Львица по имени Лола (СИ) - Волкова Дарья

О торс, бл*дь!

А ему кажется, что сейчас вполне реально порвать штаны. Собственными силами и без рук, так сказать. Невзирая на плотную ткань диагонального плетения и ширинку на болтах. Гудини бы обазвидовался.

Когда ее язык принялся творить какой-то совсем бесчеловечный беспредел с его соском, Лев понял, что все. Дальше он просто чокнется.

— Дина, пожалуйста… — боже, он говорит, как соседский Серега, когда его настигал эпилептический припадок. Так же эмоционально и бессвязно.

— Что такое? — ее быстрое горячее дыхание обжигает ему шею, грудь касается груди. Да пристрелите лучше из милосердия, но это выносить больше просто нет сил!

— Развяжи меня, пожалуйста, — он пытается уравнять дыхание и говорить как можно разборчивее. — Не обижу, клянусь. Но я так больше не могу. Хочу тебя обнять, — речь завершил на красивой, честной ноте.

Она не раздумывала. И тут же принялась его развязывать. Левка прикусил себе изнутри щеку, чтобы не лизнуть оказавшийся так близко перед лицом сосок. Розовато-бежевый, как он и думал. И наверняка такой на вкус, что можно слюной захлебнуться, взяв в рот.

Руки все же затекли, но ему на это было конкретно плевать. В одно движение он сел и обхватил девушку руками, обнял, прижал к себе. И замер.

Она порывисто дышала в его объятьях. И мелко целовала в плечо — чтобы у него не оставалось ни малейших сомнений в том, что дрожит она не от страха.

Это чудесно. Прекрасно. Просто великолепно. Только вот терпения у него не осталось ни капли. И его сейчас просто сорвет. Как клапан у парового котла.

— Отпусти меня, а? — от Дины одуряюще пахнет горячим юным телом. Какими-то духами и — он может поклясться в этом — возбуждением. Тем самым, женским, влажным и чистым. А ему, похоже, надо будет прыгать с балкона. Этаж третий, авось сломает только ноги.

— Зачем? — у нее даже тембр голоса сменился, стал ниже и гортанней.

— Я не могу больше, девочка моя, — кончилось не только терпение, но и способность подбирать слова. Сейчас он способен говорить только правду. Голую, угу. Сдвинул руки с ее спины на плечи. Чуть отодвинул, чтобы видеть лицо. — Хочу тебя. По-настоящему. Как мужчина женщину. Внутрь тебя хочу, понимаешь? Ни секунды этой прелюдии я больше не выдержу. Прости. Я себя переоценил и мне лучше сейчас уйти.

Ее глаза, огромные и загадочные, поблескивают в свете, падающем из прихожей. А потом Дина снова прижимается к нему.

— Так я тебя и отпустила…

8.6

А потом резко встала — и в одно движение стащила с себя джинсы. И замерла, в одних черных простых трусиках.

Он же ее тогда видел в купальнике. Но сейчас-то… Сейчас он даже про риск порвать джинсы забыл на какое-то время — просто пожирал, другого слова не подобрать, именно пожирал ее тело взглядом. Несмотря на острые плечи и хрупкие ключицы, тело у Дины было очень женским. Красивым до спазма в горле. Длинные ноги, узкая талия и округлые бедра. Эту девочку природа создала специально для того, чтобы от нее дух захватывало.

— Не нравлюсь? — тихо спросила Дина. Она вдруг оробела. И по движениям руки чувствовалось, что ей хочется прикрыться.

Истинным чудом стало то, что он умудрился, вскочив на ноги, быстро стянуть джинсы — и не запутаться в штанинах! Трусы осталось на своем месте — их кое-что держало.

Прижал к себе Дину крепко. Но сказать ничего не смог.

— Глупость спросила? — выдохнула Дина ему в шею.

— Немного, — так же выдохнул он ей. А потом развернулся и рухнул на кровать, увлекая ее за собой. На себя.

И тут у них началось все совсем всерьез. Влажные глубокие поцелуи. Жадные прикосновения рук. Дина прижималась к нему уже не только выше талии — прижималась к нему СОВСЕМ. И тем самым местом тоже. Где у него было до боли твердо, а у нее — горячо и влажно. И разделяли их только два слоя ткани — ее черных и его серых. А Левка, пройдя какой-то очередной инквизиторский пыточный цикл, снова вдруг смог соображать. Только на одну единственную тему. Правда, очень актуальную и злободневную.

