Сталин в Царицыне - Борис Васильевич Легран

было наиболее важным. По сути дела в условиях весны и лета 1919 года штурм Царицына был грандиозной стратегической ошибкой Деникина и Врангеля. Деникин собирался идти на Москву. Ему не нужен был Царицын. Но у генерала взыграло ретивое, захотелось утереть нос Краснову. Мол, ты, друг сердечный, так и не смог взять Царицына, а я смогу. В отношениях между белыми генералами личные амбиции и взаимная неприязнь играли большую роль. В результате Кавказская армия Врангеля увязла в Царицыне, поход на Москву был отложен, а к тому времени, когда он начался, у Красной армии было достаточно сил, чтобы дать отпор Деникину. С Царицыным в 1919 году произошло то же самое, что и с Москвой в 1812 году. Город был на время сдан для того, чтобы выиграть войну. Красная армия перешла в наступление уже в августе 1919 года, когда был взят Камышин. В сентябре красные (10-я армия) вышли к Царицыну и стояли на подступах к нему до начала января 1920 года, когда Царицын был взят. В конце января был взят Ростов,[113] в марте – Екатеринодар и Новороссийск. До окончательного разгрома белогвардейцев на Юге России оставалось полгода.

И самое последнее. Во время работы в Харбине я узнал от одного из моих сослуживцев о том, что в 1918 году красная разведка провела глубоко законспирированную операцию, которая хранилась в секрете от всех непосвященных, в первую очередь – от Троцкого. Хочу рассказать об этой операции вкратце, не называя имен. Два наших разведчика, проникшие в штабы Краснова и Деникина, совместными усилиями разжигали вражду между генералами. Краснов с Деникиным и без того недолюбливали друг друга. Каждый из них (как и все руководители белых) мнил себя «спасителем отчизны» и не собирался делиться славой с кем-то еще. Краснова поддерживали немцы, желавшие прибрать к рукам не только Украину, но и Дон с Северным Кавказом. Деникин же немцев считал врагами. Но, при всем том, Краснов с Деникиным действовали сообща против своего главного врага – большевиков. Если бы не действия наших разведчиков, то могло бы случиться так, что Деникин ударил бы по Царицыну одновременно с Красновым. Тогда бы наше положение было куда хуже и неизвестно еще, чем закончилось бы дело. Нашими разведчиками были организованы «утечки» секретных сведений из штабов, в результате чего Краснов узнал, что о нем на самом деле думает Деникин и в каких выражениях он о нем отзывается, а Деникин, в свою очередь, узнал то же самое относительно Краснова.[114] Посеянные семена раздора дали хорошие плоды. Действуя сообща, Краснов и Деникин на сама деле действовали порознь. Деникин не захотел помогать Краснову взять Царицын. Он решил воспользоваться тем, что часть красных сил будет связана белоказаками Краснова и пошел из Великокняжеской, которую «добровольцы» и белоказаки брали сообща, на Тихорецкую и Екатеринодар, рассчитывая пополнить свою армию на Кубани. Краснов же пошел на Ремонтную. В начале июля 1918 года Деникин взял Екатеринодар, что, вне всяких сомнений, было для нас плохо. Но если бы они с Красновым в то же самое время взяли бы Царицын, дело было бы гораздо хуже. Царицын был «ключом» к Советской Республике. Захват Царицына летом 1918 года обеспечивал белым армиям возможность выступить против красных единым Восточно-Южным фронтом и лишал Республику снабжения продовольствием.

Эта разведывательная операция была спланирована товарищами Сталиным (от ЦК) и Ксенофонтовым (от ВЧК)[115] и проведена под их руководством. Кроме них, из советского руководства об операции знали только Ильич и Свердлов.

Создание Военно-Волжской флотилии

Утром третьего дня нашего пребывания в Царицыне посыльный из Царсовета принес мне записку от Минина: «Приходите, как только сможете. Я в курсе ваших дел и готов обеспечить содействие». Я догадался, что Минин уже получил указание от Сталина относительно меня. Так оно и было.

Минин начал с жалоб – не успеваю ничего толком, дел много и пр. я перебил его и сказал, что этих «разговоров в пользу бедных» я наслушался в последние дни предостаточно и больше слышать их не намерен. Дела надобно делать, а не лясы точить. Короче говоря, «взял его за жабры», как выражаются моряки. Минин меня понял и мы стали толково говорить о делах – ремонте, вооружении, наборе людей на флот. Я особо обратил внимание Минина на то, что при наборе в первую очередь следует оценивать политические взгляды человека, его преданность Революции, а уже после – его флотский опыт. Устроить диверсию на корабле проще простого. Не уследишь за всеми, как ни старайся. Товарищ Дыбенко,[116] первый нарком по морским делам, говоря о бдительности, любил приводить в пример того, что может сделать один человек на флоте, судьбу линкора «Императрица Мария».[117] Огромной мощи был корабль, охранялся на совесть, а ведь взорвал его кто-то. Жаль, только, что Колчака в тот момент на «Императрице» не было.[118] Неумеху можно научить всему, чему надо. Лучше так, чем контру на флот допускать.

Из Царсовета я поехал на орудийный завод. То, что там творилось, невозможно описать. Полный хаос, а проще говоря – бардак. Завод тогда еще не был национализирован, принадлежал Обществу артиллерийских заводов, но все к тому (к национализации) шло. Декрет о национализации был принят уже на следующей неделе.[119] Поглядел я на то, что творилось на заводе и думаю – плохо дело. Получается, что Козлов был прав, когда не рассчитывал на помощь завода в вооружении понтонов. Но уж комиссар-то тут должен быть, думаю. Разыскал. Фамилия комиссара была Фалалеев, революционер-подпольщик из Саратова, бывший слесарь. Встретил он меня, как родного, и сказал, что вчера в губкоме[120] Сталин просил помочь мне вооружить флотилию.

– У нас пока сам видишь, что творится, – сказал Фалалеев. – Начальство разбежалось, две диверсии было, но мы заводу пропасть не дадим, сохраним для народа. Новых орудий мы пока делать не в состоянии, но чинить чиним. Скажи, сколько тебе надо, постараемся дать.

Очень приятно мне было видеть подобное отношение к делу. Когда, думаю, только Сталин все успел. У него своих дел полно, а он и с Мининым обо мне поговорил, и с Фалалеевым. Оказалось, что не только с ними, но и с председателем местного ревтрибунала Павиным. Павин до революции работал на орудийном заводе. Товарищи Павин и Фалалеев крепко помогли мне в вооружении флотилии. Козлов удивлялся тому, как споро пошло дело. «Вы – кудесник!», говорил он мне. Я думал: «Ты бы тоже был кудесником, если