Золотое снадобье - С. Гроув

С тех пор мне довелось лично повидать одержимых лапеной, так что подтверждаю: зрелище жуткое. Обыкновенно больной медленно угасает от жажды и голода, ввергая свою семью в ужасное горе. Может показаться, будто человек сознательно выбирает смерть, но на самом деле это не так. Это действительно болезнь, сопротивляться которой страдалец не в состоянии. И есть еще кое-что, о чем мне следовало бы упомянуть с самого начала.

Лапена заразна. Причем весьма и весьма…

От нее не найдено могущественного лекарства, но есть вещество, способное в некоторых случаях предотвратить болезнь или облегчить ее течение: это золото. Почему – врачебная наука не может ответить. К тому же целительный эффект наступает далеко не всегда. Впрочем, молва утверждает, будто сей ценный металл не единожды отвращал болезнь и даже спасал жизни. Джильберто поведал нам о случае, который наблюдал своими глазами: его дальняя родственница пошла на поправку после того, как ее силой заставили посмотреться в зеркало из чистого золота. Другие люди прибегают к средствам, которые иначе как радикальными не назовешь. Кто-то, думая оборониться, носит золотые кирасы, другие пьют воду, настоянную на золотых крупицах, иные даже пронзают золотыми иглами свою плоть. Вот какими причинами объясняется величайший спрос на золото, существующий в Папских государствах; здесь дорожат каждой унцией, могущей пригодиться для избавления от лапены.

Что ж, мы явились во всеоружии. Еще в Бостоне потратили небольшое состояние, закупая золото для этой поездки. И та часть, которую мы отдали Ильдефонсо, зря не пропала, если поможет нам благополучно достичь цели. Шадрак также снабдил нас картами Папских государств, самыми лучшими, какие у него были. Нам досталась стеклянная карта, переданная другом, десятью годами ранее посещавшим Толедо, и еще чайная карта, чтобы находить себе кров.

О поездке на восток, в Муртию, писать особо нечего – благодаря водительству Ильдефонсо она прошла без происшествий. Мы-то думали, что наше золото оплачивает лишь его услуги проводника; но то ли Джильберто шепнул словечко племяннику, то ли благородство возобладало – наш Ильдефонсо взял с собой двоих кузенов ради вящей защиты. Нам якобы мог угрожать катровал, он же четырехкрыл, – ужасное чудище, оснащенное, как явствует из названия, четырьмя крыльями; оно обитает в чащобах Темной эпохи, но в поисках пищи временами покидает лес. Никаких четырехкрылов по пути в Муртию мы не встретили, но присутствие двоих кузенов, известных нам лишь под прозвищами Рубио и Эль Сапо, надежно ограждало нас от разбойников с большой дороги, чьи поползновения определенно могли испортить поездку. Рубио был худым и высоким, с кудрявыми светлыми волосами. Он носил меч и кинжал, причем напоказ чистил зубы коротким клинком после каждой трапезы. Эль Сапо, в противоположность ему, был квадратного телосложения, а бо́льшую часть зубов потерял в прежних боях; его намозоленные кулаки стоили двух хороших дубин. Если добавить к этому внятно-угрожающее молчание Ильдефонсо, становится ясно, что благополучное путешествие нам обеспечено.

Местность кругом Севильи была засушлива, невзирая на то, что стоял февраль месяц. Ильдефонсо считал ее всхолмленной, но лично мне пейзаж показался совершенно плоским. Мы путешествовали верхом, задавали лошадям корму в придорожных гостиницах, селян же на своем пути почти не встречали. Чем дальше на восток и, соответственно, чем ближе к границам Темной эпохи, тем больше попадалось нам пустых деревень. Там же, где еще оставались жители, люди держались сами по себе и к общению с иноземцами не стремились. Мы все более ценили то обстоятельство, что на всем пути следования наш проводник был хорошо известен как торговец. Содержатели гостиниц оставляли обычную подозрительность и заселяли нас, не задавая лишних вопросов. Тем не менее было очевидно, что эпидемия не просто разобщила деревни. На мой взгляд, она сделала гораздо больше: сделала население угрюмым, неприветливым, а то и враждебным. Продвигаясь все дальше, всматриваясь в суровые лица хозяев гостиниц и других путешественников, я все отчетливей понимала, как нам изначально повезло с Джильберто: подобной щедрости и доброты мы более не встречали.

