Круглый счастливчик - Леонид Треер

На выходе из столовой столкнулся Георгий с мужем Хвощиной. Программист Эдуард стрельнул в него нервным зрачком, пригнул голову, будто готовился к брачным боям, и проследовал мимо, раздувая ноздри.

«Найду Тишаева и врежу!» — твердо решил Георгий и двинулся мстить. Но мерзавец Тишаев такой вариант предвидел и скрылся у стоматологов под предлогом зубной боли. Ждал его Басин до конца рабочего дня и, конечно, напрасно. Он побежал в вестибюль и стал ждать жену, чтобы идти домой вместе. И тоже напрасно. Сегодня Лидия удрала пораньше, потому что глубоко его презирала. Тогда Георгий купил на базаре цветок гвоздику и понес его домой как мирное предложение.

Лидия взглянула на гвоздику, и цветок начал увядать. Ужин прошел в тишине, нарушаемой чавканием детей и вещанием радиоточки.

— Надо поговорить! — сказал Георгий, оставшись на кухне с женой.

— Не подходи ко мне! — Лидия швырнула в кастрюлю похожую на палицу кость. — Все кончено!

— Ты, Петровна, между прочим, тоже на вечере была… — нервно заметил Басин. — И с кем плясала, неизвестно. А Хвощина сама на меня села!

— Ты жалок, Георгий, — сказала жена и вдруг заплакала.

Басин с трудом вспомнил слова утешения.

— Будет тебе… — пробубнил он, подумал и добавил: — Я тебя люблю как никогда…

Но Лидия размазывала влагу по лицу и повторяла, что жить так больше не может и не хочет! Спать она легла отдельно, на раскладушке.

Впервые за восемнадцать лет семейной жизни Басин остался на тахте один. Он лежал на спине и мысленно вешал Тишаева на городской площади.

На следующий день Георгий прибежал в институт раньше всех. Он решительно подошел к плакату с фотографиями и начал отдирать вредный снимок. Фотография была приклеена намертво. Басин остервенело вгрызался в нее ногтями, пока с большим трудом не оторвал головы себе и Хвощиной. Покончив с туловищами, он стал соскабливать ноги, и тут его застукал плановик Струев. Плановик приблизился неслышно, молча понаблюдал безобразие, потом громко сказал: «Это уже серьезно!» и удалился.

Георгий, конечно, расстроился и даже бросил начатое дело. Так и остались красоваться пара мужских и пара женских ног. Теперь он, конечно, жалел, что затеял эту глупость, но изменить ничего не мог.

В тот же день по «Гипробору» пошел слух про испорченный снимок. К месту происшествия потекли заинтригованные служащие. Они разглядывали ноги и сходились на том, что тут поработали или Хвощины или Басины.

Интерес к Георгию был всеобщим. Особенно со стороны женского пола. А Лиза Хабибулина, вьющая из мужчин веревки, встретив его в коридоре, загадочно прошептала: «Ух, бесенок! Никогда б не подумала…» В другое время Басин был бы тронут, а сейчас нахмурился. Тем более, что увидел Эдуарда Хвощина, желавшего говорить с ним тет-на-тет.

Они вышли на лестничную площадку и закурили, чтобы скрыть мужское волнение.

— Чего у тебя с Тамаркой? — спросил программист Эдуард, глядя в сторону.

Басин разъяснил, что ничего не было и быть не могло, поскольку, дескать, Тамара не в его вкусе, а что касается фотографии, то это случайный эпизод. Хвощина даже обидело, что его жена получила такую низкую оценку. В девятнадцатом веке он, конечно же, вызвал бы Басина к барьеру, а теперь сдержался и побежал к супруге Георгия.

— Ты, Лида, в курсе! — сказал программист Эдуард. — Ты своего приструни, а я свою приструню. Выбьем из них дурь!

А тем временем встретил Басин, наконец-то, любителя Тишаева. Столкнулись они на малопосещаемой боковой лестнице по счастливой случайности. Тишаев, который поднимался снизу, заметил Георгия с опозданием, развернуться не успел и понадеялся на торжество разума. Но инженер заговорил с позиции грубой силы и молча толкнул Тишаева в грудь.

В результате Тишаев покатился по лестнице, вывихнул указательный палец и испытал нервное потрясение. Это хулиганство Басина не могло остаться безнаказанным. Тем более, что уборщица Стеша видела катящееся тело.

Дело кончилось товарищеским судом, который длился четыре с половиной часа и мог бы длиться еще, если бы не хоккей по телевизору. Выступили и плановик Струев, и уборщица Стеша, и супруги Хвощины, и другие озабоченные товарищи. Фотограф-любитель Тишаев сидел в первом ряду и держал загипсованный палец высоко, чтобы все видели это вещественное доказательство.

