Медынское золото - Святослав Логинов

Знахарки – Литешка и Гула, самые юные выученицы ведьмы Гапы, – шли без луков и стрел. Да они и стрелять-то не умели, не женское это дело. Нашта вон стреляла и страдает теперь в лубках, побитая тяжким свинцом. Из палок, бывших в руках девушек, составлялись носилки, спасать раненых, которые сами не могут уйти со смертного места.

Девушки дошли туда, где завершился поединок магов, уложили на носилки зевенского чародея, понесли к своим. Наверное, в спину им стреляли и посылали убийственную волшбу, но никакого дурна сделать не сумели. Есть такой закон, не ведомый никому, кроме настоящих людей: даже в боевом раже бьющий по безоружной женщине не может ударить во всю силу. А заклятия спасительные усиливаются стократ. И девчонки продолжали милосердную работу там, где любой воин был бы изничтожен в четверть минуты. Притащили к башне наманского чародея, хотя ему уже никакая знахарка помочь не могла, от смерти лекарства нет. Вынесли до полутора десятков тяжело пораненных зевенов и ушли отдыхать. Мужик в боевых доспехах – ноша тяжкая, не для девичьих рук. Надо бы наоборот, Литешку и Гулу на руках носить, а судьба вон как распорядилась.

Раненых наманцев не трогали: их пусть свои вытаскивают, если решимости хватит.

Зевенский маг лежал на циновках в нижнем этаже башни. Знахарки хлопотали вокруг, хотя никаких признаков жизни нельзя было заметить в изувеченном теле. Чёрная, запёкшаяся сажей и кровью кожа, правая рука скрюченная, почти сгоревшая. Слишком много силы вложил чародей в пылающий клинок, и небывало могучее сопротивление встретил его удар. Но оружия маг не выронил, хотя и остался без руки. Саму саблю сёстры тоже вынесли. Зачарованная она или нет – это хозяину видно, но такие вещи на земле валяться не должны. Клинок в разводах окалины, как только что вынутый из горна, простая рукоять, к которой припеклась кожа с ладони. А что втайне скрывается, могут узнать колдуны, а лекаркам это ни к чему.

Ризорх подошёл к зевену, глянул в чёрную маску лица.

– Он дышит?

– Нет. Но покуда жив. Он просто не хочет жить.

Ризорх осторожно коснулся лба зевенского мага. Один глаз у лежащего вытек, между запавшими веками чернела свернувшаяся кровь. Второй глаз заплыл и тоже ничего не видел. Но присутствие чародея умирающий учуял даже сквозь смертное забытьё. Губы дрогнули, и, хотя ни единого звука не просочилось сквозь них, Ризорх отчётливо услышал:

– Зачем? Я должен был умереть там.

– Ты дрался вместе с нами, а мы своих не бросаем.

Ризорх достал звезду, снятую с наманского чародея, положил её на грудь зевену.

– Держи. Это твоё.

– Ты отдаёшь это мне? Медынскую звезду?

Звезда была не медынской, а кабашской работы, только кто различает подобные вещи в наше-то время? Медынские мастера со своими тайнами в прошлом затерялись, и кабашские – там же. Вот помрут Потокм с Ризорхом, которые ещё знают, каково с виду золото кабашское, и всё, что нынешние мастера делать не умеют, будет называться медынским. Уже сейчас по лесным посёлкам детишки, играя в волшебников, колдуют в голос: «Медын-кабаш, кабаш-медын!»

И Ризорх не стал поправлять лежащего, сказал только самое главное:

– Ты взял её с бою, и она должна быть твоей. Немного чести было бы мне: украсть такую вещь. А ты ещё встанешь на ноги и поведёшь своих батыров к славе.

Лежащий разлепил спёкшиеся губы, вдохнул воздух и произнёс единственное слово:

– Уйлюк.

Степные колдуны крепко верят в силу истинного имени и хранят его в тайне, открывая лишь тому, кого чтят наравне с родителями. Никому прежде Уйлюк не называл своего имени.

Хан Катум очень хотел показать крутость характера и непременно кого-нибудь казнить. Но на этот раз гнев пришлось усмирить; лесовики заступились за своих давних недругов, объявив, что зевены достойны награды, а не наказания. И хотя Катум уже предвкушал, как будет дробить головы уцелевшим и тянуть жилы из умирающего колдуна, но против Ризорха сказать слово он не решился. В ставке Катума ошивалось больше десятка сильных шаманов, но каждый из них был сам по себе, а эти – что деревья в тайге: сплелись корнями и вершинами, и, кроме как огнём, ничем их не разъять.

И вместо редкостного удовольствия – казни боевого мага – пришлось высказывать благоволение и жаловать калеку золотой пайцзой. А против наманских легионов выставлять ещё два слабых рода, повелев им брать пример с зевенов, которые погибли в горной теснине, но не отступили.

