Адмирал Хорнблауэр в Вест-Индии - Cecil Forester

– Мое почтение капитану, я буду на палубе через минуту.

Среди темноты, окутывавшей гавань, шлюпка ярко освещалась фонарем, подвешенным на корме. Свет бликами отражался от блестящего мундира Мендеса-Кастильо. В шлюпке, в порядке, обратном морской иерархии, расселись мичман, лейтенанты, капитан, адмирал. Мощные удары весел несли их по темной воде по направлению к городу, где светились немногочисленные огни. Они прошли рядом с «Эстрельей». На шхуне горел фонарь, но она, очевидно, уже закончила принимать воду, так что на ней не наблюдалось никакого движения.

Тем не менее, из ее открытых люков исходил какой-то неясный гул. То ли рабы оплакивали разлуку с теми, кого забрали, а возможно, они выражали таким образом свои мрачные предчувствия перед ожидавшим их будущим. Хорнблоуэру подумалось, что эти несчастные люди, оторванные от своих домов, погруженные на корабль, подобного которому они никогда не видели раньше, охраняемые белыми людьми (а белые лица должны были казаться им более необычными, чем лица изумрудно-зеленого цвета показались бы европейцу), имеют очень слабое представление о том, что их ждет, еще меньшее, чем имел бы он сам, окажись он вдруг на чужой планете.

– Его превосходительство, – сказал Мендес-Кастильо рядом с ним, – выражает свое удовольствие, постановив принять Ваше превосходительство с соблюдением всех церемоний.

– Это в высшей степени любезно со стороны Его превосходительства, – ответил Хорнблоуэр, с трудом заставляя себя вернуться к исполнению своих служебных обязанностей, и с еще большим трудом пытаясь изъясняться на испанском. Румпель был переложен, и шлюпка сделала резкий поворот, направившись к ярко освещенному молу с массивными воротами позади. Лодка шла вдоль него, а полдюжины облаченных в мундиры фигур застыло в ожидании момента, когда приехавшие высадятся на берег.

– Сюда, Ваше превосходительство, – пробормотал Мендес-Кастильо.

Миновав ворота, они попали во внутренний двор, освещенный множеством фонарей, свет которых, падая на шеренгу солдат, разделялся на две колеблющиеся полосы. Как только Хорнблоуэр вошел во двор, прозвучала команда «На караул!» и в тот же миг заиграл оркестр. «Медвежье» ухо Хорнблоуэра могло различить лишь резкие звуки, но он остановился, весь внимание, держа шляпу с плюмажем за край, сопровождающие его офицеры стояли рядом. Так продолжалось до тех пор, пока оглушительные звуки, многократно отраженные и усиленные стенами, не затихли.

– Превосходное военное приветствие, майор, – сказал Хорнблоуэр, глядя на неподвижные шеренги солдат с их белыми ремнями крест-накрест.

– Ваше превосходительство слишком добры. Не будет ли Ваше превосходительство любезно проследовать в эту дверь?

Несколько размашистых шагов в окружении еще большего количества людей в мундирах с обеих сторон, затем распахнутая дверь и просторная зала. Продолжительный разговор на пониженных тонах между Мендесом-Кастильо и чиновником у двери, а потом громкий звук их имен, объявляемых на раскатистом испанском – Хорнблоуэр давно уже оставил надежду услышать свое имя, правильно произнесенное на иностранном языке.

Главный человек в комнате поднялся со своего кресла, которое выглядело почти как трон, чтобы стоя встретить британского командующего. Он оказался значительно моложе, чем ожидал Хорнблоуэр, лет тридцати, смуглый, с узким, подвижным лицом, имевшим веселое выражение, вопреки презрительно вздернутому крючковатому носу. Его мундир сиял золотым шитьем, на груди висел Орден золотого руна.

Мендес-Кастильо представил их, англичане сделали глубокий поклон представителю Его Католического Величества и удостоились вежливого кивка в ответ. Мендес-Кастильо рискнул даже назвать титулы приглашенных, возможно, это являлось нарушением этикета, подумал Хорнблоуэр, однако было очевидно, что присутствующие очень этим довольны.

– Его превосходительсво маркиз де Айора, капитан-генерал Его Католического величества доминиона Пуэрто-Рико. – Айора улыбнулся в знак приветствия.

– Я знаю, что Вы говорите по-испански, Ваше превосходительство, – сказал он. – Мне уже приходилось слышать, как Вы делаете это.

– Неужели, Ваше превосходительство?

– Я был маойром в партизанском отряде Клароса во время штурма Росаса. Я имел честь быть Вашим сослуживцем, и хорошо Вас помню. Ваше превосходительство, конечно же, не помнит меня.

Было бы слишком опасно признать этот факт, и Хорнблоуэр, не найдя подходящих слов, только поклонился еще раз.

– Ваше превосходительство, – продолжал Айора, – Вы почти не изменились с тех пор, если позволите так выразиться. Одиннадцать лет прошло с тех пор.

– Ваше превосходительство очень любезны. – Это была одна из самых полезных фраз в дипломатическом языке.

Айора обратился к Феллу – с похвалой состоянию его корабля, и улыбнулся младшим офицерам. После этого, словно это был именно тот момент, которого он ждал, Мендес-Кастильо обернулся к ним.

– Возможно, вы, джентльмены, не почтете за труд быть представленными дамам? – сказал он, взгляд его скользнул мимо Хорнблоуэра и Фелла и остановился на лейтенантах и мичманах. Хорнблоуэр перевел, и видел, как они, с легким волнением, ушли в сопровождении Мендеса-Кастильо.

Айора, вопреки этикету и испанским обычаям, не терял времени и, как только они с Хорнблоуэром и Феллом остались наедине, сразу же перешел к делу.

– Через подзорную трубу я наблюдал за тем, как вы преследовали «Эстрелью дель Сур» сегодня, – произнес он, и Хорнблоуэр еще раз почувствовал, что не может подобрать слов. Поклон и улыбка, в данной ситуации, тоже были неуместны. Он мог только хранить ничего не выражающий вид.

– Это непростая ситуация, – продолжал Айора. – Согласно предварительной договоренности между нашими правительствами британские военные корабли имеют право задерживать в открытом море испанские суда, груженые рабами. Но в испанских территориальных водах те могут пребывать в безопасности. Когда будет подписана новая конвенция по искоренению работорговли, тогда эти суда будут преследоваться правительством Его Католического Величества, но до тех пор мой долг защищать их всеми имеющимися в моей власти средствами.

– Ваше превосходительство, Вы совершенно правы, – сказал Хорнблоуэр. Фелл невозмутимо стоял, не понимая ни слова из их разговора, но Хорнблоуэр чувствовал, что не способен даже попытаться делать перевод.

– И я намерен сполна выполнить мой долг, – твердо заявил Айора.

– Естественно, – сказал Хорнблоуэр.

– Так что, может быть, правильнее будет прийти к полному взаимопониманию в преддверии грядущих событий.