Как Горбачев прорвался во власть - Валерий Легостаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, если следовать логике Бретвейта, то для нынешней российской власти прогноз очень печален: возмущение тем, что так называемая демократическая система сделала с городами и деревнями России, в конце концов, побудит миллионы простых людей восстать против этой системы. Вот такие революционные выводы напрашиваются из книги английского посла.
* * *Коротко упомяну об экскурсе Бретвейта в русскую историю. Суждения дотошного англичанина о ней столь же глубоки и оригинальны, как и мнение о российском ландшафте: «Чтобы укрепить свою власть, цари намеренно и систематически прибегали к террору (ясное дело, русские понимают лишь кнут, — чего с них взять, с кочевников и азиатов! — В.Л.). Царь был над законом. И то же самое относилось к его политической полиции…. Иван Грозный создал институт опричников, которые, подобно темным всадникам во «Властелине колец» Толкина, проносились по всей стране, неся разрушение и смерть». Ну, это нам знакомо: Иван Грозный вот уже почти пятьсот лет не дает русофобам покоя; с кем его и царское войско только не сравнивали, теперь дошли и до «темных всадников» Толкина.
А как вам следующая картинка из истории, с удовольствием воспроизведенная послом Великобритании в СССР со слов итальянского историка еврейского происхождения Примо Леви: «Мужчины, женщины и дети в лохмотьях, сломанные грузовики, запряженные волами и груженные награбленным добром, — движущаяся орда кочевников»? О чем это, как вы думаете? Не догадались?.. О возвращении победоносной Советской Армии в 1945 году из Германии. Впрочем, какая армия, — орда кочевников с женщинами, с детьми, — и все в лохмотьях, и с награбленным барахлом! Не хватает кривых сабель на боку, да кистеней, да дубинок, да заодно больших котлов, чтобы «мясо белых братьев жарить».
Не понятным, правда, остается, как же этой орде удалось сокрушить самую могущественную в мире, отлично вооруженную немецкую армию, от которой, кстати, родное войско сэра Бретвейта удирало в 1940 году, смазав пятки, и вряд ли удрало бы, если бы Гитлер не смилостивился и не остановил своих солдат под Дюнкерком. А ведь был еще и драп в Арденнах в конце войны, где против бравых англичан вместе с американцами немцев было всего-то ничего, но британскому премьеру Черчиллю пришлось, тем не менее, слезно просить помощи у той же орды: «Спасите, мол, нас, кочевники в лохмотьях, запрягите волов в свои сломанные грузовики и ударьте всем скопом, с женщинами и детьми, по проклятым тевтонам». И ударили, — да так ударили, что тевтонам стало не до наших хилых союзничков: срочно пришлось перебрасывать дивизии из Арденн на Восточный фронт…
Бретвейт, не ограничиваясь описанием столь любимых им картин из жизни русской орды, пишет далее эпическое полотно советской истории:
«Сталинская политика насильственной индустриализации, эвакуация в Сибирь в годы войны промышленных предприятий из Западной России и возобновившаяся при Хрущеве и Брежневе энергичная кампания по развитию Сибири еще более исказили экономическую географию страны. Там, где какая-нибудь американская компания разбила бы поселок для горняков, были построены громадные города, где нередко использовался принудительный труд для разработки минеральных богатств неприступного Севера и пустынных просторов Центральной Азии.
Жить в суровой сибирской тайге по доброй воле отправлялись очень немногие. Когда же рабской рабочей силы не стало, правительству пришлось выплачивать огромные субсидии, чтобы отапливать эти новые города, перевозить их продукцию и убеждать население оставаться жить в этих местах. Когда же Советский Союз рухнул, субсидии начали иссякать, люди стали уезжать, и состояние экономики Сибири становилось все более бедственным».
Не будем придираться к мелочам: принудительный труд в громадных городах— это, безусловно, новое слово в исследованиях по советской истории; Центральная Азия и Сибирь — все-таки немножко разные районы, и, как, спрашивается, города, построенные в Сибири, могли осваивать «пустынные просторы Центральной Азии»? Но не будем, повторяю, придираться к мелочам, оценим высказывание в целом. Вы чувствуете, к чему клонит посланец туманного Альбиона? «Там, где какая-нибудь американская компания разбила бы поселок для горняков, были построены громадные города», — вот в чем главное преступление советского режима. Как посмели? Кто разрешил? Кто дал русским право разрабатывать несметные богатства Сибири, да еще строить там города всерьез и надолго? Эдак, глядишь, американским компаниям, а вкупе с ними и англичанам, ничего не достанется. Ну, разве не преступление?.. Славу богу, что после распада Советского Союза закончилось это безобразие, говорит нам сэр Родрик.
