Обреченный царевич - Михаил Попов

Са-Амон спешил и не интересовался рекой. До начала работы бальзамировщиков оставалось совсем мало времени. У главных ворот города мертвых лучше не появляться, охрана там, скорее всего, невелика, но может возникнуть шум, докатиться до «Дома смерти» и переполошить парасхитов.

Инстинктивно пригибаясь, чтобы казаться меньше, три человеческие тени пролетели вдоль бледно освещенной стены к червоточине пролома. Великий город Мемфис давно уже не находится на вершине славы и богатства и не в состоянии заботиться о своих мертвецах подобающе. В данном случае это было на руку живым. Один за другим, согбенные, но до зубов вооруженные призраки канули в пролом. Оттуда сразу же раздался собачий лай, на удивление краткий. Попавшая под ногу псина успела гавкнуть всего лишь раз, глухо, спросонья, и была тут же разрублена надвое одним из гребцов. Са-Амон не счел нужным хвалить его за быстроту мысли и движения, только удовлетворенно хмыкнул. Он сам учил этих бойцов, и они были лучшими во всей речной долине. Чистокровные египтяне, не какие-нибудь шаззу или нубийцы.

Двор, в который они попали, был покрыт тонким слоем мягкой, теплой пыли, так что шаги были не слышны даже тем, кто идет. Только видны. Пыль тысячелетий была в один вес с воздухом, поднималась даже от взгляда, но медленно и задумчиво, как будто отрываясь от какого-то важного дела. Са-Амон и его убийцы, бесшумно серебрясь, перелетали из одного геометрического выступа тени в другой. Помимо подлинной вековечной жизни, что вели мумии в своих закупоренных гробницах, ютилась по углам и жизнь обычная, временная. Притворно всплакнул невидимый кот вслед торопливой ночной троице. Разнообразная насекомая бессмыслица просеивала свой сверест сквозь воздух. Воздух был неподвижный, вертикальный, доходящий, по слухам, до самых звезд, достойный того места, где установлен.

Теперь следовало двигаться медленнее. Если выглянуть из-за этого, уже век обрушивающегося, безымянного кирпичного гиганта, можно на той стороне мертвой площади обнаружить здание, в глубине которого скрыто то, за чем послала своих рабов воля Амона. Са-Амон осторожно выглянул и увидел то, что и рассчитывал увидеть. Два невысоких, сильно скошенных назад пилона, меж ними широкий проем, уводящий вниз, в глубину, подразумевающимися ступенями. Небо проема, освещенное пламенем светильников, как бы горит от какой-то жажды.

Тишина стояла полная.

Ни единой души снаружи.

И тут опытный взгляд Са-Амона уловил во всей этой картине какое-то мелкое мелькание. По гребню стены, что подходила справа к самому «Дому смерти», одна за другой осторожно передвигались, на миг заслоняя несколько звезд, фигурки вооруженных людей. Одновременно с этим до ушей Аменемхетова посланца донесся некий топот. С той стороны, где располагался главный вход.

Мериптах не знал, что с ним и где он. Знал лишь, что он – это он, но себе не властен. Последнее, что помнило тело перед этой чернотою, это гибкое, теплое змеиное шевеление под ладонью, укус-удар, страх-удивление, потом он внутренне как бы заскользил – и все. Сознание размылось. А заново он опознал себя уже в полной глухой темноте. Не было ничего, даже уверенности, что его тело все еще при нем. Ничего нельзя было сказать о том, сколько длится уже эта чернота и сколько ей еще предстоит длиться. Был первоначальный порыв тошнотворной паники, стремление куда-то бежать, просить, объяснить, но бесполезность всего этого была так несомненна, что даже успокаивала.

Первый вывод, который Мериптах сделал из невольных наблюдений над своим состоянием, – он скорее всего лежит. Из чего он это заключил, он объяснить бы не смог, но уверенность в собственном лежачем положении сделалась непоколебима. Это было единственное, что ему было доступно знать и осознавалось как несомненная ценность.

Затем он, таким же непонятным образом, дошел до вывода, что лежит он в месте закрытом, укромном и прохладном. Он, конечно, не представлял, высоки ли потолки его убежища, и не ощущал температуру воздуха, но мог бы поклясться, что находится в подземелье.

И сразу вслед за этим явилась простая, чистая мысль – он умер.

Сколько времени заняли эти размышления, никто сказать бы не мог, меньше всего сам размышляющий. Несколько мгновений или всего одно. Эта сторона дела Мериптаха не интересовала, и в этом безразличии он обнаружил для себя нечто похожее на удовольствие. Перестала мучить своей непонятностью кровавая сцена в зале с раздвигающимся лучником. Почему отец набросился с мечом на Апопа, которого боготворил?

Мысль мальчика не успела углубиться в эту область, поскольку бесплотное «я» содрогнулось от понимания – он слышит!

Звуки, вернее искаженные и смутные нечеловеческие шепоты, ползли из окружающей его сознание черноты. Они добирались до него как бы контрабандой, по частям, и не по порядку. Они просачивались сквозь покрывало глухоты, сквозь дырявую в разных местах кровлю, многочисленными, но всегда неожиданными и неуловимыми каплями. Сколько их не лови, все равно не собирается хотя бы один полноценный глоток слуха.

Звуки-калеки, звуки-ленивцы топтались вокруг тоскующего по определенности ума, слишком мало давая пищи для каких-либо выводов, но на один Мериптах все же решился: вокруг что-то происходит.

Он все отчетливее слышал голоса вокруг себя, и его пугало, что в них меньше чинности и божественного равнодушия, чем ему хотелось бы. Могло даже показаться, что боги-бальзамировщики произносят не заклинания, но оскорбления, таков был их тон и напор.

От нетерпения и волнения, охвативших все его маленькое, в одну точку собравшееся сердце, Мериптах начал торопливо произносить оправдательную молитву – «Оправдательную речь умершего».

«Я не чинил зла людям. Я не нанес ущерба скоту. Я не совершил греха в месте Истины. Я не творил дурного. Имя мое не коснулось слуха кормчего священной ладьи. Я не кощунствовал. Я не поднимал руку на слабого. Я не делал мерзкого пред богами».

Он очень опережал ход событий. Как будто он уже оказался перед собранием загробных судей во главе с Ра и ему казалось, что он якобы их даже видит каким-то своим особым, уже неземным зрением. Вот там Шу, там Тефнут, Нут, Нефтида, Геб, Изида, Гор, Хатхор, Ху. В центре Ра, великий, неразличимый пока.

«Я не был причиною слез. Я не убивал. Я не приказывал убивать. Я никому не причинял страданий».

Единственное, от чего страдал Мериптах, что не может поднять правую руку в знак того, что он клянется говорить только правду, ибо не знал, где у него сейчас правая рука.

И в этот момент он услышал страшный вскрик, как будто кто-то был убит рядом с его мертвым телом, что-то с грохотом упало. Отчетливо раздались шаги убегающего человека. В том месте, куда шаги удалились, раздался вдруг целый хор истошных голосов. Отдельные крики своими острыми, нестерпимыми углами прокалывали глухоту и целиком достигали слуха мальчика. «Убийца!» «Нечестивец!» «Негодяй!» Это могло означать только одно: парасхит сделал свое дело и убегает, осыпаемый проклятиями, чрево Мериптаха вспорото, и теперь умершему не о чем беспокоиться. И как бы в подтверждение этой мысли мальчик почувствовал, что куда-то уплывает, в сторону, противоположную той, куда убежал преступный вспарыватель животов. Уплывает благодаря плавной, могучей, безусловно, божественной силе. Меньше всего жалел мальчик об окончательном расставании с миром живых людей.

Кто они такие?!

Са-Амон насчитал не менее двух десятков осторожно ползущих по стене фигурок, вооруженных луками. Это не грабители могил, их никогда не бывает столько, это не…

Остановились.

Са-Амон отлично представлял себе расположение всех помещений «Дома смерти». Если эти тихие лучники спустятся по невидимой отсюда стороне стены, то попадут в обширную мастерскую под открытым небом, там изготавливают дешевые деревянные саркофаги для мертвецов среднего достатка. Миновав мастерскую, окажешься перед дверьми склада, где хранятся кувшины с ароматическими маслами и мазями. Достаточно сбить глиняные печати, и ты внутри. А там уже совсем недалеко до подземного зала, где лежит тело мальчика и надевает свою маску Анубис. В том, что эти звездные стрелки явились за Мериптахом, у Са-Амона не было ни малейших сомнений. Он схватился за мочку уха, как бы побуждая голову думать. Прежний план, такой хороший, ясный план – Себеку под хвост! Придумывай что-нибудь, один раз уже наказанная голова!

Мыслям мешал этот непонятный топот, нараставший слева, со стороны ворот. Какие-то сюда скачут всадники. А какие могут быть всадники здесь, в старой столице?

Гиксосы!

Значит, исполнение мечты верховного жреца Амона-Ра о встрече со своим племянником осложняется вмешательством еще одной силы.

Са-Амон схватился за рукоять меча. Это было так же бесполезно, как хвататься за ухо головы. Оставалось только ждать с бессильным любопытством, что произойдет, когда эти спешащие всадники вылетят на площадь перед пылающим входом в «Дом смерти» и увидят, что их тут уже поджидают. Сидящие на стене тоже уже услыхали топот и начали вытягивать стрелы из колчанов. Са-Амон велел своим людям поглубже спрятаться в тень, а сам глубоко вздохнул, чтобы успокоить волнение.