Необитаемое сердце Северины - Нина Васина

– Змей-василиск, – бормочет Северина и открывает глаза. – Солитера десятиметрового можно назвать змеем?.. Может, этот умный Сильвестр наказал людям зимой навоз ворошить, чтобы в нем замерзали яйца паразитов, а?.. – Северина осмотрелась, потерявшись со сна.

Она у себя дома. Заснула за столом на раскрытой книжке. Ярким кругом на клеенке – свет от настольной лампы. За окном – темно, вороши навоз, не вороши, ничего не увидеть. Да и навоз большой кучей лежит только у Бугаева, от коровы Машки. Северина посмотрела на ходики на стене, а они стоят. Тогда она посмотрела в близкое лицо Любавы и вздрогнула: у той в глазах жуть болотная дрожит, как говорила Елка, когда дочь уходила в загул.

– Ты чего?.. – спросила Северина.

– Ничего.

– Давно темно?

– Часа два.

– Пьяная? – Северина принюхалась.

– С утра – ни капли. Помоги мне, Севка. Помоги, а то я за себя не ручаюсь.

– Ладно. – Северина встала. – Где болит?

– Все, что у меня болит, лежит в сарае.

– В сарае?.. Ты уже перенесла ее в сарай?.. Ладно. Идем.

* * *

Северина не сразу разглядела странное сооружение при слабом свете керосинки на полу. Сначала ей показалось, что голая Елка парит в воздухе. Приглядевшись, она поняла, что Елка лежит на досках, а доски уложены на двух табуретках. За деревянной перегородкой – шорох. Куры. Распушились от холода и головы попрятали. Любава поставила девочке ящик, усадила, а сама ходит туда-сюда и говорит, говорит, а иногда наклоняется и смотрит близко в лицо, тогда Северина отводит свои глаза от ее, желто-зеленых.

– Мать моя неверующая была, все знали, да и ты, наверное, знала. Знала?.. Вот так. А я на свалке работаю. Сама в мусоре не ковыряюсь, за сортировку отвечаю, разгрузку-погрузку... Я там за мастера вроде. Ты, наверное, знаешь, что под Сурками коммерсант из Архангельска построил заводик для переработки мусора. Я с его дела процент свой имею. Не знаешь? И ладно... На свалку мусор привозят, и те же машины увозят на заводик отобранный материал, это по дороге. А у нас прямо на свалке в разрушенном бараке стоит газовая топка для очистки местности от некондиции, раньше в ней кирпич обжигали... Там еще бараки были для военнопленных немцев, они же их и строили после войны, когда железку делали, а теперь – свалка... О чем это я?

– Не знаю, – созналась Северина, стараясь не смотреть на тело Елки.

– Не знаешь... Сжечь нужно Елку, она так приказала, это ее последняя воля! – Любава присела перед девочкой.

– Здесь?.. – огляделась Северина. – Вместе с сараем?

Любава тоже осмотрела сарай.

– Нет, здесь нельзя. Огонь может перекинуться на соседний двор. Но мысль интересная.

– Нет, не интересная, – замотала головой Северина. – Елка хотела, чтобы ее прах развеяли над речкой, а как его потом найти на пожарище?

– Правильно мыслишь! – Любава кинула на нее безумный взгляд. – Так ты мне поможешь? Сегодня воскресенье. Топку выскребли в пятницу, удобно получилось.

Северина увидела в слабом свете керосинки что-то блеснуло в сене между табуретками. Присмотрелась и крепко зажмурилась, угадав в странных предметах небольшой топорик и охотничий нож.

– Почему она голая? – спросила девочка, заливаясь страхом от кончиков пальцев на ногах до самого горла.

– Голая?.. – Любава оглянулась на мертвую. – Да. Голая. Так надо. Я все подготовила. И все продумала. Зимой народа на свалке мало. Я лично отвечаю за топку. Елку можно сжечь на свалке и собрать весь ее прах. Только не сразу. Частями. Зато – весь.

– Что значит – частями? – прохрипела Северина, потому что горло застыло.

– Я на санках до дороги пару сумок по шесть-восемь килограммов запросто доволоку на лыжах. Там сяду в автобус, а на свалке можно уже по одной сумке перетащить к бараку. За три дня всю Елку перевезу и сожгу, как она хотела. Ты только помоги мне...

– Нет! – вскочила Северина. – Я не смогу такое... с человеком!

– Сядь... Она не человек уже, она часть природы. И всегда была такой. Знаешь, почему ее с семи лет все Елкой зовут? Потому что она не разрешила родителям в лесу елочку срубить на Новый год. Сказала, что сама вместо елки будет стоять, обвешанная игрушками. И ведь простояла! Я за всю ее жизнь ничего хорошего для нее не сделала. Только нервы портила своими загулами. Неужели последнюю просьбу матери не выполню?.. Кто тогда буду после этого? Что ж ты меня так унижаешь, когда я тут перед тобой на любое готовая! Я подлая низкая тварь и по жизни всегда была такой, а вот сейчас костьми лягу, но устрою ей правильное сожжение! Она когда узнала, что мы в этой топке трупы собак и кошек сжигаем, так обрадовалась. Сказала, что это даже удобно, потому что пепел можно правильный собрать. А если делать во дворе костер из дров как в Индии, придется потом несколько ведер золы к речке перетаскать.