По степи слухи разлетаются быстрее ветра, и маги, посланные Катумом в ущелье, знали, что их предшественник выжил благодаря помощи лесных кудесников. Поэтому, когда воины с бунчуками вышли навстречу коннице и пригласили магов в шатёр, где их уже ожидали, степные колебались недолго. Лучше показать себя союзнику, чем погибнуть безвестно. Два джигита с бунчуками встали у шатра, перед которым на этот раз было всего пять бунчуков лесных.

Один из гостей был уже изрядно стар. Такому не под силу носить доспехи и гарцевать среди своего войска. Был колдун наряжен в ватный халат, носил мягкие чувяки и косматую шапку из седого волка. Глаза из-под шапки глядели цепко и настороженно, словно давно убитый волк проснулся и смотрит глазами колдуна.

Второму было лет тридцать, и по виду он ничем не отличался от своих воинов. Его племя явилось из какой-то несусветной дали, языка их никто не понимал, а на торговом дикий шаман мог произнести десяток слов. Однако жить хочется всем, и дикарь тоже пришёл на совет.

Из своих степнякам открылись пятеро: сам Ризорх, которого и без того все знали, Напас, Милон, Бажан и Бурун. Колдуны подбирались по внешности, те, что постарше или выглядят повнушительней. Бессон и Анк тоже были в шатре, стояли, изображая телохранителей. И для степи, и для империи это самое обычное дело, так что никто не заподозрил в двух воинах чародеев.

Долгих слов Ризорх произносить не стал, сразу взялся за дело:

– Мы пригласили вас, мудрые, чтобы вместе решить, что делать дальше. Крепость мы взяли, но снизу подошли новые войска. Людей у нас больше, но магов больше у них, и каковы они в деле – никто не знает. Нападать на нас они вряд ли посмеют, один раз уже попытались и были побиты. Но и нам переть на них, что медведь на охотника, тоже не с руки. Нужно знать, где стоят их силы, все ли одиннадцать оставшихся магов подошли сюда, сколько воинов привели с собой. Значит, нам нужны пластуны, разведчики, колдовские выученики, умеющие скрадывать врага. У нас таких не осталось, дело за вами.

Солгать чужому, даже если он союзник, не грех, но разумная предосторожность. Пластунов в войске оставалось довольно, но сколько можно подвергать их опасности? Среди своих человек двадцать умели понемногу волхвовать. Сил их было недостаточно, чтобы поднять бунчук, но кой-какие умения были. Имелись мастаки прятаться, отводить противнику глаза. Было трое умельцев сверхсилы, что дуб могли в одиночку вывернуть. Когда на весенних игрищах парни силой мерялись, эти трое в стороне стояли, вместе с колдунами. Лучник Кутря стрелу мог послать втрое против любого бойца и бил всегда метко. А других волшебных умений у него не было. Соловко – степенный мужик, до сих пор жалел, что не вышло ему с карлой-мажонком поспорить, кто кого оглушит: карла своим визгом или Соловко свистом. Всех подколдовков берегли; война – дело хитрое, иной раз не только сила или меткость, но и свист молодецкий пригодиться может. Так что пусть на разведку узкоглазые своих посылают. Не всё им нашими руками воевать.

– Не нужны пластуны, – сказал старый шаман, сверкнув из-под волчьей шерсти углями глаз. – Сам узнаю. Вели шатёр убрать, чтобы небо видеть.

Ризорх кивнул, соглашаясь. С первой минуты учуял он в старике чуждую инакость, словно не человек перед ним, а оборотень. Но оборотень подолгу с людьми быть не может, обозначит себя и начнёт убивать направо и налево, пока сам не будет убит. А этот до седой бороды дожил, значит, колдовство его особое и лишь с виду нежитью отдаёт.

Проще всего было бы выйти наружу, но раз колдун просит убрать шатёр, значит, так и надо делать. Маги продолжали сидеть в молчании, пока воины снимали с палатки выскобленные до мягкости лосиные шкуры и сшитые полотняные ширинки, вываренные в покупном оливковом масле, чтобы в дождь не промокало. Последними сняли жердяные опоры. На земле остался расстеленный ковёр и шёлковые подушки, взятые в одной из разбитых усадеб.

Шаман-оборотень ждал. Темнолицый слуга поднёс повелителю орла или, быть может, кречета – люди, живущие в лесу, плохо различают степных птиц. Шаман поднялся, снял с птичьей головы колпачок, впился взглядом в жёлтые немигающие глаза, затем подбросил птицу в воздух. Орёл взялся на крыло и быстро начал набирать высоту. Старик уселся на подушки и закрыл лицо ладонями. Вместе с ним остальные сидящие колдуны увидели мир глазами летящей птицы. Ущелье с полуразрушенной стеной, распахнутыми воротами и единственной уцелевшей башней косо вздыбилось и провалилось вниз. Гладкая лента дороги, перекрытая спешно сооружёнными баррикадами имперцев. Оттуда кто-то кинул в орла пилум – метательное копьё. Не достал, хотя обычные копья и вполовину так не летают. Не иначе, кто-то из подколдовков старался, должны же они и с той стороны быть.