Конкурс-семинар Креатив: Безумные миры - Дмитрий Перовский

Обратно она перебиралась бледная и дрожащая: дело в том, что двигались они теперь еще быстрее.

— Закон сохранения импульса, — шептал доктор, уставившись в одну точку.

Штольц едва держал себя в руках, отчаянно пытаясь затормозить. Его стошнило, костюм испачкался, но это помогло: теперь лицо его выражало только холодную сосредоточенность. Робин даже смог отреагировать на слова доктора:

— Оказывается, и при большевиках есть законы, которые что-то сохраня…

Неожданно лес слегка поредел.

— НЕТЪ! — вскрикнул бывший помещик.

Здесь железная дорога делала крутой изгиб, и они в него не вписались. Описав изящную дугу, «Сверкающий рыцарь» слетел с косогора аккурат на середину реки Чернавки, проломив тонкий слой льда. Речка эта казалась не такой уж широкой. Летом. Сейчас же почему-то не хотелось идти по упруго пружинящему льду. Дорнштейну повезло больше: бронепоезд скатился с косогора на мелководье, изрядно помялся, но большевик не получил ни царапины, и все так же гордо реяло на крыше остатков локомотива красное знамя. Партиец стал выбрасывать из окна какие-то трубочки; то, что было поездом, стало напоминать гигантский кипятильник.

Дорнштейн мрачно разглядывал сидящих с узелками на крыше «Рыцаря» помещика, доктора и попадью. Лед таял. Штольц глядел на Дорнштейна даже чуть мечтательно, бормоча что-то вроде: «Эх, не сгнило б мое ружье…». Лед таял. Попадья молчала. Лед таял. Доктор устало кивал головой, и лысина его призывно посверкивала на солнце, почти складываясь в сигнал SOS. И, словно в ответ на эту невысказанную молитву появился старик. Бело-черная косматая борода, аккуратный тулуп, посох: он появился с противоположного берега, со стороны ручья. Оттуда, где поднимается над источником молочно-белый пар.

— Помоги! — увидев его, закричал дрожащий Штольц.

— Христа ради, отец, погибаем — загундосила попадья.

— Бревнышко кинь, — посоветовал практичный доктор.

Старик звонко рассмеялся.

— Да идите так! — звучным басом сказал он.

На секунду доктору почудилось, что он сказал не «так», а что-то другое трехбуквенное…

Старик спокойно, тяжело опираясь на посох, пошел к ним, и казалось, лед просто застывает под его ногами и сама вода замирает.

Стояла тишина.

Старик подошел и протянул попадье руку. Та, трясясь, слезла. Робин и доктор спустились сами.

Штольц, доктор и баба осторожно двинулись по хрупкому льду.

— Что вы так боязливы? — подбадривал их старик. — Или у вас нет веры?

Лед быстро обращался в воду, Дорнштейн суетился со своим кипятильником, но все же не успевал. Отчаянным прыжком замыкавший отряд Робин перелетел на тот берег; Дорнштейн чертыхнулся.

Старик, попадья, доктор и бывший помещик медленно двинулись прочь, к далекой кромке голубого леса.

Сыпал снег.

Казалось, белый занавес задергивается за ними.

Отбросив пугающее чувство, что они вернутся, Дорнштейн гордо выпрямился. Коммунизм победил.

Кипятильник работал, и снег вокруг реки совершенно стаял.

У ног Дорнштейна расцветали пышные алые розы.

Владимир Томских

Человек из красной комнаты

Я пленник Красной Комнаты.

Здесь, в этом сюрреалистическом Чистилище я узник, равно как и еще трое. Старик. Юнец. И Безумец. Впрочем, не уверен, что последнего можно назвать заключенным. Скорее хищник, который только и ждет, когда чье-то легкомыслие поможет ему выбраться из клетки. И на пути к свободе он будет беспощаден — в этом я не сомневаюсь.

Все взгляды устремлены к центру Красной Комнаты. После долгих споров установилось молчание — хрупкое, словно стекло в Часах Крови. Смотрю как красная жидкость неумолимо перетекает из верхней полусферы в нижнюю, формируя дверь. Шанс для кого-то из нас выбраться отсюда.

«Для кого-то из нас, кроме Безумца», — поправляю себя.

Тишина действует угнетающе на Юнца. Он всхлипывает, вцепившись в сидение, будто это спасательный круг. Кажется, мальчик уже на грани. Юнец от меня по левую руку; если же глянуть направо, увидишь Старика. Судя по постоянному кашлю и поскрипыванию стула у него силы также на исходе.

Я избегаю смотреть прямо перед собой.

Ведь напротив сидит Безумец.

И он все время улыбается.

Перед ними раскинулась долина.

Ночная мгла уползала в сторону хребта. Горные пики сверкали, осененные светом восходящего солнца, напоминая лезвия гигантских мечей. Будто сами боги приветствовали путников в этом краю воинским салютом.

Внизу простирался живописный пейзаж: маленькая речка, извилистая как змейка; тенистые дубравы перемежались альпийскими лугами. На другом конце долины высилась скала, которую каменной короной венчал старый замок. К нему вела дорога, бравшая начало у небольшой деревеньки.

— Нравится? — спросил Йован.

Она улыбнулась в ответ.

Взявшись за руки, они стали спускаться.

После долгих скитаний мы осели в местечке под названием Бран, рядом с одноименным замком. Я родился и рос здесь до войны: посему каменные исполины, в темное время Средневековья выросшие по всей Румынии подобно грибам после дождя, нагоняли на меня тоску.

Сара же вела себя так, будто угодила в страну фей. Перво-наперво облазила пресловутый замок вдоль и поперек — насколько могли позволить смотрители. Не прошло и месяца, как она уже знала наперечет всех жителей деревни и окрестности исходила едва ль не до самого Брашова. А по вечерам таинственным шепотом сказывала истории о Колосажателе или Кровавой Графине.

Обычно в такие моменты я саркастически улыбался и прижимал ее к себе, чтобы поцеловать.

— Забавно, что ты так любишь байки, которыми потчуют доверчивых туристов.

— Иногда мне кажется, что никакой ты ни мадьяр. Скорее англичанин. Высокомерный и холодный, как горный ручей.

— Я человек науки. В ней нет места темпераменту.

— Ты зануда.

— Ученый, зануда и бравый мадьяр. Где ты еще встретишь такого разностороннего мужчину?

Мы смеялись, и я целовал ее вновь.

Как-то раз Сара вернулась к этому разговору:

— Ты не веришь ни в Цепеша, ни в Эржебет, ни в прочие легенды здешних мест, ведь так?

— Ну да, — Я пожал плечами. — А что тут странного? Бьюсь об заклад, дед Ионеску тоже бы меньше чесал языком, если б не туристы.

Сара фыркнула.

— Между прочим, он как и ты ученый в своем роде. И потом, знать не значит верить.

— Точно.

Я посмотрел ей в глаза.

— Тебе ведь интересно, как такое возможно? Почему прагматик до мозга костей корпит над малоизвестными трактатами алхимиков? Но как ты правильно сказала, знать — не значит верить. В этом вся наука: собрать знание по крупицам и, если получится, изучить его на практике.