Гурман. Воспитание вкуса - Антон Ульрих

Мясник, наблюдавший за реакцией Антуана и понявший ее по-своему, с виноватым видом спрятал руки, обмотав их обратно тряпицами.

– Ничего, Люка, мы вылечим тебя. Обязательно вылечим, – дрожащим от накатившего на него волнения голосом проговорил Антуан.

Мясник тихо заплакал, сразу став похожим на огромную росомаху, у которой убили всех детей, пока она ходила на охоту. Вскоре Антуан, который сильно устал в дороге, так как почти не спал последние дни, брезгуя преклонить голову на сальные трактирные подушки, стал засыпать прямо за столом. Мясник подхватил обожаемого маленького господина, отнес и бережно уложил на свою кровать. Антуан повернулся, поджал под себя ноги, засопел и во сне произнес: «Люка». Сердце Мясника словно остановилось от упоминаемого во сне его имени. И он, стоя на коленях около спящего Антуана, поклялся священной для себя клятвой, памятью своей драгоценной матери, что отдаст жизнь за этого мальчика. Затем Люка Мясник поднялся с пола, задул свечу и растянулся на лавке подле разделочного стола.

Потянулись дни, полные хлопот и забот, связанных с восстановлением родового замка Мортиньяков. На деньги, вырученные с продажи фамильных драгоценностей, Летиция наняла рабочих, которые спешно возводили новые деревянные балки и перекрытия взамен старых, сгоревших во время пожара. Наблюдавший за работами Люка постоянно подгонял и ругал рабочих, так как Летиция спешила закончить восстанавливать хотя бы одну из башен к началу заморозков, чтобы им было где провести зиму, а весной продолжить ремонтные работы. Маркиза частенько отлучалась, уезжая в город. Там она разыскала старого дядюшку Фронтена и потребовала у него причитающуюся маркизу долю за последний год замещения им интенданта. Дядюшка Фронтен попытался было притвориться выжившим из ума стариком, но властный взгляд и красноречивое обещание привезти в следующий раз Мясника живо отбили у него охоту лицедействовать. Старик долго клялся и божился, что новая власть, возглавляемая Одноглазым Маратом, Другом народа и комиссаром Национальной гвардии местной коммуны, конфисковала у него все деньги, собранные и тщательно сберегаемые для маркиза. Летиция продолжала напирать, властным тоном требуя долю мужа. Наконец, не выдержав, дядюшка Фронтен предложил ей отступные в размере тысячи ливров. Маркиза требовала десять тысяч. Сошлись на пяти.

Таким образом, одержав маленькую победу над судьбой, Летиция смогла нанять дополнительное количество рабочих и закончить к началу зимы ремонт одной из башен. Теперь у каждого из представителей маленькой семьи де Ланжей была своя комната, а также небольшой, но уютный зал с камином, который Люка растапливал долгими зимними вечерами, когда все семейство собиралось в зале. За окнами гудела вьюга, и снежные хлопья яростно бились о каменные стены, а в камине весело потрескивали дрова, по приказанию маркизы в достатке заготовленные Мясником и Филиппом, разнося вокруг старых сводов замка тепло и освещая лица Летиции, ее сына, Люки и повара неярким светом. Маркиз Жорж де Ланж как бы присутствовал в зале, так как его портрет, единственный из сохранившихся, Летиция собственнолично водрузила на каминную полку.

Люка выбрал себе привратницкую, комнатенку около входной двери в жилую башню замка. Ему было трудно подниматься по лестнице, поэтому он остановил свой выбор именно на ней.

– К тому же кто-то должен вас охранять. Так пусть вашим псом буду я, – невесело пошутил Мясник и захромал в привратницкую устраиваться.

Он поставил в углу собранный из деревянных обрезков топчан, на который бросил ветхое одеяло и набитый сеном мешок, должный изображать подушку. В другом углу стоял стол, на котором лежали ножи, арбалет со стрелами и ружье, единственное огнестрельное оружие в доме. Чтобы не замерзнуть ночью, Люка в самом дальнем от двери углу соорудил нечто вроде маленького очага. Иногда к нему в гости заходил Антуан, и тогда Люка спешно разжигал в очаге огонь, ставил котелок с водой, а когда та закипала, варил кофе. Антуан и Мясник пили горячий кофе и разглядывали причудливые узоры, вытканные зимой на застекленном окне привратницкой. В один из таких визитов, сидя с потрескавшейся глиняной кружкой в руке, Антуан объявил Мяснику, что собирается его оперировать.

– И после этого ты будешь совершенно свободно ходить, – безапелляционным тоном заявил он ошарашенному Мяснику.

