Жестокое перемирие - Александр Тамоников

– Действительно, что же тут криминального? – Дорофеев с презрением сплюнул.

Друзьям казалось, что его сейчас вырвет.

Долговязый тип бросился в драку на Шкуряка. Оба тут же получили прикладами. Их пинками разогнали в разные стороны. Противно было руки марать об эту мразь.

– И что прикажешь с ними делать, Андрюха? – с презрением проговорил Голуб. – Будем проводить следствие, позовем адвокатов? Мне кажется, и так все ясно.

– По закону военного времени, – сказал Андрей. – Все, сволочи, выходите на улицу. Не здесь же вас кончать. В этом доме еще людям жить.

Они умоляли, бились в истерике, ползали в ногах. Их поднимали за шкирки, тащили за волосы. Белобрысый дезертир энергично хватался за сердце, хрипел, что у него в Чернигове дочь, больная мама, ему никак нельзя на тот свет! Он метнулся на карачках, схватил за ноги Липника, который наотмашь врезал носком сапога по трясущемуся подбородку.

Бандитов, не церемонясь, выгнали на улицу. Рябой Назаренко попытался удрать, его поймали, надавали тумаков. Больше никто не делал попыток к бегству. Эти жалкие существа обезумели от страха, умоляли не убивать, отдать под суд. Ведь мы живем в цивилизованном мире, здесь не принято вершить самосуд!

Рядом протекала речушка с крутым берегом.

– Поставить на обрыв и пристрелить, – предложил Савельев.

Андрей отказался. Он не был сторонником загрязнения окружающей среды. Людям еще купаться в этой речке, рыбу ловить, белье полоскать.

Он приказал гнать поганцев в лес, к ближайшему оврагу, до которого было рукой подать. Бандиты тряслись на обрыве. Они окончательно потеряли человеческий облик. Некоторые еще что-то пищали, остальные впали в ступор. Их поставили на колени.

Савельев вогнал в «макарова» новую обойму, навернул глушитель. Кожа посерела, мышцы лица свела судорога, но он был решителен как никогда.

– Какое совпадение, – пробормотал ополченец. – В обойме ровно восемь патронов.

Окуленко отстранил его.

– Я сам! Отойди!

– Но, командир…

– Выполнять!

Савельев подчинился, опустил пистолет, готовый к бою.

Окуленко взглянул на бандитов и заявил:

– Никогда не стрелял в безоружных людей, но вас даже зверьем назвать нельзя. За кровь невинных людей, жизни детей, за все, что вы, нелюди, сделали. Во имя справедливости!.. – Он поднял автомат.

Кто-то из бандитов побледнел, кто-то завизжал, кто-то повалился без чувств. Один поднял руку, чтобы закрыть физиономию или, может, помолиться.

Капитан открыл огонь.

Простучали пять коротких очередей, и трупы насильников и убийц свалились в овраг.

Савельев взглянул на Андрея.

– Я посмотрю, командир. Может, кто-то остался в живых.

– Не надо! Нет там живых.

К капитану подошел старик.

– Вот оно как, значит?

– Да, дед, только так и никак иначе. Передай хуторянам, что их дети отомщены. Утешение, конечно, слабое, но мы сделали все, что смогли.

– Я буду за вас молиться.

– Это твое дело.

Капитан отдал команду:

– Все! Вперед!

Старик перекрестил спины ополченцев.

Группа ускоренным маршем передвигалась на север. Ополченцы делали короткие привалы, когда начинали отниматься ноги и соленый пот разъедал глаза.

– Легли на курс, – сообщил товарищам Андрей, сверившись с картой и навигатором.

– В дрейф бы еще лечь, – сказал Дорофеев и мечтательно вздохнул.

Природные препятствия и ловушки затрудняли перемещение. За час группе удалось пройти не более полутора километров. По правую руку осталось село Ногинцево, довольно крупное, вольготно разлегшееся на обоих берегах мелководной, насыщенной перекатами речушки.

Вблизи села ополченцы сделали остановку. Они лежали на бугре в высокой траве и угрюмо смотрели, как в Ногинцево въезжали два украинских танка «Т‑72». Село казалось вымершим. Народ не возмущался, но и шапки в воздух никто не подбрасывал. Грозно ревели моторы, танки двигались мимо серых неказистых хат. За ними шел облепленный грязью грузовой «Урал» с пехотинцами. Колонна встала где-то в центре села. Оттуда доносились крики, отрывистые команды. Возмущенно заголосила женщина.

– Что, опять пойдем разбираться? – с усмешкой осведомился Костюк. – Нам не привыкать.

– Непременно, – кивнул Голуб. – Были бы ноги. А те же грабли всегда найдутся.

