Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов

– Исповедаться надо, причаститься. Я тоже замечал, что и в церкви она какая-то отрешённая стоит. А Игорь Степанович и вовсе не появляется на службах. Понятно, работа задёргала, но в воскресенье хотя бы можно, наверное, выкроить время. Действительно что-то не то у них творится. Ты как-нибудь поговори с ней по душам, вы же подруги. Слабы мы в вере, матушка, слабы! Отсюда и немощь наша. Подлей-ка ещё чайку, будь ласка. – Отец Пётр с улыбкой подвинул чашку к электрочайнику, который стоял на подогреве рядом с Мариной. Блаженно вдохнув поплывший аромат, он задумался и неожиданно спросил: – Мариш, а ты знаешь, когда я по-настоящему поверил в Бога?

– Ну откуда же мне знать?

– Когда ты встала на ноги. После возвращения из Саровской пустыни, от святого источника преподобного батюшки Серафима. Вот когда! Поэтому я без колебаний и в семинарию поступил. Другого пути кроме искреннего служения Господу Богу я уже для себя не видел.

– А до этого разве не верил?

– Верил, но не так, как сейчас. Была какая-то неопределённость, даже не знаю, как это передать словами. Ведь если уж верить в Спасителя, в милость Его, то верить надо, Мариша, без малейшего сомнения, всей душой, всем сердцем. Вот когда ты полностью отдаёшься воле Божией, тогда можно сказать, что ты воистину верующий человек.

– Я так и сделала, когда у меня ноги отнялись, после того как под лёд провалилась. На всё воля Божия, сказала я себе. И ни на минуту не сомневалась, что дождусь своего счастья… А вот если бы мне не помог святой источник преподобного Серафима, ты бы, Петенька, не стал воистину верующим?

– Это очень трудный вопрос, Мариш. Человеку, вставшему на путь сближения с Богом, зачастую в какой-то момент просто необходим решающий толчок, чтобы утратить остатки сомнений в правильности выбранного пути.

– А разве вспыхнувшее в твоём сердце чувство любви к инвалиду не стало для тебя тем самым толчком, Промыслом Божьим? Или тогда ты меня только жалел? – Марина своими добрыми повлажневшими глазами посмотрела на мужа.

– Мариш, какая же ты всё-таки глупышка, – улыбнулся отец Пётр. Он встал со своего стула и уселся рядом с женой, крепко обняв её. – Я ведь сначала влюбился в твой ангельский голосок, когда впервые услышал его с клироса в нашем соборе. И разве можно было не полюбить его обладателя? Поверь, я не придал ни малейшего значения тому, что ты оказалась в коляске. Я по уши влюбился в тебя, и всё тут. – Отец Пётр нежно поцеловал Марину, слушавшую его, подперев подбородок своей маленькой, в тонких прожилках рукой. – Тогда я ни о чём возвышенном не думал, ничего не анализировал. И, конечно, не понимал, что любовь – это как вера: или веришь, или нет; или любишь, или нет. Середины быть не может, потому что и вера, и любовь даются человеку по милости Божией, а она половинчатой не бывает. Помнишь, как сказано в Писании? «Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас». А ещё, Мариша, веру и любовь обрести можно один только раз. Единственный раз! Воссоединённые в душе они называются очень простым словом – счастье.

– И мы с тобой счастливы! Правда ведь?

– Слава Богу! А тебя, матушка, спаси Бог за такой вкусный чай, – снова улыбнулся отец Пётр. Встав, он перекрестился на образа Спасителя и Богородицы, укреплённые на небольшой божничке в «красном углу», к торцу которой была подвешена на короткой цепочке постоянно теплящаяся простенькая лампадка. Марина встала рядом. – Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас.

Помолившись, отец Пётр с Мариной вышли из-за стола. В это время в дверь тихонько постучали.

– Венька, наверное, – добродушно улыбнувшись в бороду, проговорил отец Пётр и пошёл открывать.

Действительно на пороге стоял Венька Шилов, самый трудный воспитанник приюта. Отпетый, как его вначале все называли. Он был старше других мальчишек, за свою короткую жизнь много успел повидать, но только не хорошего. Высокий, худой, физически сильный, с непослушным вихром русых волос и чистым, доверчивым взглядом больших карих глаз, ищущим понимания и поддержки.

Отец Пётр сразу понял, что Венькина неуправляемость – не более чем защитная реакция на возможную несправедливость к нему, на унижение жалостью, которая доводила его до самых настоящих хулиганских выходок… И это понимание быстро сблизило сорванца с батюшкой. Они стали настоящими друзьями, часто обсуждали многие вопросы жизни приюта и даже принимали по ним совместные решения. Венька стал непререкаемым авторитетом среди воспитанников, но никогда не злоупотреблял своим положением. В школе учился хорошо, девятый класс окончил без троек. Горой стоял за своих приютских. И если вдруг кто-то осмеливался обижать их, то только один раз. Повторно объясняться с Венькой не решались даже старшеклассники. Упрёки он без ропота выслушивал только от отца Петра, а потому только батюшке и жаловались на его проделки учителя и родители школьников. Жаловались часто, и это огорчало отца Петра. Но он верил в своего друга и не сомневался, что из него со временем вырастет настоящий православный христианин, а значит, добрый и справедливый человек.

