Знак темной лошади - Анатолий Ромов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что с ним, не знаешь?
Отстранившись, мать покачала головой:
— Я знаю только, что его повезли в госпиталь Святого Марка. Ты должен держаться.
— Ты связывалась с госпиталем Святого Марка?
— Связывалась. Но что с Эрнестом, они пока сами не знают. Они просто сказали, что этот больной доставлен к ним, вот и все. Ты поедешь туда?
— Конечно. Прямо сейчас.
— Я поеду с тобой. Если хочешь, садись в мою машину, так будет быстрей.
Через полчаса Анри вместе с матерью стоял перед окошечком регистратуры госпиталя Святого Марка. Регистраторша с крахмальной наколкой, записав фамилию и имя больного, нажала несколько кнопок. Взглянув на дисплей, спросила, ие поднимая глаз:
— Мадам, месье, простите, вы родственники?
— Да, — сказала мать. — Я жена, а это сын.
— Больной в реанимационном отделении. Во всяком случае, был там три минуты назад. — Регистраторша так и не посмотрела на них.
— Был? — Мать помолчала. — А сейчас?
Снова нажав несколько кнопок, регистраторша мягко улыбнулась:
— Мадам, мне пока ничего неизвестно. Если мадам и месье желают, вы можете пройти в реанимационное отделение. Я предупрежу пост.
— Да, мы желаем.
— Пожалуйста. Четвертый этаж на лифте и направо до конца. Спросите доктора Бергмана.
Поднявшись на лифте и пройдя по коридору до дверей с надписью «Реанимация», они увидели невысокого человека средних лет в белом халате, белом колпаке, со спущенной на грудь синей повязкой. Внимательно посмотрев на них из-под огромных очков, человек спросил:
— Простите, вы мадам и месье Дюбуа?
— Да, — сказала мать. — Нам предложили пройти сюда и спросить доктора Бергмана. Нам нужно…
Не дав ей договорить, человек мягко тронул ее за руку:
— Простите, мадам, я уже предупрежден. Я доктор Бергман.
— Да? — Некоторое время мать стояла, глядя на него. — И… как мой муж?
— Мадам, мы пытались сделать все, что могли. Вам нужно крепиться.
— Да? — Мать взяла Анри за руку. — Вы хотите сказать, мой муж…
— Увы, мадам. — Сняв очки, доктор Бергман моргнул и тут же надел очки снова. — Когда его привезли к нам, у него уже минут двадцать не было пульса. К тому же яд успел разрушить все внутренние органы.
— Яд? Это был яд?
— Да, мадам, это был яд. Очень сильный яд.
Все, что говорил доктор Бергман дальше, Анри уже не слышал. Он только повторял про себя, глядя на расплывающиеся белые пятна: отца нет. Отца больше нет. Нет.
* * *Остаток дня Анри провел в своей комнате в депо, лежа на кровати. Попросив Себастэна не пускать к нему никого, по какому бы поводу его ни спрашивали, он запер дверь комнаты на ключ и сразу же рухнул навзничь. Какое-то время он просто плакал, не стыдясь своих слез; потом, когда слезы кончились, просто лежал, бессмысленно разглядывая потолок и стены. Он уже знал, что приз Дерби судейская коллегия решила все же отдать Сен-Клу, однако это его нисколько не взволновало. На него наваливалась, его душила пустота, возникшая внутри. Отец был для него больше чем отцом; он был для него братом, другом, отец вырастил его, научил любить все то, что он сейчас любит. Отец всегда, не жалея, отдавал ему свое свободное время, а главное, отец понимал его, понимал так, как не сможет понять никто и никогда. Именно поэтому он чувствовал себя сейчас так, будто из него что-то вынули, оставив внутри, в нем самом, пустоту.
* * *Взяв пульт, Жильбер чуть прибавил громкость на укрепленном над спинкой кровати телевизоре. Теленовости были прерваны появлением сестры. Заглянув в палату, Патрис проговорила:
— Месье Ткела, к вам гость.
Сообщая ему это, она буквально лучилась улыбкой. Подумав, что это неспроста, Жильбер спросил:
— Что же это за гость?
— Та самая дама.
— Та самая дама?
— Да. Которая приносила розы. Ведь я говорила, что она еще придет.
Неужели это Нгала? — подумал Жильбер. Конечно, он будет рад ее видеть, и все же…
— Где она? спросил он.
— Здесь, у двери. Она может войти?
Прежде чем что-то сказать, Жильбер выключил телевизор. Конечно, он помнил все, что было связано с разыгравшимися три дня назад событиями. Смертью мужа Нгалы, призом Дерби и выступлением в этом призе Анри вместо отца.
— Так она может войти? — повторила сестра.
— Конечно, пусть войдет.
Войдя, Нгала молча подошла к окну, положила на подоконник букет свежих роз. Налила в вазу воды, поставила цветы в воду и только после этого, усевшись на табуретку рядом с Жильбером, посмотрела на него. Встретив его взгляд, вымученно улыбнулась. Сказала тихо:
— Как ты? Выглядишь ты лучше, чем я думала.
— Да я уже почти здоров. Он помолчал. — А как ты?
— Что ты спрашиваешь? В больнице же лежишь ты.
— Я знаю, у тебя неприятности.
— Ну… — Она помолчала. — Что об этом говорить.
— Смерть мужа, вся история с Анри. Я ведь смотрю телевизор.
— Д-да… Знаешь, на меня вдруг все это свалилось… как-то скопом.
— Газеты и телевидение сообщают, что причины смерти твоего мужа до сих пор не выяснены. Правда, в одной из газет я прочел, что полиция считает: твой муж умер от сердечного приступа.
— Не знаю, зачем только полиция выдумала эту чушь про сердечный приступ. Это полная чушь. Полная.
— От чего же умер твой муж?
— Его убили. — Нгала сказала это еле слышно.
В версию естественной смерти Дюбуа Жильбер не верил с самого начала, и слова Нгалы подтвердили: он был прав. Все же, чтобы выяснить все до конца, он спросил:
— Каким же образом его убили?
— Его отравили леденцами. Эрнест сосал леденцы, чтобы легче было бросить курить.
Отравился леденцами… Интересный способ убийства, подумал Жильбер. Главное, безупречный в данной ситуации, когда убийцы Дюбуа заранее знали, что его смерть будет проходить на глазах миллионов телезрителей. Ведь и он сам, лично наблюдавший события в день Дерби по телевидению, мог бы сказать: все, что происходило на экране телевизора со старшим Дюбуа, никак не было похоже на убийство. Во всяком случае, внешне. Эрнест Дюбуа упал. К нему бросились телохранители. Затем его внесли на носилках в машину «скорой помощи». Если бы он был обычным телезрителем, он бы точно подумал: человеку просто стало плохо.
Обдумав все это, он спросил:
— Где твой муж держал эти леденцы?
— Он носил эти леденцы в жестяной коробочке, в кармане. И сосал их каждый день, практически все последние месяцы с момента, когда выкурил последнюю сигарету. Анри хорошо видел, что Эрнесту стало плохо, когда он разгрыз один из этих проклятых леденцов. Это случилось перед самым взвешиванием. Потом, когда Эрнест упал, он, уже умирая, сказал Анри: «Они отравили меня леденцами». Да и врач в больнице сказал, что Эрнест умер от сильного яда.
— Почему же полиция скрывает это?
— Не знаю. О том, что Эрнеста отравили, я сообщила в редакцию сразу же, из больницы. Позвонила прямо шефу и все ему рассказала. Но перед самой сдачей номера в набор полиция попросила придержать мое сообщение якобы в интересах следствия.
— Кто именно в полиции это сделал, не знаешь?
— Сначала шефу позвонил тот мерзавец, который мучил Анри на допросе, комиссар Ланглуа. Потом, когда шеф все же решил включить сообщение в экстренный выпуск, ему снова позвонили, на этот раз сам заместитель министра внутренних дел. Тут же последовал звонок владельца газеты. Ясно, тягаться с ними шеф не мог.
Нгала сидела, сжав кулаки и закусив губу. Судя по всему, весь этот разговор был ей неприятен. Заметив это, Жильбер сказал мягко:
— Прости, Нгала. Я знаю, тебе не очень весело. Вряд ли стоило затевать этот разговор.
— От этого разговора все равно никуда не уйдешь. Наоборот, я даже рада, что все тебе рассказала.
Некоторое время оба молчали, вслушиваясь в тишину. Наконец Нгала улыбнулась:
— Вообще я хороша. По идее я должна за тобой ухаживать, а вместо этого плачусь в жилетку. Сделать тебе кофе? Настоящий?
— Ну… если разрешит сестра. У меня же диета. Но думаю, кофе можно.
— Конечно. Кофе тебе не помешает. Сестру я уговорю, у нас с ней неплохие отношения.
— Ты не заметила, кто сидит в коридоре?
— Полицейский и один из наших.
— Хорошо, жду твой кофе.
— Сейчас. — Улыбнувшись, Нгала вышла. Вернулась она минут через двадцать, с подносом, на котором стояли кофейник и две чашки.
После того как его счастье кончилось и Нгала ушла, Жильбер долго лежал, вспоминая каждое ее движение и каждое слово. И сам не заметил, как заснул.
* * *Проснувшись, он понял, что уже вечер. В палате было темно. Полежав немного, он наконец обнаружил, что рядом с его кроватью кто-то сидит. Вглядевшись, узнал Марселя.
Заметив, что он проснулся, Марсель тронул его за плечо: