Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда началась работа над картиной, я поняла, какое это счастье — быть рядом с таким режиссером как Эрмлер. Никакие институты не могли научить мастерству лучше, чем он! Он был удивительно тактичный и чуткий человек. Вспоминаю, как меня сильно обидел мой партнер Сергей Бондарчук, бросив в мой адрес какие-то грубые слова — не хочется даже вспоминать. Я расплакалась, грим испортился. Меня успокаивали, а Эрмлер спросил:
— В чем дело?
— Не буду сниматься с Бондарчуком! — сквозь слезы и всхлипы заявила я.
Эрмлер понял меня и в тот съемочный день стал сам моим партнером. Меня снимали крупным планом, а моего «партнера» так, чтобы не была заметна подмена.
Я обиделась на Бондарчука, но все-таки мне пришлось понять простую истину: создавать что-то действительно ценное можно, лишь переступая через обиды и прочие эмоции. Входи в роль и делай то, что должен делать персонаж. Требуется время, чтобы к этому привыкнуть.
Вопреки пессимистическим прогнозам Я. Б. Фрида, Эрмлер успешно закончил наш фильм. После премьеры — естественно, в Москве и Ленинграде — «Неоконченная повесть» начала неторопливое шествие по экранам страны. Копий было мало — за этим не скрывался злой умысел, просто экономили на пленке. Прошло довольно много времени, прежде чем наш фильм добрался до Камчатки, где в то время служил отец. Мама тогда гостила у него. Вдвоем они посмотрели фильм… Он произвел на них большое впечатление: родители с трудом верили, что на экране — я, их дочь. Была зима, Петропавловск-Камчатский заметала свирепая пурга, ночь начиналась рано — темень и круговороты снега. Между домами и вдоль улиц были протянуты канаты, и люди шли, держась за них, чтобы пурга не сбила с ног, не унесла, не замела. Так каждый вечер мама и папа, держась за эти веревки, ходили в кинотеатр на встречу со своей своенравной дочерью. Они приглашали с собою друзей и очень гордились мной. Как мне хотелось быть в эти часы с ними! Но где Вильнюс, Ленинград, Москва, а где Камчатка…
Папа меня «простил» после арбузовской «Тани». После «Неоконченной повести» он меня признал.
Успех был триумфальным. В одной рецензии я прочитала, что это фильм о духовном мире советской интеллигенции. Боже мой, какова была тогда привычка к штампам, к подготовленным кем-то для нас формулам!
Фильм «Неоконченная повесть» удивительно совпадал с моими собственными настроениями и, как потом оказалось, с настроениями многих людей. Недавно закончилась война с ее кровью, грязью, страданиями. В нашей жизни было мало светлых красок — боль недавних потерь превращала ее в непрерывную, изнурительную борьбу за выживание. Главной нашей опорой были надежды и… любовь — к родным, близким, к стране. Мы всерьез считали, что, как можно лучше выполняя свой долг, поможем стране встать на ноги после войны. И когда это произойдет, сами станем жить лучше.
Все, кто играл в «Неоконченной повести», считали, что мы делаем фильм о волшебной силе любви — к женщине и к жизни. Меня много снимали крупными планами — Элину Быстрицкую узнала вся страна…
Любопытно, как по-разному оценивали фильм наши и зарубежные кинозрители. Об отношении и оценке советских зрителей я могу судить по нескончаемому потоку писем. Они шли на студию — на мое имя или на имя моей героини, Елизаветы Максимовны Муромцевой. «Дорогая Елизавета Максимовна!» — обращались ко мне, то есть к моей героине, тысячи людей. Две главные мысли легко выделялись в тех посланиях: «именно таким должен быть советский врач» и я «сумела показать подлинное величие и духовную красоту простого советского человека». Такой прямолинейный подход меня ничуть не смущал — я и сама думала почти так же.
В год выхода на экраны «Неоконченной повести» под ее влиянием десятки тысяч девушек пошли учиться в медицинские институты. Они стали прекрасными врачами. И одна из них впоследствии даже спасла меня…
По-иному воспринимался фильм на Западе. Он широко демонстрировался во время Недели советского кино во Франции — наши кинодеятели проницательно увидели в нем возможность показать «кинотовар» лицом — этот фильм выпадал из ряда производственно-помпезных лент.
Я тогда не очень понимала такие тонкости и потому с немалым удивлением читала во французской прессе, за что «они» хвалят фильм и мою героиню.
В большой статье в «Информасьон» делался, например, вывод: появился советский фильм, в котором утверждается, что «только работы еще недостаточно для счастья». Его героиня, врач, берет на себя смелость во время заседания районного совета заявить, что заводы отравляют воздух, а директора смеются над этим, ибо «для них важно только выполнение плана. Счастье людей их не интересует».
Я была очень довольна подобной оценкой, ибо свою страстную речь на районном совете произнесла с истинным гневом — я именно так и считала.
С помощью «Неоконченной повести» французская пресса и французы с удивлением открывали для себя мир советских людей, который был известен им пока лишь по пропагандистским плакатам и брошюрам.
«Мы впервые видим героев советского фильма, одетых как городские жители, в пиджаках и галстуках, мы видим, что они слушают радио и, естественно, пользуются телефоном. Впервые мы видим обыкновенную жизнь, где работа, конечно, занимает большое место, но где дозволено иметь личные чувства, индивидуальность…»
В газете «Либерасьон» отмечалось: «„Неоконченная повесть“ — это очень хороший фильм, с замечательными красками. Он в замедленном ритме показывает нам лучше, чем любой репортаж, жизнь простых людей советской России. Мы видим Ленинград ночью и днем, его утро, его школьников в белой форме, а вечером мы видим на его улицах студенток в белых платьях. Но „Неоконченная повесть“ — это также и очень глубокое психологическое переживание (Так в тексте. — Э. Б.), замечательно исполненное молодой актрисой Быстрицкой».
Фридрих Маркович Эрмлер был тысячу раз прав, стараясь придать нашему фильму общечеловеческое звучание. Наш скромный быт вызывал у зарубежных зрителей неподдельное удивление: «Любопытно видеть, что врач живет в многонаселенной квартире и сама готовит себе обед, прежде чем пойти на работу».
Правда, помню, когда прочла такой вот пассаж: «Элина Быстрицкая — совершенно очаровательная докторша, которая иногда напоминает Джину Лоллобриджиду», то презрительно фыркнула.