Дед (роман нашего времени) - Эдуард Лимонов

Дед буркнул армянину:

– Пропусти его, – и с любопытством поговорил немного с незнакомым ему подвидом человека.

Черноволосого звали Серёгой, ему 35 лет, на улице он с середины 90-х, то есть чуть ли не пятнадцать лет. Дед дал ему пухлую «Анну Каренину», пообещав после прочтения Карениной дать своего «Тараса Бульбу». Дело в том, что «Тараса Бульбу» Деду забросили нацболы вместе с «Жизнью в Древнем Египте», тогда как «Анну Каренину» он обнаружил в «пятой» камере на подоконнике.

«Нас с дядей Васей вон из “четвёрки” перевели к вам», – своеобразно ответил Сергей на вопрос Деда: «Ты из каких будешь? Чем занимался, прежде чем бомжом стать?»

Из этого «нас с Василием» Дед сделал вывод, что Сергей не хочет рассказывать о себе больше, чем назвал своё имя.

«Ну и правильно, – подумал Дед, – в тюрьме болтать не надо, опасно…»

Уходя, Сергей чуть задержался, чтобы объяснить:

– Менты «четвёрку» для кого-то важного освобождают.

Дед решил справиться у транзистора, кого везут к ним. «Эхо Москвы» ситуацию не прояснило. По «Эху» выступал слишком хорошо знакомый Деду Сергей Удальцов, «координатор», как его называли, организации «Левый фронт». Удальцов заявил о смене формата проведения «Дней гнева». Отныне «Дни гнева» будут проводиться не раз в месяц, но раз в несколько месяцев, объявил Удальцов, по необходимости.

«Фактически это признание того, о чём я предупреждал их: слишком частые митинги утомляют активистов. Думаю, по 11-м числам националисты также выходить не станут, – сказал себе Дед, – потому что им не дадут, власть костьми ляжет, но не даст. Ещё один очаг, одна язвочка в центре Москвы. Они с нами-то намучились, со “Стратегией-31” уже два года мучаются».

«Дни гнева» в подражание «Стратегии-31» создали два как будто непохожие друг на друга типа. «Левый» Сергей Удальцов и либерал Лев Пономарёв.

Дед стал размышлять об этих двоих с самого начала. От печки: «Удальцов начинал как руководитель “молодёжки” – молодёжной организации внутри “Трудовой России”, названной затем АКМ-Авангард красной молодежи. Потомственный коммунист, правнук знаменитой революционной фурии Землячки, в Москве есть улица Удальцова в честь дедушки Сергея.

Лев Пономарёв – некогда близкий соратник Ельцина, однако судьба его сложилась нерезультативно, должностей и званий он не получил, и в конце концов вынужден был переквалифицироваться в правозащитники. Пономарёв сумел сделать свою организацию “За права человека” известной. У него репутация ничем не брезгующего для добычи грантов человека.

“Дни гнева” эти два джентльмена слизали с нас, это ясно», – Дед всё стоял у транзистора, глядя в окно, и размышлял. За окном ползли трамваи.

«Даже принцип руководства у них слизан с нашего. Костяк “Стратегии” – лидер партии Дед и правозащитник Алексеева, ну, была до тех пор, пока не переметнулась. Вот и у них координатор Удальцов и правозащитник Пономарёв».

Деду были известны некоторые детали возникновения «Дней гнева», неизвестные широкой, что называется, общественности, которая видит лишь поверхность событий, но не подозревает об их глубине. Дело в том, что изначально «Дни гнева» были направлены лично против мэра Москвы Лужкова. Они и проводились, точнее, их пытались провести, всякий раз под его окнами у памятника Юрию Долгорукому.

В конце сентября 2010-го президент России Дмитрий Медведев снял Юрия Михайловича Лужкова с должности мэра Москвы с формулировкой «в связи с утратой доверия президента Российской Федерации». Ясно, что не «Дни гнева», всякий раз по 12-м числам их разгоняла милиция, свергли выдающегося феодала Лужкова Юрия Михайловича. В начале сентября 2010-го на федеральных каналах вышли несколько документальных фильмов с уничтожающей критикой в адрес Лужкова. Дед попытался вспомнить фильмы. Вот: «Дело в кепке», «Беспредел. Москва, которую мы потеряли».

Свалили Лужкова, об этом как-то рассказал Деду один из помощников бывшего премьера Касьянова, свалил его целый коллектив олигархов. Были названы имена Фридмана, Прохорова и Чубайса, заклятого старого врага Лужкова, и ещё одиозного Абрамовича.

Пока Лужков был во главе Москвы, «Дням гнева» перепадали какие-то деньги от этого коллектива. Сам Удальцов мог об этом и не знать. То, что пономарёвская организация «За права человека» доила антилужковскую коалицию, вполне очевидно. Тотчас после снятия Лужкова с должности хладнокровный и деловой правозащитник Лёва Пономарёв вышел из руководства «Дней гнева». А зачем дальше, денег-то уже не дадут.

Удальцов попытался провести и провёл кое-как в октябре, ноябре и декабре «Дни гнева» по двенадцатым числам, а вот 12 января, сегодня, уже понял, что придётся закруглиться. Потому и выступает на «Эхе Москвы», объявляя, что теперь будут проводить свои «Дни гнева» раз в несколько месяцев. Наверное, и этого не будет.

Дед даже повеселел от того, что начинает во всём в этом разбираться. Профанам всё это не видно, Деду всё это видать.

– А зачем Удальцов продолжил «Дни гнева» после того, как убрали Лужкова? – задал себе наводящий вопрос Дед.

– А потому, старая твоя голова, что Удальцов соревнуется с тобой, Дед, подражает тебе. Своими «Днями гнева» он вступил с тобой в соревнование. Это раз. Сам он не способен придумать свежую идею, потому АКМ всегда подражала как организация нацболам. И всегда страдала от своей второстепенности.

А два, поскольку раз уже был, а два, это то, что в полицейском государстве необычайно трудно изобрести способ политического существования оппозиционной партии.

Темноволосый и длинноволосый, лёжа то на боку, то на спине, упрямо читает бомж Сергей данную ему «Анну Каренину». Второй бомж, этот почти старик, голова плешивая, раскурочив множество недокуренных остатков сигарет (во времена юности Деда их называли «бычки»), скручивает из добытого табачка, ссыпав его в обрывок газеты, уродливую козью ногу.

Армянин Гарик спокойно прилёг на чужую постель. Дед бы не стал, но вот Гарику не брезгливо.

Андрей Брут/Закстельский довольно бессмысленно манипулирует двумя кружками и бутылкой из-под воды «Шишкин лес». Разбавляет чай, выливает его в другую кружку, затем забывает о чае. Идёт к Василию.

– Ты что тут воняешь, бомж вонючий!

Бомж смотрит на Брута/Закстельского стеклянными глазами. Сквозь него. И продолжает вталкивать вполне чистыми старыми ногтями табачок в козью ногу.

Закстельский бежит к двери и стучит в нее. Безрезультатно. Ближайший дежурный милиционер или далеко, или ленится. Из камер постоянно стучат, спрашивая чего-нибудь.

Закстельский возвращается к бомжу Василию и вдруг бьёт рукой по козьей ножке, по окуркам. Естественно, всё это падает на колени Василия и на пол.

– Андрей! Ты чего, не в себе? – Дед, зная, что имеет влияние на Брута/Закстельского, подходит к месту происшествия. Бросив «Анну Каренину», вскочил на ноги длинноволосый Сергей.

– Нет, но менты совсем оборзели. С бомжами нас заставляют жить. С этим грязным, вонючим отродьем…

– Успокойся, Андрей. Их вымыли и выстирали, прежде чем к нам кинуть.

Сидевшие на своих кроватях встают. Лежавшие на кроватях садятся. Ходившие по камере останавливаются.

Дверь в камеру открывается.

– Чего у вас тут? – на пороге милиционер-женщина с крупной грудью и сержант, Дед его не помнит, новый какой-то.

– Всё в порядке, сержант! – говорит Дед. – Всё в порядке.

– Хозбанда! Наверх! – командует милиционер-женщина. Покрасневший от злости Закстельский и высокий парень с таджикской фамилией и русскими чертами лица уходят. Дверь закрывается.

– Не держи на него зла, Василий, – дед смотрит на бомжа как можно ласковей. – Он не злой человек. Сидит вот подряд на сутках пятый раз. «Одни чёрные полосы», говорит, в жизни у него.

– Мы сюда к вам не просились. Семь суток отсидели в «четвёрке», как у царя за пазухой, еду нам туда носили, – объясняет длинноволосый Сергей сгрудившимся вокруг него обитателям камеры. – Но к вечеру сказали, каких-то привезут, которых нужно держать отдельно.

Через самое небольшое время, может, минут через двадцать, дверь в камеру открывается и не закрывается. (В дверях – два милиционера. Ждут чего-то.) Некоторое время никого нет. Затем появляется тихий Брут/Закстельский.

– Давай. Собирай вещи. (Милиционер.)

Закстельский опустошает содержимое тумбочки у своей кровати. Скатывает матрац, подушку и одеяло внутрь.

– Живее шевелись!

У двери Закстельский оборачивается.

– Бывайте все!

– Бывай!

Дверь не закрывается. В коридоре сержант обыскивает Закстельского.

Дед к милиционеру номер два, тому, что в дверях (милиционер играет длинным ключом от камеры, бьёт им по ладони).

– Куда его? Чего случилось?

– Повздорил с капитаном. Отстранён от работы в кухне. Пойдёт обратно в «шестёрку», раз не умеет себя вести.

– Его лечить надо, сержант. Он совсем невменяемый, у него паранойя, я думаю, а его пятый раз подряд судья к нам присылает.