В какой позе это делать? Он помнил ее слова про распотрошённую лягушку, значит, миссионерская — мимо. Дину оставить наверху — не справится. На коленки ее поставить — у него лава полыхнула внизу живота, когда он только ПРЕДСТАВИЛ эту картину — но тоже, увы, нет. Не для первого раза, ему надо видеть ее лицо. Ну, значит, на бочок.

И он перекатился на бок, не выпуская Дину из своих рук. И запустил ладонь под черный тонкий трикотаж. Попа у нее… Да у нее все…

В общем, замер.

— Снимай… — раздалось такое тихое, что не понял даже сначала. — Что ты робеешь, как мальчик.

Самым нелепым было в этой ситуации — засмеяться. Но он именно это и сделал. Способность соображать снова резко выключилась. И он, подавив неуместный смех, потянул ее трусы вниз. А потом свои. А потом снова прижал. Уже все, хорошая моя. У нас уже есть только один-единственный путь.

— Закинь на меня ногу, — ни тон, ни голос уже не поддавался контролю. Вышло сипло и как приказ, ни следа нежности. Но Дина послушно исполнила сказанное. И немного поерзала — так, что два предназначенных друг для друга места на женском и мужском теле встали ровно друг напротив друга. Горячая каменность и нежная влажность.

И он взял ее. В одно быстрое движение. Рывком, скотина. И еще впился зубами в женское плечо, мерзавец. А потому что его опалило жаром, обдало холодом — и так раз сто за одну секунду. Он не только членом — всем телом будто пульсировал, обдаваемый то холодом, то жаром от того, что он. Наконец-то. С ней. И она… такая… такая…

Что-то все же стало скрестись в голове. Ошметки совести, видимо. И прижимая, не выпуская, пульсируя в ней, все же достало сил спросить.

— Ты как?

Мучительная пауза, а он лишь сжимает руки. Не выпущу, не выйду, не смогу!

— Обалденно.

Одно-единственное слово, которого ему не хватало, чтобы сорваться с обрыва остатков разума, на котором он балансировал. И полететь.

Он не разжимал рук, не позволял ей даже немножко быть отдельно от него. Она не разжимала рук, не позволяла ему даже немножко быть отдельно от нее. Они терлись друг о друга, двигались вдоль друг друга, ее нога не без его помощи была еще выше закинута за его спину, а его пальцы, облекающие ее попу, самыми кончиками касались влажной женской плоти, легко массируя и потирая.

Голова во всем участия не принимала, но им было божественно хорошо без головы. И как финал… Все Левкины мучения сегодняшней ночью оказались стократно вознаграждены. Он ладонью почувствовал, как по ее спине под его рукой пошла волна дрожи, как Дина всхлипнула, застонала.

А потом застонал он. И их внезапно и закономерно накрыл мощный и одновременный оргазм. Лишил способности уже не только думать — а даже двигаться и дышать. И на какое-то время они превратились в два кусочка желе, слепившихся в один.

8.7

***

Разумная жизнь в кусочке желе никак не желала зарождаться. Ни искры сознания. Лишь полная безграничная безмятежность. Ни мыслей, ни желаний, ни тела. Ни-че-го. Неизвестно, как далеко бы удалось уйти по этому процессу локальной инволюции, но… Но слух еще функционировал, поэтому всхлип Левка услышал. И вот тут искра сознания зародилась. Еще как. Так шарахнула, что до озноба.

Ну неужели… неужели ему все показалось? Ее стоны, ласка, нега — существовали только в его воображении?! И только он, Левка, получал от процесса наслаждение. А она… Дина… снова… опять…

Нет, не может этого быть.

— Дина… — он осторожно провел рукой по ее спине. — Дина, что случилось?

— Сейчас… — она прерывисто вздохнула. Потом еще раз, медленнее. — Сейчас, подожди…

Было совершенно очевидно, что она пыталась унять дыхание и слезы, пыталась успокоиться. А в Леве паника нарастала лавиной.

— Что случилось? — это единственное, что он был способен выговаривать.

Дина, вдруг прекратив попытки ровно дышать, снова всхлипнула и уткнулась лицом ему плечо. И оттуда произнесла не очень внятно, но он сумел разобрать: