Господствующая высота - Юрий Нагибин

За ним появился Фокин на Дарьяле, тоже неплохой лошадке, Никифор на Маргаритке; второй номер что-то замешкался, — среди зрителей прошел слух, что Добрый путь захромал и на старт не выйдет.

Кретов впился глазами в Никифора, который в этот момент с одеревенелым лицом поворачивал Маргаритку в сторону стартовой вышки.

Кретов хорошо знал это состояние одеревенелости, овладевающее молодыми наездниками на виду у огромной толпы, но он ничем не мог помочь Никифору. Тот пустил Маргаритку рысью, проехал с полкруга, поворотил назад и остановился метрах в пятнадцати от старта.

«Опасается насчет старта, — решил Кретов, — совсем не промял коня». Он невольно приподнялся, желая подать Никифору знак, но тут же опустился на место, поняв бессмысленность своей попытки.

В это время Камнев и Фокин понеслись вдоль трибун. Не доезжая до конца прямой, они ловко, с ходу, повернули, так что спицы качалок пустили под солнцем золотые стрелы. Кони в их руках казались совершенными механизмами — так безошибочно выполняли они любое требование наездников.

Никифор тронулся к старту. Навстречу ему пронеслись Фокин и Камнев. Они круто повернули и устремились к стартовой черте. Короткий взмах флажка отметил, что старт принят. Проиграв в разгоне, Никифор выиграл бровку. Он первым прошел поворот, но на короткой прямой его настигли Фокин и Камнев. Под косым углом зрения трудно было определить, кто идет первым, но когда лошади вышли на противоположную длинную прямую, стало ясно, что судьба заезда решена.

Увидев, что ее обходят другие лошади, и не чувствуя посыла, Маргаритка пошла галопом. Тщетно пытался Никифор сдержать ее. Откинувшись назад, он почти лежал параллельно земле, и поскольку на таком расстоянии вожжи не были видны, казалось — он проделывает какой-то сложный трюк.

— Силен козел! — гоготали болельщики.

Впереди, выбрасывая длинные ноги, мчался Громовой, пушились по ветру рыжие усы Камнева.

— Что с Маргариткой? — хрипло спросил Струганов.

— А вот это и есть классический сбой, — с бесстрастием, скрывавшим боль, ответил Кретов.

— Значит, проиграл!

— Еще как!

Ожигов ласково обнял Струганова за плечи.

На последнем повороте Никифору удалось, наконец, перевести Маргаритку на нормальную рысь. В этот момент раздались аплодисменты: Камнев блестяще финишировал, выиграв у Фокина с десяток метров.

Когда сильно отставший Никифор проходил мимо трибуны, кто-то из мальчишек свистнул в пальцы. Обычно красное лицо Струганова побледнело.

— Вот что, Алеша, — сказал он тихо, — уж как-нибудь подожмемся, выкроим тебе тыщонок двадцать — двадцать пять. Только, знаешь, ну их в болото, эти бега!

— Что, заело? — засмеялся Ожигов. — А как бы ты, брат, запел, если бы мы призы брали?

— Кабы брали! А так со сраму помереть можно!.. Мой тебе совет, Алеша: сними ты за ради бога Снежную королеву с заезда!

— Это зачем же? Пусть Никифор приучается.

— Нашел для учебы время! — едко бросил Струганов.

— Не в этом дело, — вмешался Ожигов, — а только у Снежной королевы шансов нет, и Никишка с двух поражений может духом ослабнуть.

— Вот это, пожалуй, верно, — согласился Кретов и пошел к Никифору.

Вопреки ожиданию, юный сухинский наездник не казался подавленным; напротив, в нем ощущалось какое-то собранное, напряженное спокойствие.

— А знаете, Алексей Федорович, не так-то уж это трудно, — говорил он Кретову, — я знаю, где подгадил.

— Когда тебя обходить стали?

Никифор закивал с радостным видом. Кретова несколько удивила его бодрость, но затем он понял, что Никифор одержал какую-то свою маленькую победу, быть может, когда ему удалось выправить Маргаритку, и что эта маленькая победа, известная лишь ему одному, очень важна для Никифора.

Очередной двухкруговой заезд с участием Смельчака сухинцы наблюдали без всякого интереса: их слишком волновал следующий заезд, в котором принимала участие Стрелка…

Наконец диктор объявил заезд для трехлеток, и в наступившей тишине вторично прозвучало имя Никифора.

На дорожку выехали участники заезда. Среди них наездник Родионов — тот, что приходил прикуривать у Кретова, Сорокин, младший Камнев, такой же крепыш, как и его брат, но с более светлыми и менее разлетистыми усами. Кони у всех были молодые, поджарые, они менее разнились между собой, чем кони старших возрастов, когда резче определяется индивидуальность. Все же Дарьял Камнева и Молодец Родионова заметно выделялись крепостью форм и ростом.

Кретову было интересно, как оценят коней знатоки, но те, вопреки обыкновению, молчали. Кони были молодые, почти все участвовали в бегах впервые, и завсегдатаи ипподрома, наученные горьким опытом, остерегались делать прогнозы…

Дан был старт, кони промчались мимо вышки старта, но взмаха флажка не последовало, — фальстарт.

У двух наездников сцепились качалки, они кричали друг на друга, размахивая хлыстиками. Волнение наездников и коней сообщалось публике. Диктор что-то говорил, но голос его тонул в гуле толпы. Наконец один из наездников свернул с дорожки, — видно, его сняли с заезда.

— Чего-то в горле першит, — неестественно улыбнувшись, проговорил Струганов и встал с места, — пойду кружечку пивца пропущу…

— Так ведь опоздаешь!

— А вы мне потом расскажете.

— Ну, нет, шалишь! — Ожигов потянул его за рукав и усадил на место.

В этот момент кони снова вынеслись вперед — три в ряд, один позади, и взмах флажка отметил, чти старт принят.

Ближе всех к бровке шел Камнев, посередке Сорокин, Никифор — с края, Родионов — позади. Но на повороте кони, словно по команде, перестроились. Родионов поменялся местом с Никифором, Сорокин тоже оказался позади; теперь кони шли по два в ряд.

На следующем повороте кони снова перестроились, как бы выполняя заранее намеченные фигуры. Но каждая такая фигура была этапом борьбы, результатом усилий и искусства. Вскоре Сорокин без видимых усилий вышел вперед и повел бег.

— Сорока возьмет! — сказал кто-то над ухом Кретова.

С трибун казалось, что кони бегут медленно, расстояние скрадывало быстроту, и непонятно было, почему задний наездник, Никифор, не нагонит передних. Но они все шли на огромной скорости, колеса качалок стали паутинно-тонкими, а затем и вовсе исчезли; похоже было, что наездники висят на концах вожжей.

Три передние лошади, шедшие в ряд, слились в одну, о двенадцати ногах, и Никифор тщетно пытался нагнать эту фантастическую, многоногую лошадь. Затем тело Никифора стало все более и более отваливаться назад. Кретов прекрасно понимал, что это значит.

— Не сбой! — шептал он. — Только не сбой, милая!

Несмотря на свое волнение, он краешком глаза подметил странную позу Струганова: могучий сухинский председатель сидел, зажав уши и опустив вниз глаза, словно изучая что-то на полу трибуны.

Вперед вышел Камнев, за ним Родионов, Сорокин на Амулете начал сдавать.

— Дарьял возьмет! — снова крикнули над ухом Кретона. — Силен Камнев!..

Сидящие впереди зрители вскарабкались на скамейки.

— Сядьте! — закричал Кретов и в этот миг в узком прозоре между двух спин увидел отрезок дорожки, на котором разыгрывалось нечто странное: Молодец нагнал Дарьяла и начал выходить вперед.

— Я говорил, Молодец возьмет! — произнес все тот же голос. — Башка Родионов!

Зрители снова загородили дорожку. Тогда Ожигов, недолго думая, перескочил через спинку передней скамейки вниз. Кретов собирался было последовать его примеру, но тут послышались крики, пронзительный свист мальчишек, дробь аплодисментов. Толпа качнулась, охнула. Кретов вскочил на скамейку и сразу увидел Стрелку. Грива ее билась по ветру, между ушей трепыхалась чолка, обнажая лоб с белой метинкой; она неслась так легко и весело, словно почуяла наконец-то свою свободу и силу. Никифор сидел, подавшись вперед, отпустив вожжи. Это был очень дальний и очень рискованный посыл, но, видимо, на Стрелку можно было сейчас положиться. Повинуясь верному чутью, Никифор вел бег, как очень опытный наездник. Почти весь круг шел он позади своих соперников, предоставляя им одолевать сопротивление воздуха, и к последней прямой привел Стрелку более свежей, чем другие кони. Вот тут-то и пригодилась скопленная ею энергия…

Первым почувствовал опасность Камнев, — в руке его замелькал тонкий хлыстик. Но было поздно, их качалки сровнялись, некоторое время они шли рядом, словно сцепленные; затем Никифор резко вырвался вперед и в следующее мгновение настиг Родионова.

Они прошли финиш одновременно, но голова Стрелки оказалась на несколько сантиметров впереди головы Молодца.

Видимо, реакция зрителей, уверенных в победе Молодца, не смогла поспеть за событиями: трибуны безмолвствовали. Затем послышались редкие, неуверенные хлопки.