Комон, стьюпид! Или Африканское сафари по-русски - Наталия Доманчук

Почему, ну почему ты мне не подарил красивые зеленые глаза с поволокой, а выдал пару стекляшек неопределенного цвета?

Почему, почему ты позволил Карло Коллоди сочинить сказку про Пиноккио.

День двадцатый

Сегодня четверг.

Анька уже собрала все необходимые вещи и с нетерпением ждет завтрашнего дня.

Альберт звонил Аньке уже раз пять за сегодняшнее утро и все время о чем-нибудь напоминал.

Первый раз – чтоб она взяла купальник.

Второй раз – чтоб она взяла крем для загара.

Третий раз – чтоб она взяла шляпку от солнца, потому что мы будем очень много гулять и можем получить солнечный удар.

Позвонив в четвертый раз, он напомнил, что из еды ничего брать не надо. Обо всем позаботится он сам.

И пятый, последний, раз он сообщил, что билеты ему уже доставили и мы вылетаем завтра в час дня. В аэропорту надо быть за два часа.

Когда через пять минут опять зазвенел Анькин телефон, я не выдержала:

– Слушай, он тебе еще не надоел?

– Нет, мне нравится, когда обо мне беспокоятся, – ответила Анька и поднесла мобильник к уху. – Да, да, Альберт, я поняла. Если тебе это действительно будет несложно сделать, то я буду очень признательна.

Она положила мобильник на стол и посмотрела на меня.

– Что ты вылупилась? А в аэропорт мы как будем добираться, ты подумала?

– У нас машина есть.

– И она будет три ночи стоять в аэропорту? И зачем?

– Что ты предлагаешь?

– Не я, а Альберт. Он заедет за нами завтра в одиннадцать.

– Как мило с его стороны. А за это он, конечно же, ничего не просит? Только тебя, да?

– Ну что ты злишься? Между прочим, у меня такого заботливого мужчины еще никогда не было.

– Ага. Ну, тогда могу сказать одно: и не будет. ТАКОЙ только один. Поздравляю, ты выиграла главный приз.

– Лорик, ну что с тобой? Почему ты злишься?

Я заплакала.

– Я толстая. Я некрасивая. Почему тебе уже шесть раз позвонили, а мне ни одного!

– Мы просто… ты просто… не дала свой телефон Сергею, вот он и не звонит. А если бы дала, то он бы обязательно позвонил.

– Шесть раз? – спросила я и заревела громче.

– Ну, может, и не шесть. А зачем тебе так много? Честное слово, пять раз вполне достаточно.

Я вытерла слезы.

– Я завтра же дам ему свой номер телефона, и пусть он только попробует мне не позвонить.

– Подожди, подожди, нельзя его принуждать.

Я на секунду задумалась, а потом разрыдалась в голос:

– Я зна-а-аю-ю-ю. Но мне так хочется, чтоб он позвонил. Хотя бы один раз.

Тут зазвенел мой мобильник. Я нажала на кнопочку и услышала:

– Здравствуй, ангел!

– Здрасти, – ответила я, и мои глаза чуть не вылезли из орбит. Меня по-разному называли. Была я и киской, и зайкой, и розовым поросенком, но ангелом меня еще никто не называл.

– Мне только что звонил Альберт и сказал, что все к поездке готово. Мы заедем за вами завтра в одиннадцать часов.

– Хорошо, – ответила я почти шепотом.

– Тогда до завтра.

– До завтра.

Я положила мобильник и посмотрела на Аньку.

– Ну? – спросила она.

– Что ну? Это Гена. Крокодил.

– Лорик, не крути носом. Никакой он не крокодил. Мне он, кстати, больше всех понравился.

– Ну и бери его себе.

– Знаешь что, ты просто невыносима. Пойду-ка я лучше поработаю.

И Анька решительной походкой направилась к себе в комнату.

Ну вот. Обидела лучшую подругу. И все из-за чего? Из-за того, что мне не позвонил Сергей.

А почему он должен был звонить? Разве он обещал?

Я пыталась успокоить себя, но все равно ничего не получалось.

Я пошла к себе в комнату, забралась в кресло с ногами и просто думала. Обо всем. В основном о том, что я влюбилась. А влюбляться мне нельзя. Я становлюсь просто сумасшедшей. Я не могу просто любить. Я бросаюсь в любовь с головой, с руками и ногами и даже со своим хвостиком. Я пытаюсь отдать все, что у меня есть. Яне обращаю внимания на недостатки. Точнее сказать, я их просто не вижу. Я забываю обо всем на свете и думаю только о предмете своей любви.

Эдуард как-то сказал мне: «Иногда мне кажется, что ты задушишь меня своей любовью. Как ты не понимаешь, что мне нужен воздух!»

Тогда я усмехнулась и спросила его, не другая ли женщина подразумевается под «свежим воздухом». А сейчас я понимаю, что он имел в виду просто свободу.

Я бы очень хотела, чтобы меня кто-то полюбил так же горячо и сильно, как умею любить я. Чтоб хоть раз в жизни испытать такую любовь, когда тебя любят вот такой, какая ты есть: толстой, длинноносой, целлюлитной…

Можно и дальше перечислять все прелести моего тела, но думаю, что пока и этих достаточно, чтобы процитировать: «Такой, как я, нет, не было и… не надо».

Город Худеющих

Первый раз в Город Худеющих я попала после того, как родила дочь.

На пропускном пункте бабушка, годочков под триста, меня спросила:

– Кого позвать?

Кроме того, что я не отличаюсь ни умом, ни сообразительностью, еще и девятимесячная реакция на ослабевающий умом организм сделала свое дело: я молчала, хоть и изо всех сил пытаясь пошевелить хоть одной распрямившейся извилиной.

Вахтерша посмотрела на меня сквозь очки и еще раз грозно спросила:

– Кого позвать?

У меня началась паника. Этот город был совсем мне не знаком, и приятелей у меня там не было. Но я напрягла все свои оставшиеся умственные силенки и тихо предположила:

– Может, президента?

Вахтерша привстала, окинула меня взглядом и спросила:

– А ты точно по адресу пришла, деточка? Тебе, часом, не туда? – и кивнула в сторону дороги, где на указателе красовалась надпись «Город Умалишенных». – К нам часто приходят по ошибке. Путают дороги.

– Нет. Мне точно к вам. Я собираюсь похудеть на двадцать или хотя бы на десять килограммов, – отрапортовала я и протянула свой паспорт.

Вахтерша вздохнула, ввела мои данные в компьютер, потом нажала на какую-то кнопочку на столе, наклонилась ближе к телефону и крикнула:

– Клава, принимай товар.

Я осмотрела себя со всех сторон, пытаясь выяснить, что именно во мне является товаром, и улыбнулась вахтерше.

Через несколько секунд в дверях показалась Клава. Достоинств у нее было много. Во-первых, рост. Не как у Майкла Джордана, но примерно как у разводящего баскетболиста. Во-вторых, вес. Где-то килограммов пятьдесят. В-третьих, грудь. Памела Андерсон может закусить локти и умереть от удушья. В-четвертых, глаза. Я не буду их описывать, потому что все равно не смогу: букв таких Мефодий и Кирилл не придумали. Была еще куча достоинств – вроде ног такой же длины, как весь мой рост, – но, если я начну перечислять все, вы удушитесь, как Памела, а я потеряю своего читателя.