Стрельба по «Радуге» - Фридрих Незнанский

Громоздкий Демидов только казался неповоротливым, благодаря исключительно своим габаритам, но движениям и действиям этого бывшего разведчика из группы спецназа ГРУ, прошедшего более половины Афгана и часть Чечни, мог бы позавидовать любой его коллега-профи. Мускулистый и крепкий, несмотря на возраст, Грошев не успел и сообразить, что с ним случилось, как был взят в жесткие тиски объятий и легко, будто куриное перышко, отодвинут в сторону. Ну, если быть абсолютно точным, то он был просто перенесен с дороги в угол проходной, и там отпущен. Но с места он не сдвинулся, потому что объятья оказались даже для него слишком тесными. Он мог только тяжело дышать. Точнее, пытаться набрать в грудь воздуху. А Демидов, копируя известного киноактера, ограничился краткой фразой:

— Не шали…

— Павел Степанович, — снова сказал Турецкий, молча смеясь, — у вас нет желания пересказать бывшему начальнику службы охраны вашего объединения господину… как бишь его?.. впрочем, неважно теперь, суть изданного вами сегодня приказа?

— Ах, да! — словно вспомнил тот, разыгрывая забывчивость. — Вы же уволены, господин Грошев. Разве вам в кадрах еще не сообщили? Ну, так позовут, обязательно позовут. А вещички свои можете уже собирать.

— По… оп… какому праву? — хрипло выдавил тот, с трудом раздвигая плечи.

— Разрешите мне? — Турецкий взглянул на Уткина и, после его кивка, продолжил: — По причине совершения вами и еще двумя господами, вашими подельниками, уголовных преступлений, предусмотренных рядом статей Уголовного кодекса, одна из которых вам должна быть очень хорошо известна. Вы уже привлекались по ее признакам в две тысячи четвертом году, но вас вывели из-под следствия, благодаря активной помощи неких заинтересованных либо слишком сердобольных лиц, которых у вас теперь больше нет. Это двести восемьдесят шестая статья. Не забыли? Ну, а вчера вы основательно расширили список статей, тоже вам отлично известных: избиения, вымогательство… Все это вам будет предъявлено в ближайшее время. Если не в ближайшие часы. Поэтому постарайтесь оказаться в зоне досягаемости, иначе ваше случайное якобы исчезновение могут посчитать серьезной помехой осуществлению правосудия и квалифицировать сие ваше телодвижение по признакам статьи девяносто первый, пункт два, Уголовнопроцессуального кодекса. Речь там о мерах процессуального принуждения, господин Грошев. А я, как юрист по образованию, просто напоминаю вам то, о чем вы обязаны были отлично знать в годы былой службы в милиции… Павел Степанович, — он указал рукой в сторону лестницы, — можете проходить спокойно. И вы, Сергей Сергеевич…

Весть о происшествии на центральной проходной мгновенно разнеслась по всем корпусам предприятия. Начались шумные обсуждения. Грошев собрал своих охранников, их было немного в утренней смене, всего четверо, и с такой силой, он прекрасно понимал, выходить против почти тысячного коллектива было бы безумием. Мелькнула неприятная мысль о том, что Андрей, со всей его решительностью и бескомпромиссностью, кажется, опоздал. Уже давно, еще вчера, нужно было «разгрести» этот проклятый «птичник», не послушался тот старшего товарища, каковым считал себя Григорий Александрович, и вот — первая болезненная оплеуха.

Что там, о каком таком приказе речь? Ведь кадровик строго предупрежден, чтобы и рта своего не разевал! Он что же, наплевал на прямое указание владельца предприятия?..

Грошев вдруг вспомнил элементарную истину, которую они же вместе и обсуждали с Андреем: пакет акций в кармане ничего не стоит, нужно, чтоб суд это признал и утвердил. Ну, и где же он, твой суд?! Совсем взъярился Грошев, но… на кого? Да где же он, этот хренов Андрей?! Где юрист, где Игорь со всеми его уверениями, что дело будет решено в считанные часы?! Где все они?! Почему он один должен здесь… «обниматься» с этим… мастодонтом?! И Григорий Александрович, нутром уже чуя недоброе, помчался наверх, в «кадры».

Нервно размышляя над всем происходящим, Грошев боковым взором ощутил вдруг на себе ироничный взгляд охранника. Неужели готовы продать и разбежаться, как крысы?.. Он быстро взглянул на охранника, и тот не успел спрятать свой взгляд, смутился. Грошев подошел и медленно взял его за воротник форменной куртки, сжал и жестко притянул к себе:

— Чему радуешься? Тому, что вылетишь сейчас к…? Ну? Отвечай!

