Философия в будуаре - Сад Де

ЭЖЕНИ. - Ну давай, тигр, разорвите меня на мелкие части, если хотите... мне плевать!.. Целуйте меня, безжалостный убийца, я вас обожаю!.. Мне совсем не больно, когда он внутри... Горе девушкам, испугавшимся такого вторжения!

Какого огромного наслаждения они лишают себя из-за этого маленького неудобства!.. Пихай, пихай, заталкивай! Шевалье, я кончаю!.. Залей малафьёй мои раны и разрывы... Запихни его мне до самой матки... о, боль уступает наслаждению... я теряю сознание!.. (Шевалье спускает. Пока он её ебал, Дольмансе играл с его жопой и яйцами, а госпожа де Сент-Анж щекотала клитор Эжени. Их единение распадается.)

ДОЛЬМАНСЕ. - Я думаю, что теперь, когда путь открыт, эту сучку должен немедленно выебать Огюстэн.

ЭЖЕНИ. - Огюстэн?! Таким громадным хуем?!.. И немедленно?! Когда кровь ещё течёт!.. Вы что, хотите убить меня?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Сердечко моё, поцелуй меня... я тебе сочувствую... но приговор вынесен и обжалованию не подлежит, мой ангел: ты должна подчиниться.

ОГЮСТЭН. - Ух, чёрт возьми - я готов. Если надо проткнуть эту костлявую девицу, я, Бог в помощь, из Рима приду... пёхом.

ШЕВАЛЬЕ, хватая колоссальную штуковину Огюстэна. - Посмотрите на него, Эжени, как он стоит... этот будет мне хорошей заменой...

ЭЖЕНИ. - О, Боже благостный, какая громадина!.. Я знаю, вы замышляете убить меня!..

ОГЮСТЭН, хватая Эжени. - О, нет, мамзель, он ещё никого не убил.

ДОЛЬМАНСЕ. - Секундочку, мой милый мальчик, секундочку: пока ты её ебёшь, она должна дать мне жопу... Да, вот так. Идите сюда, мадам, я обещал вас выжопить, и я сдержу своё слово. Но расположитесь так, чтобы, ебя вас, я бы мог достать до жопы ёбаря Эжени. А шевалье пока пусть хлещет меня. (Все принимают нужные позиции.)

ЭЖЕНИ. - О, блядь, он меня раскалывает пополам! Входи медленнее, деревенщина!.. О, жопник! Он протискивается! Он влез, ёбарь хуев!.. Да самого донышка задвинул!.. Я умираю!.. О! Дольмансе, как вы меня хлещете! Вы зажгли меня и спереди, и сзади мои ягодицы горят!

ДОЛЬМАНСЕ, взмахивая хлыстом изо всех сил. - Ты будешь вся в огне... ты сгоришь, сучка!.. И ты от этого лишь слаще кончишь. Как вы её дрочите, Сент-Анж... ваши ловкие пальчики должны смягчить боль, которую мы с Огюстэном ей причиняем!.. Но ваш анус сжимается... Я вижу, мадам, я вижу!

Мы кончим вместе... О как божественно находиться между братом и сестрой!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Еби, моё солнышко, еби! Я никогда не испытывала подобного наслаждения!

ШЕВАЛЬЕ. - Дольмансе, давай быстренько поменяемся, перейди из жопы моей сестры в жопу Эжени, пусть она узнает наслаждения посредницы. А я выжоплю сестрицу, которая в то же время посечёт твой зад до крови, как ты высек Эжени.

ДОЛЬМАНСЕ, осуществляя предложение. - Хорошо... ну вот, мой друг, разве можно перебросить ловчее?

ЭЖЕНИ. - Как! Сразу двое на меня! Боже праведный! Что же дальше будет? Мне уже надоел этот олух... о, сколько соков выжимает из меня это двойное наслаждение! Я опять потекла... Без этой сладостной течи я была бы наверняка уже мертва... О, моя славная, подражай мне... Послушайте, как она ругается, сука!.. Дольмансе, спускайте... кончайте, любовь моя... этот толстый мужик затопляет меня: он выстреливает в глубину моих кишок... Ах, мои дорогие ёбари, что же это? Оба одновременно? Господи Иисусе!.. Получайте и мои соки, милые соратники, они смешиваются с вашими... Всё, я кончена... (Все размыкаются.) Ну как, милая моя, ты довольна своей ученицей?.. Настоящая теперь я блядь? Но в какое состояние вы меня привели! В какой трепет!.. О да, в таком опьянении похотью я, если потребуется, пойду ебаться посреди улицы!..

ДОЛЬМАНСЕ. - Как она хороша!

ЭЖЕНИ. - Я презираю вас, вы пренебрегли мной!

ДОЛЬМАНСЕ. - Мог ли я предать свои убеждения?

ЭЖЕНИ. - Ну хорошо, я вас прощаю, я ведь должна уважать принципы, ведущие к диким поступкам. Как бы мне самой их усвоить, раз я хочу отныне жить только преступлениями? Давайте-ка сядем и поговорим немножко: я изнурена.

Дольмансе, продолжайте обучение и скажите мне что-нибудь утешительное, чтобы я не тревожилась из-за излишеств, которым я предалась, заглушите мои угрызения ободрите меня.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Правильно. Как мы говорим, за практикой должно следовать немножко теории, и тогда можно создать своих верных последователей.

ДОЛЬМАНСЕ. - Ну, ладно! На какую тему вы хотите поговорить?

ЭЖЕНИ. - Мне бы хотелось знать, действительно ли благонравие необходимо в обществе и влияет ли оно на дух народа.

ДОЛЬМАНСЕ. - Бог ты мой, у меня есть кое-что с собой. Выходя утром из дому, я купил у Дворца Равенства брошюру. Если верить её названию, она, без сомнения, должна ответить на ваш вопрос... Она только что напечатана.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Дайте-ка посмотреть. (Читает.) Французы, ещё одно усилие, если вы желаете стать республиканцами. Право, странное, но многообещающее название. Шевалье, у тебя прекрасный голос, почитай нам.

ДОЛЬМАНСЕ. - Если я не ошибаюсь, эта вещь должна точно ответить на вопросы Эжени.

ЭЖЕНИ. - Безусловно!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ступай, Огюстэн, это не предназначено для тебя. Но далеко не уходи - мы позвоним, когда ты понадобишься.

ШЕВАЛЬЕ. - Ну, я начинаю.

Французы, ещё одно усилие, если вы желаете стать респуБликанцами

Религия

Я собираюсь изложить несколько важных идей - о них услышат многие, и о них станут говорить. Если не все из них придутся по вкусу, то некоторые наверняка.

Таким образом я буду способствовать прогрессу нашей эпохи и тем буду удовлетворён. Мы уже близко у цели, но идём к ней, спотыкаясь, и признаюсь, что меня тревожит предчувствие нового провала наших попыток её достичь.

Быть может, оно возникло из-за мысли, что цель будет достигнута только тогда, когда нам, наконец, дадут законы? Оставим это предположение - зачем законы нам, отвергнувшим религию? У нас должны быть убеждения, соответствующие нашему республиканскому характеру, который весьма далёк от того, чтобы возобновить преклонение перед папским престолом. В наше время, когда мы убеждены, что мораль должна быть основой религии, а не религия основой морали, нам нужно вероучение, которое бы охраняло наши нравы и обычаи и было бы их естественным следствием. Оно должно поднимать наш дух и вечно поддерживать его в состоянии той драгоценной свободы, которая сегодня стала для него единственным кумиром.

Разве это мыслимо, я спрашиваю вас, чтобы учение одного из рабов Тита, неуклюжего комедианта из Иудеи, годилось для только что возрождённой, свободной и воинственной нации? Нет, мои дорогие соотечественники, даже и не думайте об этом. Если француз, на своё несчастье, решит захоронить себя в могиле христианства, тогда острый клинок республиканского духа затупят, с одной стороны, тирания, гордыня, деспотизм - эти вечные пороки грязной шайки священников, а с другой стороны - низость, узость, банальность догм и таинств этой гнусной и лживой религии. Тогда на шею французов будет снова накинуто ярмо, которое только вчера было ими сброшено.

Нельзя упускать из виду тот факт, что эта инфантильная религия была лучшим оружием тиранов: одним из главных положений было кесарево кесарю. Но мы свергли кесаря и воздали ему по заслугам. Французы, бессмысленно полагать, что ваше духовенство, дающее клятву сегодня, в значительной степени отличается от вчерашнего, неприсягавшего духовенства - ему присущи пороки, исправить которые невозможно. Не пройдёт и десяти лет, как ваши священники, практикуя христианство с его суевериями и предрассудками, несмотря на то, что они лишились своих богатств, восстановят своё господство над душами, которые они когда-то совратили и словили в свои сети. Затем они реставрируют монархию, потому что власть королей всегда усиливала власть церкви, и величественное здание республики на прогнившем фундаменте рухнет.

Вы, в чьих руках топоры, нанесите последний удар по древу суеверия не довольствуйтесь подрезанием ветвей вырывайте с корнем растение, чьё воздействие так заразительно. Поймите же, что ваша система свободы и равенства слишком грубо оскорбляет служителей алтарей Христовых, чтобы отыскался хотя бы один, который бы искренне принял её или не стремился бы её пошатнуть, обрети он вновь власть над душами. Какой священник, сравнив положение, до которого он низведён, с тем положением, которое он раньше занимал, не сделает всё от него зависящее, чтобы вновь завладеть утраченной властью? И сколько слабых и малодушных существ снова станут рабами этих хитрецов с тонзурой! С какой стати вы воображаете, что существовавшие ранее невзгоды не могут возродиться и вновь докучать нам? Разве священники в эпоху становления христианства были менее честолюбивы, чем теперь? Вы видите, сколь многого они достигли. Но чему они обязаны своим успехом, как не религии, снабдившей их орудиями для его достижения? Так что, если вы не наложите полный запрет на эту религию, то те, кто её проповедуют, попрежнему пользуясь теми же средствами, достигнут вскоре того же результата.