2010 A.D. Роман-газета - Илья Стогов

3

У входа в «Останкино» стоял постовой милиционер. Пропускной режим он контролировал так же строго, как его дедушка где-нибудь в воротах норильских лагерей. Такого количества постовых милиционеров, охранников и вообще людей, перекрывающих входы-выходы, я не видел ни в одном государстве Африки. Спорить с милиционером было бесполезно. Он велел мне ждать, и я стал ждать. Через некоторое время из глубин телецентра выплыла молодая администраторша с моим пропуском в руке. Она что-то дожевывала.

— Пойдемте. Спасибо, что пришли.

Было видно, что ей абсолютно по херу, пришел я или нет. Поскольку до начала записи оставалось еще какое-то время, девушка отвела меня в телевизионный буфет на втором этаже и сказала, что пока я могу посидеть здесь.

Я сказал:

— Спасибо.

Денег на кофе не было. Вернее, какие-то деньги из взятых из Петербурга еще оставались. Но их хватало только на одну чашку, а я вечером собирался сходить в кино, а перед этим рассчитывал еще посидеть в «Coffee House», так что за бешеные бабки покупать телецентровскую бурду мне совсем не хотелось. Я сел за столик и подумал, что как все-таки обидно: популярность отнюдь не всегда конвертируется в бабки. Ну кто поверит, что, выйдя со съемок на телевидении, главный герой шоу станет потом долго искать деньги на билет в метро?

За пару столиков от себя я разглядел знакомого литературного критика и пересел к нему. Парня звали Слава, и, как обычно, он был уже немного пьян с самого утра, но виду не подавал. Слава славился эксцентричностью. Я сказал ему «Привет!», а он в ответ спросил, мог бы я, это самое, с писательницей Устиновой?

Я вытащил из кармана сигареты и подумал над его вопросом. Потом сказал:

— Купи мне кофе.

— Куплю. Садись вот сюда. Сейчас куплю. Но ты скажи: мог бы?

— Не знаю. Думаю, что нет. Ты же знаешь, я женат.

— Ну и что? Вопрос не подразумевает морального аспекта. Я чисто о физиологии.

— Ты покупаешь кофе или нет?

— Я вот думаю, что смог бы. Что-то с личной жизнью у меня в последнее время вообще не фонтан.

Девушка-официантка наконец поставила передо мной чашку эспрессо. Он был горячий. Писательница Устинова была неглупой и даже, в общем, симпатичной женщиной… Как-то она подарила моей жене свой новый роман. Написала на нем: «Замечательной жене замечательного парня». Ну или что-то вроде этого… Нет, точно не смог бы.

Я рассматривал пустую чашку из-под эспрессо. Той было нечего мне сказать. Слава вытянул длинные ноги в проход. Остальным посетителям кафе приходилось через них перешагивать, но Слава не обращал внимания. Носил он дурацкие серые джинсы. У меня когда-то тоже были такие. В те годы, когда я жил еще беднее, чем сегодня.

Слава спросил, в какую именно передачу я пришел. Если честно, я не знал в какую. Вчера вечером на мой мобильный позвонила телевизионная администраторша. Она спросила, мог бы я подъехать, я просто согласился. По-телевизионному бодро произнес: «Запросто!» Спросить, как называется ее передача, в голову мне не пришло. Сам я телевизор не смотрю вообще никогда. И чем ее ТВ-шоу отличается от остальных, все равно бы не понял.

— Совсем не помнишь названия?

— Говорю же, нет.

— Зря ты так безответственно. Это, между прочим, вопрос твоей личной карьеры.

Не рассмеяться Славе прямо в лицо стоило мне больших усилий. Применительно к себе слово «карьера» я не употреблял за последние десять лет вообще ни разу. Мы помолчали, а потом Слава рассказал про то, как недавно нюхал кокс. Об этом слушать мне было и вообще неинтересно. Весь мой опыт общения с кокаином ограничивался заблеванной урной у входа в петербургский клуб «Underground».

Лет десять тому назад вышел роман Пелевина «Поколение „Пи“». Литературным критикам он очень понравился. Особенно они отмечали там одного очень второстепенного персонажа — мерзкого и продажного литературного критика. Каждый более или менее заметный критик примеривал этого героя на себя. Несколько лет подряд любая моя беседа с этими ребятами начиналась с их вопроса:

— Читал, чего про меня Пелевин написал?

Когда тот же вопрос задал мне пятнадцатый знакомый подряд, я сходил-таки в книжный магазин, купил пелевинскую книжку и внимательно ее прочитал. Персонаж был действительно мерзкий. Даже более мерзкий, чем реальные московские критики. Почему сходством с ним нужно было гордиться, понять я так и не смог.

Может, дело в том, что критика у нас в стране вовсе не подразумевает влияния на процесс? Скажем, в Германии если твою книжку похвалит известный критик Райх Ранницкий, то дальше о хлебе насущном можешь не париться. Гонорарами ты обеспечен до пенсии. Потому что слово Ранницкого — это действительно приговор. А у нас критики думают так: интересно, если я дам пендель какой-нибудь знаменитости, то, может быть, хоть кто-то заметит и меня? Ну хоть кто-нибудь, а?

Русская пресса не делает звезд, а живет за их счет. Редактора журналов месяц за месяцем ставят на обложки одних и тех же Шнура с Ксенией Собчак, потому что надеются: позарившись на обложки, их журналы хоть кто-то купит, а их все равно никто не покупает. Единственное медиа, которое хоть на что-то влияет, — это ТВ. Если ты собираешься хоть что-то собой представлять, тебе сюда. Пусть ты станешь вести какое-нибудь кулинарное шоу или хотя бы читать прогноз погоды… Пусть ты даже не будешь ничего вести или читать, а просто мелькнешь в массовке… Это не важно… Популярность твоя все равно будет выше, чем у всех, вместе взятых, критиков страны. Тот, кто появляется на экране, становится звездой. Только тот, кто появляется на экране, и становится звездой.

Именно поэтому литературный критик Слава не читал романов и не морщил лоб о судьбах литературы, а с утра пораньше торчал в останкинской кофейне. Да и сам я приехал сюда из этих же соображений.

4

В кафе зашла девушка-администраторша. Она поискала меня глазами, нашла и кивнула головой: нам пора. Я поблагодарил Славу за то, что он угостил меня кофе. Он не ответил. Судя по глазам, парень все еще думал о теле писательницы Устиновой.

Администраторша отвела меня к гримеру. Прежде чем идти в студию, нужно было припудрить лицо. Эта стадия мне особенно не нравилась. После записи смыть грим я каждый раз забывал. В метро пассажиров прижимало ко мне вплотную, и когда они видели, что у меня, взрослого мужчины, на лице косметика, то реагировали, бывало, бурно.

В соседнем кресле пудрили боксера Валуева. Вблизи тот был просто нереально огромен. Вокруг него суетился администратор, который казался представителем другого биологического вида. Выглядел он, скажем, как собака рядом с лошадью.

В самой студии было очень жарко. Пудра моментально стекла с моего лица. Все вокруг суетились и бегали, голос режиссера в динамиках отдавал непонятные команды, операторы двигали туда-сюда осветительные приборы. Впрочем, насколько я мог понять, дело понемногу двигалось. Все-таки это было «Останкино» — нервный центр и главная фабрика страны. Не чета какому-нибудь петербургскому телевидению. Вот там нравы царили либеральнее некуда. Помню, когда я был на петербургском телевидении последний раз, мне сказали, чтобы я садился вон на тот диванчик: сейчас они отыщут режиссера и можно будет начинать. Я дошел до дивана и обнаружил, что там спит здоровенная бабища. Она была вдрабадан пьяна, лежала, запрокинув лицо, и похрапывала. Как оказалось, это и была та самая режиссер, которую все искали.

Ведущим сегодняшнего шоу был Андрей Малахов. Даже не смотрящему телевизор, мне было известно, что он главный телеведущий страны. Гости уже сидели в ряд на диванчике. Вежливый молодой человек посадил меня к ним и прикрепил к моей футболке микрофончик. Попросил сказать пару слов.

— И уберите, пожалуйста, наушники от плейера.

— Зачем?

— Они могут дать помехи на наш микрофон.

— Мой плейер выключен.

— Да? Но вы все равно уберите их, ладно? Это немного странно выглядит. Вы сидите в студии, а на шее у вас висят наушники… Смотрится глуповато…

Я промолчал. Мне было абсолютно наплевать на то, как это смотрится. Наушники, в которых круглые сутки бубнил грустный петербургский хип-хопер Ассаи, были последней ниточкой, которая связывала меня с промокшим домом.

Сидящая рядом девушка спросила, не в курсе ли я, о чем будет идти речь. Девушка была смутно знакомой. Возможно, она была звездой кино или светской львицей. Девушке было хорошо известно, сколько разных прекрасных вещей можно купить, если у тебя есть деньги, и большую часть этих вещей она уже успела купить. Губы у девушки были накрашены ослепительно яркой помадой. Я улыбнулся ей и сказал, что без понятия. Она повернулась к соседу с другой стороны и задала тот же вопрос. Девушка не поленилась приехать в студию и три часа просидела в кресле стилиста. При этом она понятия не имела, о чем станет говорить. Какая разница, ведь суть не в этом, а в том, что твои яркие губы покажут по телику.