— Зря вы, Григорий Александрович, ручку-то отпустите, — и бывший майор милиции Шоркин с силой оторвал от своего воротника кисть начальника. — Говорят, вы того? — охранник наглел прямо на глазах. — Сильно «засветились» вчера? А сейчас сорвалось у вас. Так вот и не знаете, на ком злость сорвать? Отпустите, а то ведь и я могу… сами понимаете… Как это? Необходимая самооборона, да? И почему это я, вообще, должен вылететь? Не вижу серьезной причины. А вчера у меня был отгул, всем известно, свидетели есть. Сечете, шеф? — он насмешливо хмыкнул и… не испугался. В первый раз тихий и покладистый обычно, но суровый в деле Сеня не испугался взгляда Грошева.

— Ах ты!.. — кулак Грошева уже пошел было вверх, но сам же Григорий Александрович вовремя одумался. — Дурак ты, Сеня, ни хрена не понимаешь, — это произнес уже после тяжелой для себя паузы — устало и почти жалобно. — Вот сейчас начнут они крошить наши силы, а ты — с кем теперь? Как на тебя рассчитывать?

— Я — с работой, Григорий Александрович, а интриги ваши я видал, знаете, где? Ну, выгонят, значит, выгонят, я службу себе такую же всегда найду. Шли б вы лучше… в кадры…

«И в самом деле», — вдруг озаботился Грошев и почти бегом кинулся к лестнице.

Давно прикормленный кадровик, как и все они, вообще, из бывших полковников, — кто из армейских, кто из органов, — был типичным представителем руководителей кадрами на предприятиях — лысым и тихим внешне. И лишних вопросов задавать не любил. Его служба всегда протекала в соответствии с прошлой еще, не забытой уставной субординацией и дисциплиной. Где надо, командовал, где требовалось иначе, подчинялся и не мучил, себе голову сомнениями. В нем полностью уверен был Грошев. Впрочем, со слов Андрея.

Он ворвался в кабинет и увидел Егора Филипповича спокойно сидящим за столом и внимательно, через старые, с тяжелой оправой, очки рассматривающим какой-то документ.

— Слушай! — с порога закричал Грошев.

— Нет, это ты слушай, Григорий, — нейтральным тоном перебил его кадровик. — Чего это ты, дружок, натворил такого, что тебя как бы под суд отдавать снова собираются?

Грошев с едва сдерживаемой яростью вспомнил, что Егор в свое время долго расспрашивал его по поводу того, к счастью, не состоявшегося уголовного преследования. И он вынужден был делиться с кадровиком своим прошлым. Андрей, правда, смеялся тогда, обещая Григорию «золотые горы», чуть ли не в прямом смысле. А про кадровика сказал, что помнит того еще по работе в органах, толковый был дядька, так что можно особо не беспокоиться — свой человек. Вот тебе и свой!..

— Какой, к дьяволу, суд? О чем ты? — Грошев поморщился, будто случайно больной зуб языком зацепил. — Выдумки это все, Егор!

— Хороши выдумки… — кадровик откинулся на спинку кресла и ногтем указательного пальца подвинул Грошеву лист. — Вот, можешь ознакомиться и оставить свой автограф.

Кровь бросилась Грошеву в голову, в глазах на миг потемнело, когда он прочитал между строгих слов приказа генерального директора свою фамилию и имя с отчеством. Да что ж это? Неужто, в самом деле, обскакали?!

— Егор, — продолжая морщиться и моргая болезненно глазами, спросил он охрипшим голосом, садясь одновременно на стул напротив письменного стола, — что здесь происходит? Ты ж обещал… нам…

— Чего обещал, Григорий Александрович? — незнакомым голосом переспросил Егор. — Никак не пойму, ты говорил о каком-то новом порядке, а сам… чем занимался? Чего это все корпуса не работают, а какие-то твои делишки бурно обсуждают? Разве мы договаривались, что я, честный и уважаемый служака, на старости лет стану какие-то уголовные преступления покрывать? И вот этого я никак не пойму. Объясни, если я такой тупой?

«Он действительно тупой… — бились мысли в голове Грошева. — Он не хочет понимать… А, кстати, что он должен, вообще, понимать? Он не должен ни во что лезть! Только тогда он будет продолжать занимать своей старой задницей это кресло!..»

— Неужели ты не понимаешь, что это все… выдумки? Ложь! Брехня! Чтобы разбить наше… единство?.. — и сам же поморщился от дурацкого слова, первого, что пришло в голову.

А кадровик вмиг зацепился:

— О каком единстве ты говоришь, Гриша? Попали вы, вижу, вместе с Андрюшей в жопу, вот что, дружок… Единство ему!.. Обошло вас руководство. И никакой Андрей тебя не выручит, потому что ты подчиняешься трудовому законодательству, не имеющему к нашему с тобой старому знакомому ни малейшего отношения. Зато к нему имеют прямое и непосредственное отношение руководители нашего предприятия, чем они и умно воспользовались. Понял, дружок? Расписывайся давай и ступай теперь отдыхать. Думать надо было, Гриша, а не кулаками махать, у тебя уже был прецедент. И этот тебе вряд ли легко сойдет.