Черное евангелие - Сэйтё Мацумото

В Гонконге ей полагалось два дня отдыха, в Токио — тоже два. И как только она возвращалась из Гонконга, сразу звонила Торбэку.

— Я только что вернулась.

— С благополучным возвращением.

Встретимся вечером?

— Конечно.

Ну вот и прекрасно. Сегодня он обязательно передаст ей просьбу Ланкастера. Да, сегодня ночью он скажет ей все. Он должен это сделать. Несколько раз он повторил эту просьбу-приказ про себя, словно заклинание. Ему сперва надо было убедить самого себя.

Проходивший мимо служащий-японец, услышав его бормотание, удивленно посмотрел на него. Торбэк сердито нахмурил брови.

И вот они снова встретились.

Как всегда, в тот же час, в том же месте. Те же ласки и объятия. И все-таки в поведении Торбэка было что-то необычное.

— Послушай, Бэк, — сказала Сэцуко, подняв голову с груди Торбэка и заглядывая ему в глаза. — Мне все время кажется, что тебя что-то беспокоит. Я давно это заметила, а сегодня ты сам не свой. Поделись со мной, что бы с тобой ни было. Скажи, и у тебя станет легче на душе.

Ему повезло: Сэцуко заговорила сама. Ну что ж, надо, наконец, решиться. Все равно от этого Ланкастера не отделаешься, он незримо присутствует и сейчас, попыхивая своей трубкой.

— Хорошо, я скажу, — решился Торбэк. — У меня к тебе есть одна просьба.

— Какая? — Сэцуко подняла встревоженные глаза. — Надеюсь, в церкви никто не узнал о наших отношениях?

— Нет, совсем не то, — ответил Торбэк и наморщил лоб. — Как бы это тебе сказать… Понимаешь, один человек, он очень поддерживает меня…

— И что же? Надо быть ему только благодарным.

— Вот, вот. Он и просил обратиться к тебе с одной просьбой.

— Я с удовольствием ее исполню, если смогу, тем более что он твой покровитель.

— Погоди, — Торбэк встал и осмотрелся, потом приоткрыл окно и выглянул наружу.

— Что с тобой? К чему такие предосторожности?

Торбэк снова лег. Лицо его было очень серьезным, и Сэцуко еще больше забеспокоилась.

— Ты и в самом деле согласишься?

Он смотрел на нее каким-то строгим, чужим взглядом.

— Скажи же, наконец, что случилось? Если это нужно для тебя, я сделаю.

— В любом случае?

— Конечно, если только это в моих силах.

— Да, в твоих силах, и только в твоих! Никто, кроме тебя, этого больше не сможет…

— Ну, говори, в чем дело?

Торбэк обнял ее за плечи и привлек к себе, но лишь для того, чтобы прошептать ей на ухо приготовленные слова.

Он шептал, а Сэцуко постепенно менялась в лице. Ее глаза испуганно расширились, рот приоткрылся.

Но вот он умолк. Она посмотрела на него и вздрогнула. На его лице она впервые увидела выражение тревоги и надежды. Оно напоминало лицо игрока, пошедшего ва-банк. Некоторое время она молчала, а потом спросила громко, почти крикнув:

— Бэк! Кто он, этот человек?

Торбэк невольно закрыл глаза: он не мог выдержать ее взгляда. А этот взгляд осуждал его. Осуждал за то, что он, служитель церкви, продал свою душу дьяволу. Что он мог сказать ей? Не мог же он назвать Ланкастера, это было ему запрещено. И как назло, в голову не приходило ни одного удачного ответа.

Торбэк молчал. Он весь покрылся холодным потом.

— Это мой двоюродный брат, — наконец невнятно пролепетал он. — Он просил меня, и я согласился.

— Двоюродный брат?!

— Да, он и для тебя старался.

— И для меня?! — У Сэцуко глаза полезли на лоб.

— Да, — твердо ответил Торбэк. — Это он помог тебе стать стюардессой.

23

Торбэк медленно поднимался по лестнице. Здесь, как всегда, царила торжественная тишина. Он нехотя постучал в дверь квартиры коммерсанта.

Дверь открылась лишь после того, как хозяин посмотрел в «глазок» — такой был здесь порядок.

Господин Ланкастер встретил Торбэка приветливо, он первый протянул руку гостю.

— Я вас ждал, господин Торбэк, и именно сегодня. Присаживайтесь.

В квартире они были одни. Торбэк казался подавленным. Он даже весь ссутулился.

— Итак, Торбэк, ближе к делу. Что она ответила? — Ланкастер сел в кресло, скрестил пальцы и, положив руки на колени, взглянул на него. — Полагаю, что она согласилась?

Ланкастер обычно бывал суров, но сейчас в его улыбке светилось добродушие.

Торбэк опустил голову. Он хотел ответить и не мог.