– Это неприятное открытие, мужики, – неохотно пробормотал Андрей. – Сводки суточной давности явно устарели. Согласно этой информации, в Ногинцево силовиков нет. А теперь их тут до едрени фени. Не только здесь, но и в Зябликах, да и на дорогах. Такое ощущение, что укропы начинают усиленно стягивать резервы и окружать Ломов.

– Вроде у нас перемирие, – неуверенно сказал Голуб.

– А когда их это останавливало? – сказал Андрей. – Объявят, что мы первыми нарушили режим прекращения огня, и пойдут в наступление. А в Ломове лишь тысяча ополченцев, причем не все они супермены.

– Еще эта проклятая батарея «Акаций». – Липник поморщился. – Намекаешь, что-то грядет, командир?

– Все будет хорошо, мужики, – зевая, пробормотал Дорофеев. – Главное, не открывать глаза.

«Переодеться бы где-нибудь в украинскую форму, – мелькнула разумная мысль в голове командира. – Самое время закосить под укропов».

Но смена гардероба означала бы новый бой, очередные неприятности, рассекречивание группы, возможные потери.

Ополченцы опять покоряли лесной массив, неуклонно приближались к трассе Павино – Лозырь. Дорогу контролировали силовики, но это не значило, что они сидели там на каждом верстовом столбе.

Бойцы ускоренным шагом перешли луг и вблизи опушки нарвались на местных жительниц. Это были безобидные женщины, одна молодая, другая в годах, видимо, дочь и мать. Их лица были похожи как две капли воды. Пожилая женщина ахнула от внезапного испуга, выронила корзинку. Рассыпались лисички и подберезовики.

Деваться было некуда, уже не спрячешься. Костюк, кряхтя, нагнулся, собрал грибы, положил их обратно в корзину. Подбежала молодая, вся такая взволнованная, побледневшая, заслонила пышной грудью мать.

– Да ладно вам, дамы, – смутился Костюк. – Что вы, в самом деле, неужто леших никогда не видели?

Видок у них был действительно не самый презентабельный.

– Уходим! – заторопил товарищей Андрей. – Просим прощения, дамы, не там вынырнули. Слава Украине, как говорится, все такое.

Женщины со страхом смотрели им вслед. Они не сразу поняли, что страшные люди с автоматами их не тронут. Потом дамы сообразили, что им ничего не грозит, немного расслабились, вздохнули с облегчением.

Сомнительно, что женщины могли кому-то настучать о встрече в лесу с какими-то автоматчиками. Вся Украина в последнее время напичкана такими вот странными людьми с оружием. Но ополченцы торопились покинуть этот квадрат.

Андрей нетерпеливо посматривал на часы, заглядывал в навигатор. Медленно, но верно они приближались к единственной асфальтовой дороге в этом районе. В шесть часов пополудни ополченцы добрались до нее, проползли через заросли и заняли выжидательную позицию за протяженным косогором. После долгой лесной прогулки они действительно напоминали леших. Дорофеев от нечего делать сплел венок из ромашек и не без гордости красовался в нем.

Дорога Павино – Лозырь плавно петляла между лесистыми возвышенностями. Асфальт на ней был старый, зиял провалами. До Ломова по прямой здесь было километров двенадцать на юго-восток. Дорога обходила город стороной. Оба населенных пункта – и Павино, и Лозырь – контролировали ВСУ.

Движение на дороге было, мягко говоря, не оживленным. За десять минут по ней проехали всего две машины – потрепанная «Лада» и такой же заслуженный «Опель».

Но едва ополченцы собрались перебежать полосу асфальта, как с запада донесся рев мощного мотора. Оттуда показалась боевая машина десанта, раскрашенная в аляповатые камуфляжные тона.

«С такой расцветкой хорошо на вечеринке прятаться», – подумал Андрей.

Машина медленно проехала в восточном направлении и встала метрах в семидесяти от залегших бойцов. Из люка вылез наводчик-оператор в шлеме, извлек из подсумка пачку сигарет и закурил. Ради пущего удобства он сполз с башни, вольготно разлегся на броне, забросил ногу за ногу.

Из нутра БМД доносились треск и невнятные голоса. Механик-водитель с кем-то общался по рации.

– Сейчас по девочкам поедут, – шепнул Голуб. – А что, круто – на БМД по бабам. Любая упадет.

– Снять бы его, – мечтательно пробормотал Савельев. – А что, командир, хватит уже пешком ходить. С ветерком по вражеским тылам!..

Боец с сожалением выбросил окурок, после чего опять забрался в люк, отсоединил от пулемета какое-то хитрое приспособление цвета вороньего крыла и принялся что-то откручивать от него.