Топи и выси моего сердца. Дневник - Дугина Дарья Александровна

Известна информация про его семью, про обучение, про орден кармелитов, где он занимался духовными и интеллектуальными упражнениями. Известно, что на него повлиял Фома Аквинский, да и вообще, традиционный перечень всех философов, которые инспирировали доминиканцев. Естественно, явно и влияние Аристотеля. Хотя здесь вопрос требует детальной проработки, потому что в то время не стихали споры об аристотелианстве, было много противостояний по этой теме. Один из фактов, на который я хотела бы обратить внимание: Жан Боден – автор работы «О демономании колдунов». Это работа, которая была выпущена у нас и на русском. По сути, речь идет о демономании ведьм, о XVI веке, периоде расцвета колдовства, о попытках выявлений колдуний среди обычного женского мирного населения. Книга состоит из нескольких частей, по классике того времени: «Книга 1», «Книга 2», третья, и, как вы могли догадаться, четвертая книга. Тема невероятно интересная: о союзе духов с людьми, о различии между добрыми и злыми духами… Представьте, что это XVI век, и человек – воспитанник монастырских семи искусств. Это человек, который выращен на церковных богословских текстах, знает прекрасно Библию, канон. Он все это пишет исходя из глубокого теологического опыта. Во второй книге он рассуждает о магии в разных ее видах, об экстазе и восторге колдунов, об обычных отношениях с демонами. Также рассматривает вопрос, совокупляются ли колдуны с демонами, могут ли колдуны насылать болезни, бесплодие и бури. В третьей главе он говорит о законных способах предотвращения колдовства и вновь поднимает тематику влияния колдовской магии и ее вреда, а также говорит даже о незаконных способах предотвращения колдовства. В четвертой книге он сообщает о признаниях, подозрениях насчет колдунов, о расследованиях колдовских дел – более юридическая и конкретная история.

Давайте посмотрим, как Боден описывает тематику экстаза, «восторга колдуна», выхода из себя и обычные отношения с демонами. Напомню, что термин «экстаз» используется в неоплатонической философии как достижение божественного состояния, преодоления человеческого самого по себе – в пользу высшего, надчеловеческого. Как правило, это выход на уровень Души, Ума и далее – Единого[219]. В таком выходе философ (экстаза может достичь только философ) достигает единения с Абсолютом. У Плотина были такие экстазы несколько раз на протяжении жизни (у других неоплатоников, может, и нет). Об этом не всегда пишут, не принято было описывать свой мистический опыт. Даже Дамаский[220] писал: как можно говорить о Едином, если совершается непростительный акт – я о нем говорю, значит я его уничтожаю, потому что он находится по ту сторону слова.

Читаю Бодена:

Экстаз при описании более всего похож на меланхолический сон, при помощи которого подавляются силы души и человек словно бы умирает.

Посмотрите: ничего общего с неоплатонической практикой выхода из себя – скорее, некоторое обессиливание человека, предоставление своего тела бесам.

Многие колдуны в Норвегии, Ливонии и других северных странах отдыхают таким образом от мира, о чем говорит Альберт Великий. Подобное же сказано о сатане в книге пророка Исайи. Мне приходилось бывать в северных краях, и о Господе слышал, дескать, Он оставил народы севера, опороченные демонами-колдунами во власти сатаны. Подобные же отрывки мы обнаруживаем и в Священном Писании, где мы наталкиваемся на недобрые свидетельства о севере. Тем не менее, живущий там народ имеет бо´льшую склонность к меланхолии, чем народы, живущие под теплым небом юга. В основном, они блондины, волосы их подобны коровьей шерсти.[221]

Даже не буду делать лирическое отступление и говорить, что у меня была меланхолическая кома сродни этому меланхолическому сну, которым подавляются силы души, и человек словно умирает. На протяжении последних двух недель ровно это и проявлялось, так что я была в состоянии экстаза.

Но здесь нас также интересует география, которая обрисовывается исходя из Жана Бодена. Получается, что север является стойким в отношении экстатического меланхолического сна, а юг… Интересная картография про север и юг. Понятно по святости севера. Север даже в суфизме воспринимается как полюс.

Таким образом Жан Боден описывает вопрос экстатического, меланхолического сна.

К чему весь этот долгий рассказ? Друзья, тот человек, который вводит концепцию суверенитета, обладает некой тайной стороной. Этот человек так же серьезно, как он говорит про суверенитет, рассуждает про демономанию. И у меня возникает вопрос: как так вышло, что мы с вами воспринимаем суверенитет как подлинную реальность («ну конечно, это же понятно, он реализуется на государственном уровне!»), а от вопроса демономании и колдовства – влияний, экстазов, меланхолического сна – мы отплевываемся, говорим, «ааа, да что это – усталость, просто витаминов нету». Нет, друзья! Так же, как мы верим в суверенитет, так же, как мы верим в реальность того, что находится перед нами, с тем же рвением мы должны верить в демономанию колдунов, говорить про это, сохранять измерение, которое позволяет открывать сакральное пространство. Так что, может, в эпидемии ковида и во всем, что происходит, можно выделить не просто утечку биологического оружия, но и кое-что иное. Обязательно читайте книги 2 и 3 «О демономании колдунов» и обязательно верьте в то, что мир есть нечто иное, чем нам кажется.

Вообще, оказывается, 17 сентября я была красивой и с длинными ногтями.

Здравствуй, Райнер[222]!

Мне кажется, я снова обрела свой контур и почву, она не такая как у тебя, не холодная, она твердая. Она ровная. Без комьев. Райнер, есть ли у вас туманы? А горы? Райнер, когда туманы облекают здания, кажется, что восторжествовала феноменология, что весь позитивизм повержен и больше не ставит под сомнение отсутствие границы. Все есть интенциональный акт – наша стрела субъектности, направленная вперед и конструирующая город. Райнер, сложного было много: рядом ходила черная дама, присаживалась на кровать у изголовья, а потом у ног. Не меня ждала, но оповещала. И я лежала, свернувшись. Райнер, тяжело проживать то, как люди покидают землю. Мама поделилась тем, что ей кажется, что люди не должны вовсе умирать, что не нужно новых – пусть одни и те же живут вечно. А я и не знаю, можно ли так: ведь, наверное, и можно, и все так и есть, потому что для того мира нет старого или молодого, да и юности со старостью нет, это все мы придумали. А там все вечное. Может, мы и вообще не умираем? Как ты думаешь, Райнер? Доберусь ли до твоей могилы когда-нибудь? Еловых ветвей положу на могилу. Вспомню легкость твою и улыбку, и тебя. И тебя, и тебя. Вас всех, мертвые!

Знаешь, Райнер, оказалось, что мое бездействие и неподвижность с хмурым застывшим взглядом, были на самом деле одержимостью и экстасисом? Мог ли ты такое представить? Что я, поверженная, смогу предоставить тело свое для одержимости? Называют это «меланхолический сон». Экстаз Колдунов. Да, Райнер, начала «Демономанию Колдунов» Жана Бодена. Поделюсь с тобой.

Вдруг становится очень плохо – может, просто я беру чью-то боль на себя? Может быть, я учусь впитывать в себя что-то плохое? Сначала я имела право на сочувствие, теперь моя токсичность начинает убивать все рядом. Во мне нет хорошего, я есть зло.