— Почему вы молчите? Что с вами?

Торбэк с усилием поднял голову. В ярком свете лампы его лицо казалось измученным.

— Вы с ней говорили? — Господин Ланкастер прищурил глаза.

— Говорил, — наконец выдавил из себя Торбэк.

— И что же?

Торбэк сжал руки так, что хрустнули пальцы, и покачал головой.

— Она отказалась, — простонал он.

— Что-о, отказалась?! — Улыбка мгновенно сбежала с лица Ланкастера. — Мне хотелось бы знать подробности, патер. Вы действительно говорили с ней?

Торбэк утвердительно кивнул головой.

— Она вам отказала?!

— Да, господин Ланкастер. Она ни за что не хочет этим заниматься.

— Что же она говорит? — Ланкастер вытащил трубку и стал методично набивать ее табаком. Но его взгляд не отрывался от молодого священника.

— Она сказала, что это ей не под силу, и просила меня не уговаривать ее.

— Гм… — неопределенно хмыкнул Ланкастер, но выражение лица его мгновенно изменилось. Приветливость как рукой сняло. Он долго и пристально смотрел на Торбэка. — Вы в своем уме, господин Торбэк? — наконец вырвалось у него. — Ведете себя, как ребенок! Ведь вы открыли ей нашу тайну, она теперь обо всем знает, а вы так спокойно заявляете об ее отказе и смирились с ним.

— Нет, господин Ланкастер, я долго ее уговаривал, просил, умолял. Я действовал не только лаской — даже угрожал. Но все оказалось напрасным. Она ни за что на свете не соглашается.

— Но ведь Сэцуко ваша любовница, почему же она вас не слушается?

— Она заявила, что моя просьба противна богу.

— Богу? — Ланкастер усмехнулся. — А что же возразили вы?

Торбэк молчал.

— Господин Торбэк, что вы ей ответили? Думаете, наверно, что это вам так просто сойдет? Вы же выдали ей нашу тайну. Вы понимаете, что это значит?

— Господин Ланкастер, я хотел…

— Я не знаю, что вы хотели, а теперь будьте добры отвечать мне, — перебил Торбэка Ланкастер. — Вы рассказали ей о моих связях с церковью святого Гильома, вы открыли ей, чем я занимаюсь. Что же теперь прикажете делать? Отвечайте, господин Торбэк! Мне это очень важно!

— Что же теперь делать? Прошу меня простить…

— Нет, вы просто неподражаемы. — Ланкастер широко развел руками. — Вы, очевидно, надеетесь, что вашего извинения будет достаточно? А если она откроет кому-нибудь нашу тайну?

— Что вы, господин Ланкастер, — Торбэк впервые робко взглянул на коммерсанта, — она никому ничего не скажет.

— А меня, знаете ли, жизнь приучила никому не доверять. Нет, дорогой друг, вы должны еще раз поговорить с ней и любыми средствами заставить ее согласиться. Я, конечно, очень сожалею, но вы можете невзначай и сана лишиться. Ведь вы же грешный монах. А у меня, как вы это уже знаете, везде есть связи. Мне достаточно сказать одно только слово, и не только вы, вся ваша церковь полетит к чертям.

В глазах господина Ланкастера блеснул жесткий огонек.

Прошло еще три дня. Торбэк даже осунулся. Он никому ничего не мог рассказать. Ему не с кем было посоветоваться, не у кого попросить помощи. Он должен был один решать этот вопрос.

Если бы речь шла только о его «работе», он попросил бы совета у епископа. Возможно, обратился бы к отцу Билье. Но в данном случае была замешана женщина, и, пока эта женщина существует, он должен держать язык за зубами.

Господин Ланкастер хорошо знал и епископа Мартини, и отца Билье, и отца Городи. Однако это дело он поручил Торбэку — ведь Сэцуко была возлюбленной молодого викария. И Торбэку теперь не к кому было обратиться за помощью.

Очевидно, господин Ланкастер на это и рассчитывал. Он обещал Торбэку, что никому не расскажет о его отношениях с Сэцуко. И теперь за это обещание Торбэку приходилось платить дорогой ценой.

Торбэк уже достаточно узнал господина Ланкастера, власть которого над церковью святого Гильома была безграничной. И не только над этой церковью, но и над всем орденом в Японии. Даже судьба епископа Мартини была в его руках. И Торбэк сознавал, что ему никуда не уйти от щупалец коммерсанта. Выход был только один: любым способом заставить Сэцуко пойти на уступки. Иной возможности он не видел.

На третий день Сэцуко вновь вернулась из Гонконга, и они вновь встретились. На этот раз встреча состоялась у административного здания авиакомпании, к которому Торбэк подъехал на своем «рено» в восемь часов вечера. Сэцуко его уже ждала.

— Ты очень устала? — ласково спросил Торбэк. — Не привыкла, наверное, еще.