Люка откровенно испугался. Зная пристрастия маленького господина к созерцанию различных пыток и мучений, он решил, что сын решил отомстить ему за смерть отца, которого Мясник должен был защищать. Антуан между тем будничным тоном стал объяснять Мяснику, как он намеревается проводить операцию:

– На кухне есть разделочный стол. Мы привяжем тебя к нему, чтобы ты от боли не испортил мне работу, брыкаясь и дергаясь. Потом я снова сломаю тебе ногу и прикреплю кость к деревянной палке. Тебе будет очень больно, но зато через некоторое время ты снова сможешь ходить, как все люди, без палки и не хромая. Я закреплю перелом досками, которые остались после работ в башне, а между ними проложу мягкую козлиную кожу. Имей в виду, твоя нога будет вонять и чесаться, но это к лучшему.

– Откуда вы все это знаете? – поразился Люка, с любопытством слушавший объяснение Антуана.

– Прочитал в одной книге. В общем, соглашайся, Люка, а то так и останешься до самой смерти калекой.

Люка задумался. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы Антуан пытал его. Мясник предполагал, что маленький господин умеет причинять боль получше своего покойного отца, обладавшего изрядной фантазией по части пыток. С другой стороны, предложение сделать его нормальным импонировало Мяснику.

«Даже если Антуан и решил меня замучить в отместку за смерть маркиза, то это лучше, чем ходить всю оставшуюся жизнь хромым уродом», – подумал Люка по прозвищу Мясник, бросил взгляд на испытующе глядевшего на него Антуана и коротко кивнул головой в знак согласия.

На следующее утро Антуан приступил к подготовке к операции. Он с важным видом прошел на кухню и приказал Филиппу очистить разделочный стол. Затем крепко прибил к длинной столешнице ремни и стал аккуратно раскладывать подле стола хорошо отточенный кинжал, веревки, деревянные доски, козлиную кожу и круглый брусок с ремнями на концах. Филипп, в изумлении наблюдавший за этими приготовлениями, по приказу Антуана принес из сарая огромный топор с широким обухом. Хорошенько протерев обух тряпкой, Антуан объявил ничего не понимавшему повару, что к операции все готово и он назначает Филиппа своим ассистентом.

– И что я должен делать, маленький господин? – поинтересовался новоиспеченный ассистент.

– Подашь оперируемому кружку виноградного спирта, а затем будешь держать его до конца операции, – коротко и четко объяснил ему Антуан.

Вскоре на кухню пришла Летиция, ведя бледного и сильно испуганного Мясника, который, увидев ремни, прибитые к столешнице, негромко охнул. Однако, несмотря на страх, Люка самостоятельно лег на стол и позволил привязать себя. Филипп подал ему кружку спирту, которую Люка залпом выпил. Все расселись вокруг и стали ждать, когда спирт подействует и Мясник опьянеет. Наконец тот, довольный действием виноградного спирта, заулыбался, призывая Антуана действовать. Повар по приказу маленького господина сел на могучую грудь Мясника, придавив его своим весом, а Летиция ухватилась за ноги. Антуан сунул Мяснику в рот брусок, завязал концы веревок на затылке так, чтобы Люка не мог от боли и крика откусить собственный язык и задохнуться. Затем загнул штанину и внимательно осмотрел покалеченную ногу. Закончив осмотр, Антуан взял в руки топор и коротким точным ударом вновь сломал кость. Он досконально помнил по анатомическому атласу пражанина Станислава Новотного расположение костей, поэтому удар пришелся как раз туда, куда нужно. Люка заорал так, что стекла задрожали. Антуан же ловко рассек кинжалом кожу и мясо на ноге и стал промывать перелом, очищая его от мельчайших костных осколков. Филиппа при виде рассеченной ноги вырвало прямо на продолжавшего орать и корчиться Мясника. Летиция спокойным тоном приказала повару закрыть глаза и продолжать удерживать оперируемого. Вскоре Антуан закончил чистку ноги и закрепил перелом длинной палкой, затем обмотал ногу козлиной кожей и проложил с двух сторон досками. Крепко перевязав доски, он развязал Мясника и помог ему подняться. Люка чуть не плакал от боли. Жалостливый Филипп подал больному еще одну кружку виноградного спирта, на руках отнес его в привратницкую и уложил на кровать, где тот сразу же забылся глубоким сном.

Вечером, сидя в зале перед камином, Летиция сказала Антуану:

– Я горжусь тобой. Ты прекрасно провел операцию. Антуан, я счастливая мать. Ты вылечил меня, надеюсь, вылечишь и Люку. Это поистине благородно. Твой отец тоже мог бы гордиться тобой.