Между прочим, сам он очень хорошо устроился при новой российской власти. Бывший английский посол возглавил одно из отделений «Дойчебанка» и стал большим человеком в России, ведущим деятелем авиакомпании «Волга — Днепр». Авиационные заводы в Ульяновске, как можно понять из сообщений прессы, попали под «плотный патронаж» Р. Бретвейта. Весной 2001 года он осматривал свою вотчину, и в Ульяновске его встречали по высшему разряду: по слухам, сэру Родрику подали персональный пароход и катали по Волге; столы ломились от пудовых осетров и серебряных ведер с икрой, а цыганский хор, как водится, грянул: «К нам приехал, к нам приехал Родрик Бретвейт, дорогой!..».
Я рассказал об этой теплой встрече просто так, к слову о проклятой советской власти, не допускавшей «какую-нибудь иностранную компанию» к национальным богатствам России. Вот либералы, — это другое дело, поэтому всякие нападки на них и на законы либерального типа вызывают у Бретвейта прямо-таки ненависть. При этом он не щадит никого, от него достается, в частности, Толстому с Достоевским:
«Достоевский и Толстой считали, что жажда «справедливости», свойственная русским, выше, человечней и нравственно чище, чем формальное и равнодушное уважение к «Закону» на Западе. Они высмеивали попытки русских либералов ввести гуманную юридическую систему. При этом они не объясняли, почему абстрактная русская жажда справедливости порождала в реальном мире так много вопиющей несправедливости».
Справедливости захотели, господа Толстой и Достоевский? А получите-ка взамен нее «гуманную юридическую систему», — только на вопрос, для кого «гуманную», Бретвейт почему-то не отвечает, да и с уважением к закону что-то эта система не больно сочетается, порождая так много «вопиющей несправедливости».
Но что взять с русских, пишет Бретвейт, когда эта нация порочна по самой своей сути. Врут на каждом шагу, — в политике, в экономике, в культуре, в частной и общественной жизни (Надо полагать, что мы соврали насчет полета в космос Юрия Гагарина; вот, американцы, те чистую правду рассказали о своих полетах на Луну.):
«Вранье стало неотъемлемой частью общественной жизни. Вранье до сих пор пронизывает самые тривиальные стороны повседневной жизни, идя намного дальше, чем того требуют соображения самосохранения или карьеризма». Далее следует поразительный пример русского вранья: «В мае 1992 года мы остановились в удивительно хорошем отеле советского стиля в провинциальном городе Костроме. Сидение унитаза в туалете было опечатано, с надписью на четырех языках: «Продезинфицировано для вашего удобства и безопасности». Каждый русский сразу поймет, что это не могло быть правдой. Поверили бы только самые наивные иностранцы. Но в великой стране положено дезинфицировать сиденья унитазов, значит, появляется надпись».
Ну, не могут русские продезинфицировать сиденье унитаза, убежден сэр Родвик, — куда им, кочевникам из орды! Даже для чистоплотных цивилизованных иностранцев не способны они почистить это интимное приспособление.
* * *От темы чистоты унитаза Бретвейт плавно переходит к русской национальной идее. Тут, собственно, толковать не о чем, говорит нам знающий Россию до тонкостей англичанин, — такой идеи попросту не существует. Все это «Большая Русская Ложь», никаких высших качеств у русского народа нет, никакой особой миссии он не несет и нести не может. Россия — заурядная страна на задворках Европы, а если русским и удалось сплотить вокруг себя другие народности, так это исключительно с помощью насилия, жестокости и удачного для России политического расклада на прилегающих территориях, — впрочем, от нее самой мало зависящего; дуракам счастье, коротко говоря:
«Время от времени русские просили меня — публично и в личных беседах— поделиться британским опытом демонтажа империи. Однако большинству из них было трудно согласиться с тем, что Советский Союз тоже являлся империей. Подобно Достоевскому, они считали, что «для настоящего русского Европа так же дорога, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей».