История ересей - Генри Чарльз Ли

class="a">{60}. Этот текст вызывает некоторые вопросы. Еретики противопоставляли грешному священнику — honestus, sanctus, prudens religiosus. Что подразумевается здесь под термином religiosus, человек ли принадлежащий к признанной церковью religio(ordo), что было бы согласно со словоупотреблением эпохи, или просто «религиозный» праведный мирянин? За последнее говорит отрицательное отношение еретиков к клиру римской церкви, не щадившее монахов. К тому же, может быть, термин religio мог быть применен и к братству, не утвержденному церковью. Этот religiosus должен быть honestus, sanctus и prudens. Что покрывают эти понятия: простую ли, достижимую и в миру праведность или апостольскую жизнь, как можно предполагать по аналогии с арнольдистами, катарами и в связи с идеалом святости, распространенным в это время? Такое понимание подтверждается и идеалом жизни группы, и отношением ее к остающимся в миру. В тесной связи с этим стоит и другой вопрос. Что значит bonus clericus? Клирик, ведущий апостольскую жизнь, или же клирик относительной праведности, возможной и в римской церкви? Последнее кажется более вероятным, потому что едва ли бы в противном случае еретики нашли «хороших клириков». Впрочем, может быть, для них bonus clericus было только термином, не имеющим реального объема. Religiosi могли совершать таинства, но было ли для этого достаточно одной их «святости», или требовалось и еще что-нибудь (посвящение, согласие братства…)? Раскаявшись, Дуранд и его товарищи признают только того пресвитера, который «а visibili et tangibili Episcopo regulariter ordinatus est»{61}. Значит, и их religiosus, совершающий таинства, считался ими или мог считаться ordinatus, только, конечно, не епископом римской церкви. Но каким? Епископ римской церкви характеризуется здесь как visibilis и tangibilis. Следует ли отсюда, что епископ еретиков invisibilis и intangibilis, т. е. не человек, а Бог! Или же слова visibilis и tangibilis относятся не к самому епископу, а к его officium, т. е. могут быть переданы так: «епископ, видимо и чувственно получивший свое поставление?». В последнем случае и еретики могли поставлять пресвитера при содействии человека или группы лиц, обладающих по их мнению правом поставления. Такое предположение позволяло бы решить в отрицательном смысле вопрос о достаточности «святости» для пресвитерских функций, если же принять противоположное, вопрос этот остается открытым, так как неясно, не могло ли скрываться за данным в булле выражением мысли еретиков еще какое-нибудь, для римской церкви не имеющее значения условие, например согласие братства, при котором Бог — invisibilis et mangibilis episcopus — поставляет в пресвитеры. Наконец, ведь возможно и то, что еретики поставляли своих honesti et sancti religiosi пресвитерами, оправдывая это хотя бы ссылкою на «невидимого епископа», а Рим, для которого был важен только факт совершения таинства лицом канонически не поставленным, т. е. по его воззрению совсем не поставленным, вложил в уста Дуранда простой отказ от значения этого факта, не вдаваясь в опровержение теорий и доказательств противников и только намекнув на них в словах visibilis et tangibilis, обозначающих конкретного епископа римской церкви. Допустимы и другие возможности.

Итак, булла выдвигает ряд проблем: что такое bonus clericus religiosus; дает ли одна sanctitas право совершать таинства и тожественно ли это право с ordinatio? Исходя из данных самой буллы проблемы эти разрешить нельзя, и чем тоньше и точнее будет анализ, тем вероятнее возможность субъективной и несоответствующей действительности гипотезы. Мы можем с уверенностью сказать одно, что каковы бы ни были заблуждения вальденсов, касающиеся клира и таинств, и в частности евхаристии, Дуранд с товарищами от них отказываются, признавая malitiam derlei не имеющею отношения к действенности таинства, а для евхаристии необходимыми посвященного епископом пресвитера, традиционные торжественные слова и «верное намерение приносящего жертву».

Другие черты прежних верований обратившихся еретиков — отрицание крещения младенцев. И то и другое смело можно отнести насчет нашей группы, так как отношение к крещению младенцев подтверждено «Рескриптом» ломбардцев, а аскетические тенденции вальденства несомненны. Не исключена, конечно, возможность влияния на вальденсов катаризма, так же как и внесения в исповедание веры Дуранда отрицания вегетарианства в противовес не вальденсам, а катарам. Наконец, вальденскою чертою следует признать отказ от клятвы и категорическое признание греховности всякого убийства, ведущее к отрицанию светских властей.

Идеалом Дуранда и его socii{62} была морально чистая жизнь, и, как катары и арнольдисты, с моральной точки зрения отвергали они грешных прелатов, переходя к отрицанию церкви, но в отличие от катаров сохраняя существо ее учения. Можно предполагать, что они думали, что спастись в миру нельзя. «Исповедуем и верим, отказываясь от прежних заблуждений, что спасаются остающиеся в миру, владеющие своим добром, творящие из своего имущества милостыню и остальные благодеяния и хранящие предписания Господа». Из текста буллы можно было бы заключить, что при каких-то условиях они даже не допускали спасения грешников, отказываясь от общения с ними. Но последнее, может быть, относится к учению катаров о возможности только одного покаяния. Во всяком случае только в связи с катаризмом мне понятен касающийся этого темный текст буллы.

Вальденсы Дуранда вернулись в церковь, отреклись от своих заблуждений. Но естественно желание сохранить, что возможно, из того, что было им дорого, и моральный ригоризм должен был руководить обращенными и в ограде церкви. Это явствует из второй части буллы: «Мы отказались от мира, роздали по совету Господа бедным то, чем обладали, и решили быть бедными. Мы не станем заботиться о завтрашнем дне и ни от кого не примем ни золота, ни серебра, ни чего-либо подобного ради одежды и пищи ежедневной. Мы решили соблюдать советы Евангелия, так же как и его предписания». Допуская, что можно спастись и оставаясь в миру, для себя они не отказались от прежней жизни — от полной нищеты, «соблюдении вечного девства и целомудрия», жизни по Евангелию. Они сохранили даже прежнюю одежду, внеся в нее лишь незначительные изменения, необходимые для того, чтобы и внешне отличаться от прежних своих собратьев. Прежние же отношения, вероятно, сказываются и в занимающих видное место постах и молитвах, среди которых особенное значение имеет любезная всем еретикам молитва Господня. С этим образом жизни прежде была связана деятельная пропаганда нового учения, ставившая себе целью увеличение секты, а может быть, и руководство мирянами, не отказывающимися от мира вполне. В измененной форме эта деятельность продолжалась и теперь. В ней две стороны — борьба с еретиками и наставление в вере. «Так как большинство из нас клирики и почти все образованные, мы решили всеми силами предаться чтению, увещанию, учению и спорам со всеми сектами заблуждения. Споры должны вестись братьями учеными, католическая вера которых доказана и