Отступник - Михаил Кин

на это все не понимая, что за хрень происходит. В какой уличный театр она попала. Она всегда была торжественно серьезна и мрачно сурова. И совершенно не понимала если я начинал из чувства противоречия дурачиться рядом с ней. А тут еще один такой же под дождем кривляется. Я увидел все это и шутливо улыбнулся ей — ее лицо было буквально серым от усталости после тяжелых во всех смыслах суток и стыда. Было нетрудно догадаться, что она думает. Складка между ее бровями стала еще глубже, как бы говоря мне:

«Мы убийцы, — мысленно говорила она мне. — Мы должны внушать почтение и страх. Либо то, либо другое, и ничего больше. Только почтение и страх»

Калебу стало скучно танцевать одному и он вытянул Аннет под дождь. А та в свою очередь потянула упирающуюся и визжащую Мари. Но в итоге в четыре руки ее вытянули под теплый летний ливень и она вместе со всеми начала танцевать.

Летиция оставшись одна опасливо косилась на Карлотту. И в тоже время в полном изумлении смотрела представление под дождем. Для нее все это было дико и совершенно непривычно. Он тоненько взвизгнула когда и ее вытянули на улицу. Так что я стал наблюдателем довольно редкой картины, как потомственная герцогиня, самый богатый человек в королевстве искренне смеялась и неуклюже танцевала, отплясывая джигу вся промокшая до нитки. Стоя босиком в луже под дождем в трущобах. Они так задорно и беззаботно хохотали, что в итоге я не выдержал, отложил свою лютню и присоединился к ним. Вся моя одежда промокла до нитки, и прилипла к телу как водоросли при купании на мелководье и наш смех улетал в растворяющую время вечность моря. Эта простая радость и дождь, если не смывали то хотя бы размачивали у меня внутри всю кровь и жесткость, весь гнев, все что накопилось за эти два года. Излечивая душу словно лечебная мазь глубокую рану. Только там под дождем я осознал, что все закончилось. Что эта мрачная и кровавая страница книги моей жизни перевернута, и колесо судьбы сделало новый поворот.

Натанцевавшись, усталые и промокшие насквозь, но жутко довольные собой, мы опять сели за стол, доев то немногое, что осталось. Карлотта не стала смотреть на этот театр абсурда и буркнула всем: «Сломаю руку кто меня разбудит». Для остальных эти слова были угрозой, но я хорошо ее знал. Это было ее обычное пожелание спокойной ночи. Так что я уложил ее на свою лежанку и укрыл своим одеялом. Мы с парнями ушли к себе переодеваться, а женская часть осталась у себя, задорно смеясь копошилась в мешках, ища сухие вещи.

Мари вытерла насухо девочку и переодела в свою одежду. И теперь мы по доброму над ней потешались. Мари была красивая, фигуристая и стройная. И чтобы хоть как-то избавиться от излишнего внимания носила объёмные и мешковатые вещи. Что помогали скрыть ее манящую фигуру. И вот теперь Летти до смешного нелепо выглядела в этом. В эту одежду можно было запихнуть троих таких как она. Маркос нахлобучил ей на голову свою треуголку, которая постоянно сползала набок. Заварив на остатках дров ароматный кофе мы собравшись в кучку сидели у входа и смотрели на дождь и волнующееся море. Каждый думал о своем, а мои мысли были заняты книгой. Что Полночь вынесла из замка. Я сидел и размышлял куда бы мне улизнуть, чтобы посмотреть ее. Я был словно маленький ребенок, которому вручили большой и дорогой подарок на день рождения. И все мои мысли были заняты им, как бы поскорее его распаковать. Так что я не заметил, как меня окликнули. Выплыв из мыслей только после как меня Мари позвала повторно.

— А, что? Прости я задумался.

— Я говорю Летти похожа на пиратку в этой шляпе. — Она сдвинула ей шляпу набок.

— Ага на грозного пирата Свинолапа. Он был одним из самых презираемых пиратов южного архипелага на свете. Наверняка ты о нем слышала.

— На Свинолапа? Я про такого никогда не слышала. — Летиция перестала меня бояться и после танцев вела себя более раскрепощенно.

— Ты разве никогда не слышала про ужасного Свинолапа? Грозу всех южных морей? Его многие презирали.