Припертый к стене, Георгий струхнул и чистосердечно признался, что насильно усадил себе на колени Хвощину, воспользовавшись ее нетрезвостью, а потом уничтожил фотографию, выследил Тишаева и нанес ему телесное повреждение. Инженер заверял, что такое больше не повторится, и просил поверить.

Товарищи, разумеется, учли чистосердечие Басина, который сорвался первый раз в жизни. Ему поверили и лишили квартальной премии. Так что дело кончилось вполне благополучно. Супруга Лидия с месяц помыкалась на раскладушке, затем оттаяла, сняла с себя эмбарго и вернулась на тахту. С Тишаевым Георгий тоже помирился, и они не раз вспоминали за пивом эту несуразную историю.

ПОХОД

Было утро месяца июня.

На школьном дворе галдели пионеры, веселые, как звенящие будильники. Вокруг стояли родители, печально глядя на детей. Папы и мамы приподнимали рюкзаки, набитые тушенкой и свитерами, вздыхали и пытались поцеловать наследников. Наследники отбивались и самостоятельно затаскивали зеленые горы на свои хрупкие лопатки.

Тревожно и радостно пропела труба. Десятидневный поход по нехоженым тропам начался.

Караван с песней обогнул ларек, где тридцать три богатыря ждали пива, и вышел на тракт. Родители плелись сзади, выкрикивая названия лекарств и призывы к осторожности.

Отряд свернул в лес. На горизонте, в дрожащем зное плавали благословляющие персты.

Дети шли торжественно, как первопроходцы. Впереди ступал физрук Петр Мамонтов. Он расталкивал сосны квадратными плечами. Комары, ударяясь о его лоб, теряли сознание. Ответственные за гербарий шли сзади, щипая флору. Специалисты по фауне хватали насекомых. Пахло хвоей и формалином.

Между пионерами развернулось соревнование: «Иди быстрей! Иди дальше! Иди качественней!». Найденный наконечник стрелы — след татаро-монгольского ига — вручался победителю.

Тридцать претендентов шли быстро и качественно. Природа не спеша раздвигала перед ними занавес, и юные зрители с тихим восторгом смотрели на сцену.

В Голубом Каньоне они пили воду, чистую, как совесть новорожденного. На Орлином Утесе туристы держались за облака и чертили метровые приветствия пионерам других планет.

На привалах дети разжигали костер и, повизгивая от удовольствия, ели кашу. Бесхитростную, как лицо двоечника, и вкусную, как самая первая каша на Земле.

Ночью, когда дети засыпали, появлялись лесные духи. Духам было под сорок. У них горели глаза и ныли натертые ноги. Духи хотели есть, но никто из них не трогал продукты юных туристов.

Тени неслышно скользили по лагерю, усаживались у спальных мешков, из которых торчали детские головы, и, раскачиваясь, бормотали что-то.

Потом лесные духи принимались штопать одежду туристов и приводить в порядок их обувь.

Когда первая птица приветствовала рассвет, духи исчезали.

Беззаботные дети не замечали по утрам, что отлетевшая пуговица пришита, а дыра на ковбойке аккуратно заштопана.

На седьмую ночь, когда кабаний клык месяца вспорол мешок неба и звезды хлынули серебряной рекой, ученик шестого «Б» класса Семен Кошкин проснулся от поцелуя. Семен увидел своего папу.

У папы было измученное лицо с запущенной щетиной. Папа жевал какую-то траву, а по щеке у него катилась мутная слеза.

— Папа! — сказал Семен Кошкин и приподнялся.

Кошкина-старшего не было. Лишь странные тени уходили большими прыжками на северо-восток.

Утром школьник Семен рассказал физруку Мамонтову о ночном видении.

Физрук слушал с улыбкой чемпиона.

— Сеня, — сказал он, жуя ягоду, — у тебя слабые мышцы. Надо меньше читать. Надо спать ночью, Сеня.

Отряд совершил стремительный бросок с нехоженой тропы на хоженую и через двое суток без единого засорения желудка, с песней вернулся домой.

Вечером того же дня из леса вышла группа оборванных людей. Люди брели темными городскими переулками, и прохожие, прижимаясь к заборам, протягивали им ценности. Люди не брали ценности, а просили кефир. Им было под сорок.

Все родители, кроме папы Кошкина, добрались домой вполне благополучно. Дети мыли пап и мам в семи водах, кормили яичницей и кефиром и мазали зеленкой. Папы и мамы засыпали от счастья.

Заблудившийся Кошкин-старший был найден геологами через месяц. Он спал на дереве в гнезде пернатого. Родитель совершенно одичал и не хотел возвращаться в город.

Сейчас папа Кошкина Семена чувствует себя хорошо. Лишь иногда, проснувшись ночью, он крадется в комнату сына, чтобы пришить оторванную пуговицу.