Венька любил петь под собственный аккомпанемент на полуразбитой, практически не настраиваемой гитаре. В его репертуаре были в основном лагерные и кабацкие песни, которыми он зарабатывал деньги для своих прежних хозяев, часами простаивая в подземном переходе с коробкой для подаяний. Но отец Пётр заметил, что эти песни тяготили Веньку как воспоминание о горьком прошлом. Он пел их всё реже и реже, в конце концов оставив для приютских слушателей лишь несколько шуточных бардовских песен.

– Здрасте, – как всегда, немного смущаясь, поздоровался Венька. – Типа это, поговорить бы надо, батюшка.

– Здравствуй, Венечка, проходи, – приветливо пригласила Марина.

– Привет, дружище! Проходи, поговорим. Почему бы нам и не поговорить? – поддержал матушку отец Пётр. – Чаю хочешь?

– Нет, спасибо. Я типа уже поужинал.

– Тогда садись и рассказывай, что у тебя стряслось.

Усевшись у незашторенного окна, отец Пётр и Венька пристально посмотрели друг на друга.

– Батюшка, научите меня играть на гитаре, – неожиданно выпалил Венька.

– Ты же умеешь!

– Нет, по-настоящему. Чё я умею? Ни фига не умею! Пять аккордов, блин, под соплежуйство[59], и всё…

– Ну, Венька, ты такие словеса выдаёшь, что из них впору составлять пособие, как не надо говорить, – рассмеялся отец Пётр. – Зачем тебе все эти «типа», «фиги» с «блинами». Это же понты обезьяньи, один выпенд… Господи, прости меня грешного, и я туда же!

Венька, не сдержавшись, покатился со смеху, а Марина, убиравшая со стола посуду после ужина, укоризненно покачала головой.

– Ладно, ладно, хохотун, – сам едва сдерживая смех, урезонил Веньку отец Пётр. – С вашим братом и не до того договоришься. Да, что касается гитары… Ведь я, Веня, тоже не большой мастак играть. Так, для себя только иногда перебираю струны. Ни рок, ни джаз мне не по зубам. Послушать хорошую музыку – это другое дело. Это мы с матушкой любим на досуге. А играть – нет, даже и не пытаюсь.

– Жалко, блин… – Венька виновато прикрыл рот ладонью и смущённо взглянул на отца Петра.

– Говори, говори, Веня, не стесняйся. Дурная привычка потому и называется дурной, что враз от неё не избавишься. Но стараться надо. Ты старайся…

Добродушный тон отца Петра подбодрил Веньку, и он спокойно, уверенно продолжил:

– В городе хотят провести большой фестиваль-конкурс любительских рок-групп. Точно не знаю когда, но вроде бы осенью. Вот бы поучаствовать! Я думал, мы чё-нибудь путяшное ти… сможем подготовить до осени. А так…

– Дело хорошее, Веня, но здесь я тебе вряд ли чем смогу помочь. Написать тексты – это мы с Максимом Ивановичем, пожалуй, осилим. Пару гитар более-менее хороших раздобыть – тоже можно попытаться. Но нужен лидер, ведь любая рок-группа держится на лидере. Ты и сам, я думаю, годишься для лидера, вот только кто бы поднатаскал тебя. Это уже сложнее… А вообще, знаешь что, дружище, не отчаивайся. У нас всё лето впереди. Бог даст, что-нибудь и придумаем.

Венька ушёл невесёлый. Отец Пётр, задумавшись, ещё долго стоял у окна, пока Марина не отвлекла его своими разговорами.

Глава 14. Снова Глорин

Полковник Игнатов был вне себя. Таким его подчинённые никогда не видели. Собравшиеся в кабинете оперативники не поднимали голов. Все понимали, что с уходом из-под наблюдения Глорина операция «Антиквар» зашла в тупик, и состояние начальника отдела было вполне объяснимо.

– Хотите ещё сюрприз? – Полковник достал из папки на столе бумагу и потряс ею в воздухе. – Вот только что полученная сводка ГИБДД. На сто шестом километре Уфимского тракта, а это, к вашему сведению, поворот на Сосновку, в результате дорожно-транспортного происшествия сгорел автомобиль. И чей вы думаете? Вот, пожалуйста, так… модель… номер… «принадлежащий Евгению Савельевичу Кожину». Нашему Кнуту! Твоему Кнуту, лейтенант. – Игнатов выразительно посмотрел на Синельникова. – Где он сейчас, ты знаешь?