Итак, через десять дней после отъезда из Севильи мы прибыли в Муртию. В последний день путешествия наши спутники заметно притихли; впрочем, они и прежде особой разговорчивостью не отличались. На Рубио еще временами нападала общительность, но большей частью нас окружало очень серьезное, если не сказать скучное, трио телохранителей. Я же понемногу начинала нервничать, раздумывая о предстоявшей встрече. При любом раскладе ничего хорошего ждать не приходилось. Либо мы найдем Бруно мертвым, либо вступим в весьма неприятное противоборство с властями деревни…

Въехав в Муртию около полудня, мы спросили дорогу у привратника, и он направил нас в контору шерифа.

Муртию окружала каменная стена. Миновав ворота, мы оказались в лабиринте узеньких улочек: одни мощеные, другие земляные. Далеко не с первой попытки удалось найти фонтан в центре деревни, а рядом с ним – дом шерифа. Мы с Бронсоном ехали впереди, между тем как наши предполагаемые проводники все более отставали. На улице мы то и дело миновали прохожих; они опасливо поглядывали на нас и «добро пожаловать» отнюдь не говорили. Когда же мы прибыли наконец к конторе шерифа, в дверях нас приветствовал – если можно так выразиться, увидев сердито нахмуренные брови и мрачный взгляд, – худощавый мужчина в поношенном черном плаще и при шпаге, отделанной золотом.

Мы загодя обсудили со спутниками детали предстоявшего разговора. Невзирая на мой сносный кастильский, мы решили, что расспрос муртийского шерифа о судьбе несчастного Бруно лучше поручить Ильдефонсо. Увы! Спешиваясь, я обнаружила, что трое телохранителей предпочли нас оставить. Их кони стояли рядом с нашими, причем, кажется, недоумевали так же, как и мы с Бронсоном, и знай себе с благодарным облегчением потряхивали брошенными поводьями.

Я быстро оглядела площадь. Ильдефонсо, Рубио и Эль Сапо, держась несколько врозь, сидели возле фонтана. Первая моя мысль была о жаре, совершенно их истомившей. Легко представить мой ужас, когда у меня на глазах Эль Сапо обмяк и мешком завалился набок, словно падая в обморок… Там он и остался лежать, не чувствуя и не замечая ни пыли, ни беспощадного солнца. Я сразу же с предельной ясностью поняла, что его поразило. Мы с Бронсоном переглянулись, одержимые одной и той же панической мыслью: «И что нам теперь делать?»

Решение приняли за нас. Женщина, которую мы прежде не замечали, ибо она держалась в тени здания неподалеку от фонтана, издала пронзительный вопль: «Лапена! Лапена!..» – и с диким визгом бросилась с площади. Ни один из наших троих спутников даже не пошевелился. Мы с Бронсоном разом обернулись к шерифу… однако он уже исчез из виду. На один безумный миг нам показалось, что на том все и кончится. К стыду моему, я начала даже обдумывать, не получится ли просто уехать, предоставив Ильдефонсо, Рубио и Эль Сапо их участи…

Но тут из офиса шерифа вышли четверо. Под плащами с капюшонами на каждом из них были латы, лица скрывали длинноклювые маски, выкованные из золота. Белые плащи на ярком солнце так и сияли: ткань содержала золотые нити. Клювы, латы, белые накидки – эти люди напоминали странных молчаливых хищников. Я узнала шерифа лишь по отделанной золотом шпаге, которой он тотчас принялся нам угрожать. Его трое помощников целеустремленно направились к фонтану, сам же шериф коротко велел нам поднять руки.

Последовала быстрая и пугающая процедура: нас вывели лабиринтами улочек обратно за стены. Позади нас произошла какая-то возня; я оглянулась и обнаружила, что Ильдефонсо, Рубио и Эль Пасо взгромоздили на их же коней, бросив поперек седел, и вели следом за нами. Я вновь испытала ничем не обоснованную надежду, вообразив, будто нас выставят из деревни – и на том все кончится. Увы, этому не суждено было случиться. Минуя одно за другим забранные ставнями окна, мы в конце концов добрались до никем не занятого поста привратника и вышли наружу, на иссохшую и безжизненную равнину. Мы шли на юг, постепенно отдаляясь от дороги, по которой прибыли. И наконец я разглядела, куда мы направлялись: длинное, приземистое здание на склоне холма, с решетками на распахнутых окнах. Это была деревенская тюрьма, ныне служившая также и карантином, благо выстроили ее на почтительном расстоянии от стен селения. Шериф отпер дверь и жестом велел нам заходить внутрь. Его помощники привязали лошадей и внесли наших бесчувственных проводников под своды тюрьмы.

– Прошу вас, господин, – взмолилась я по-кастильски. – Позвольте объяснить вам причину нашего приезда. Обещаем немедленно уехать, если только вы соблаговолите открыть нам местонахождение нашего друга, схваченного здесь несколько месяцев назад…