– Не-не... несколько ве-д-д-дер? – стучит зубами Северина.

– Конечно. Елка хоть и высохла за последний год, а два с половиной куба дров под нее положить придется. Сама подумай, ну как я могу ее жечь здесь, в Полутьме? Меня потом в психушку отправят или в тюрьму! – Любава присела перед девочкой на колени.

– Но ты просишь сделать еще более страшное!..

– Никто не узнает, вот в чем разница. Понимаешь? Того, чего не знают люди, не существует.

– А может, есть такое место для людей, где сжигают по их воле? – спросила в отчаянии Северина.

– В Шалакуше возле бойни есть крематорий, там иногда бомжей и неопознанных сжигают. Только попробуй потом Елкин пепел выбрать и именно его высыпать на воду. Поняла разницу? То-то… А иначе – только могила на кладбище, когда земля оттает. Тебе страшно, что я ее частями повезу, а смотреть всю зиму на этот сарай, где тело будет лежать, не страшно? И на волков вокруг него капканы ставить?

Северина в отчаянии опять крепко зажмурилась и замотала головой:

– Любава, не проси, я ни за что не смогу ее...

– Ты – ее?.. При чем здесь ты?! – Любава схватила девочку за плечи и потрясла. – Мне помоги, мне! Сделай так, чтобы я смогла! Чтобы мозгами не тронулась. Чтобы все аккуратно сделала и потом забыла, как этого и не было. А то ведь даже напиться в отключку нельзя, завтра с утра автобус!..

Северина сглотнула ком в горле и уже осмысленно посмотрела в глаза Любаве.

– Ты не сомневайся, – зашептала та ей в лицо, – я без обмороков! Я коз сама разделывала, когда мы их держали. А три года назад с мужиками из воинской части на охоту в Карелию летала на вертолете. Помнишь вертолет у нас садился? Ну?.. Так я сама лично тогда кабана разделала, а в нем было больше ста килограммов! Ты только меня застопори на часок, а? Я ведь тогда по-человечески свою жизнь доживу. С осознанием, что хоть для мертвой матери сделала то, чего другой человек в жизни не делает.

– А где... где это место, которое я должна?.. – зашептала Северина.

– Это уж тебе видней, где у меня может быть место, которое за такое отвечает... – шепотом ответила Любава. – Одно знаю точно. Внизу живота у меня пусто.

Северина встала, подышала на замерзшие руки и медленно уложила ладони – одну на голову стоявшей на коленях женщины, а вторую ей на позвоночник чуть ниже шеи...

* * *

Проснулась она как от толчка. В доме ее холодно и тревожно. И ветер дует с запада – ветка дерева постукивает в окно большой комнаты. Ходики остановились. Северина быстро оделась и вышла в темноту. В двух домах горели окошки слабым из-за наледи светом, это значит – уже утро. Одно окошко – Бугаева, он корове пойло готовит. Второе – в доме Елки... Северина пробежала напрямик огородами через завалившиеся заборы, и присела за домом Кукушки. Оттуда были хорошо видны дом Елки и Любава у крыльца, надевающая лыжи. Вот она обвязалась по поясу лямками от санок. Вот и санки с двумя клетчатыми полиэтиленовыми сумками поползли за нею сзади. Северина и сумки узнала, именно в них она отвозила так же на санках в лес зверям все, что осталось от Мурки. Придется Любаве сегодня у дороги к автобусу санки с лыжами припрятать. А вдруг, найдет кто и унесет?.. Северина даже вздрогнула – как тогда Любаве вернуться в Полутьму лесом?.. Но тут же выдохнула – никто не найдет, потому что нет никого вокруг. Никого.

Убедившись, что вчерашний ночной кошмар был реальностью, Северина пошла к Солодухе, разделась, разулась, залезла на теплую печку и легла там рядом с Кукушкой. Болеть.

* * *

Солодуха на второй день привела тетку Армию.

– Вот, полюбуйся! – показала она на лежанку. – Не встает, не ест, не пьет. Даже по маленькому ни разу не сходила.

– Мы дом протопили и еды наготовили, а она глаз не открывает и не разговаривает, – подтвердила Кукушка. – Тут дело такое, что батюшка нужен. Пусть над ней молитву прочтет, как бы девчонка совсем... не того!..

Армия потрогала лоб Северины, ощупала ее горло и потрясла за плечо. Никакой реакции.

– Никого чужого не было? – спросила Армия. – Любава никого не приводила?

Кукушка с Солодухой только руками развели. Армия прошлась по деревне к дому Елки. Нашла следы Любавы, ее лыж и тяжелых санок. Обнаружила замок на двери дома и, что ее особенно поразило – замок на двери сарая. Но вывод из всего увиденного так и не смог образоваться, потому как водочка, оставшаяся еще с Рождества, и в большом количестве, была ею вчера допита на помин неприкаянной души язычницы Елки, а по паспорту – Елены Каримовны Крафт.