— Нет, я никогда не читала эту историю. За что же его презирали?

— За то, что лапал бедных свинок. На протяжении почти десяти лет он был грозой фермеров от Ледяных островов до берегов империи. За его голову обещали награду в две сотни серебряных. Ни одна свинья не чувствовала себя в безопасности пока он был жив.

Она сидела глазея на меня, поправляя сползающую шляпу и смешно морщила нос, честное слово как маленький ребенок. Но поняла, что я ее разыгрываю когда все над ней начали смеяться. Так что мне пришлось прятаться за Калеба, подставляя его под обстрел из града изюмин. В итоге пару раз хохотнув над надувшей щеки как нахохлившийся воробей Летиции я ушел в нашу половину. Мы сняли циновку разделяющую лачуги, чтобы не ходить под дождем, и вешать ее как занавеску назад когда нам необходимо.

И вот повесив назад занавеску, и приготовив заранее кусок тряпки. Чтобы прикрыть в случае чего фолиант. Я попросил Полночь положить его передо мной. Он всплыл из моей тени как подводная лодка. Не спеша и величаво. Его светло-коричневый переплет был отвратительный. Почти до тошноты. Открывая взору вылитый серебром человеческий череп в огне с черным пауком на лбу, с острыми клыками больше подходящими тигру, выбитый на шелушащийся от старости и пожелтевшей словно неочищенный воск коже. Человеческой коже. Даже кинув один единственный взгляд на фолиант сразу было понято, что именно перед тобой лежит.

Книга мертвых.

Сразу вернулись все те голоса. Шепчущие на давно забытом мертвом диалекте. Все разом, но каждый свое. Паучий язык был странный язык, он был щедро напичкан глухими словно сухой кашель и шипящими звуками. Как будто с тобой змеи разговаривают. Я не понимал ни слова из этого монотонного хора. Как и не понимал эти руны насечки, смахивающие на уродливые иероглифы. Я аккуратно дотронулся до нее, и они стали громче и четче. Совсем немного слабее чем голоса моих друзей сидящих за шторкой двух ярдах.

Великий раскол разваливший могущественную империю изнутри и последовавший за ним упадок были больше тысячи лет назад. Плюс сама история паучьей империи насчитывала больше тысячи лет. И неизвестно сколько до нее. И я не знал сколько веков назад была написан этот трактат. Но для тысячи с лишним лет книга была в превосходном состоянии. Так что передо мной лежал целый мир, новый, огромный, непостижимый и ужасающий в своем величии мир магии, считавшейся запретной для любого здравомыслящего человека.

Каждая из страниц была выполнена так же из человеческой кожи. Какие-то страницы были сжаты так, что распрямить их без опытного мастера по работе с кожей было решительно невозможно, кое какие были вырваны. Кое-какие склеились между собой. Где-то давно проступила плесень и размыла часть текста, а теперь это все засохло размытым пятном. Я открыл ее на случайной странице в середине книги, попав на зловещий рисунок. Пентаграмму из пяти рунных кругов, один большой ведущий и еще один внутри него поменьше. И три маленьких, которые образовывали треугольник, выступая полукружьями за ведущий круг. В центре было изображено выпотрошенное тело с поясняющими пометками сбоку от пентаграммы. Вся многоголосица тут же отступила, вещая как бы сзади. Кроме одного голоса, он был слышим гораздо четче. Продолжая вещать, судя по всему поясняя это изображение. Это было сродни прослушиванию записи лекции. Я слушал этот шипящий и кхекающий диалект, и боковым зрением увидел, как отдернулась шторка. Быстро закрыв книгу и набросив на ее тряпку. Мари пришла что-то спросить, но увидела, что я быстро закрыл фолиант тряпкой. Она прищурилась, и снова задернула циновку. Отгородившись от остальных.

— Что это Дарий? — Она указала на толстую книгу под тряпкой лежащую передо мной.

— Книга, я забрал в библиотеке Наместника. Когда вытащил Летицию.

— Можно я посмотрю. — Она было потянулась к ней.

— Я бы не стал этого делать Мари.

— Я только одним глазком посмотрю, интересно же. С ней ничего не случиться.

— С ней? Мари, я не про нее беспокоюсь. Я про тебя беспокоюсь. Это не просто книга. Эту книгу написали хозяева мертвых еще во времена Паучьей