытаться затащить что-нибудь что попало к себе в пизду. Однако, не знаю в результате, кому от этого лучше...

Совушка

История без названия

История без начала и окончания. История без содержания. Просто история.

1. Флэтование по-испански

Это когда что-то не закончено, но время идет. Приходится убегать, сбивая костяшки, или догонять, истерично визжа. Ежедневно приключается множество вещей, никто ничего не понимает, все захлебываются, в горле першит и ком, и хочется сплюнуть, но сухо во рту и все. Все быстрее. Почему? Я не знаю... Просто я затянут (или втянут?) в паутину (причин и следствий? Фу-у, какой мерзкий трюизм...), в паутину... (людей и событий? Блядей и соитий?) - в какую-то паутину. И все. Все.