В глубинах полярных морей - Иван Колышкин

За Рыбачьим мороза как не бывало. И никакого парения нет. Зато засвистел ветер, понеслись снежные заряды…

— Эх, трепануло-таки нас вчера изрядно, — объявил во всеуслышание Андрей Жаров, заступая на ходовую вахту через полтора, суток после выхода из базы. Все молча с ним согласились: что было, то было. Шторм разыгрался лютый. Мы даже не погружались, увидев неприятельский самолет: на такой огромной волне он все равно не мог нас заметить. Лодку бросало как щепку. Почти всю ее накрывало колоссальными водяными валами. Тонны воды обрушивались через люк в центральный пост. Ее едва успевали откачивать. Вахта на мостике была накрепко привязана, чтобы не смыло за борт.

Но такая передряга подводникам не в диковинку. Привыкли. И все непомерно тяжкое, что связано со штормом, забывается быстро, не оставляя сильных впечатлений. Потому никто и не углубляется в воспоминания о вчерашнем. А я говорю Жарову:

— Вы как охотник. Сейчас лодка только и имеет два ваших глаза. Смотрите в перископ внимательнее, чтобы зверя не прозевать. От вас весь успех охоты зависит.

Конечно, старшему лейтенанту Жарову можно бы и не напоминать его обязанности — он опытный вахтенный командир, не раз обнаруживал плавающие мины и самолеты врага и умело уклонялся от них. Но, как говорится, кашу маслом не испортишь.

Обращаясь к нему, я не случайно воспользовался охотничьими сравнениями. Как уже говорилось, в нашей боевой работе много схожих с охотой черт. Но дело не только в этом. Андрей — страстный охотник в самом прямом смысле этого слова. Все свои отпуска он проводил с ружьем где-нибудь в окрестностях Ленинграда или на берегах Ладоги и Свири. Помню, за два дня до войны, когда зенитные батареи уже били по немецким самолетам-разведчикам, около Полярного появилась масса невесть откуда взявшихся почтовых голубей. И Андрей, где-то раздобыв ружье, с великим азартом гонялся за подозрительными пернатыми. Но ничего подстрелить ему так и не удалось.

Мне нравится этот энергичный, жизнерадостный командир. Он умеет ладить с людьми, дружно живет с подчиненными. Начальники такого типа и скомандовать умеют лихо, и веселую шутку отпустить. Приказания Жарова обычно выполняются бодро, с улыбкой — бойцы любят своего командира. И минно-артиллерийская боевая часть, которую он возглавляет, на самом хорошем счету. Здесь не было случаев, чтобы оружие оказалось не готовым к бою.

Подстать Жарову и его сверстник штурман Михаил Питерский. Он тоже прекрасный специалист и вахту несет исправно.

Мы ведем поиск поблизости от берега, где обычно ходят суда и конвои. Заглядываем в фиорды. Но военное счастье не улыбается нам — ни одной достойной цели. То катер появится, то самолет пролетит. Приходится нырять на глубину, чтобы скрыться с глаз врага. И снова движемся вдоль берега. «Горизонт чист!» — докладывает вахтенный командир, оглядев в перископ водную поверхность. «Горизонт чист!» — вторит гидроакустик, прослушав море чутким электрическим ухом.

Так проходит день, второй, третий… Сколько еще пройдет таких дней, прежде чем прозвучит сигнал боевой тревоги и раздастся долгожданное: «Торпедная атака!» К сожалению, на этот счет мы можем строить только предположения, напоминающие гадание на кофейной гуще. Вот если б была у нас авиационная разведка, тогда ближайшие перспективы вырисовывались бы с большей определенностью. Нам бы сообщали, где формируются конвои, когда и где начинают они свое движение, в каком участке позиции может произойти встреча с ними. Но самолетов-разведчиков, которые работали бы на нас, по-прежнему еще нет.

Правда, иной раз нас здорово выручает радиоразведка, которая бдительно следит за эфиром и, перехватывая разговоры противника, делает выводы о движении на его коммуникациях. Но данные радиоразведки, как правило весьма точные, мы можем получить далеко не всегда. В подводном положении мы еще не умеем принимать радиосигналы. У моряков созрело немало хороших идей насчет подводного приема. Но пока эти идеи не нашли технического воплощения, они ничуть не лучше доброй сказки — практического толка от них пока нет. Словом, вести регулярный радиоприем мы не имеем возможности — не будешь ведь ради этого всплывать днем, на виду у неприятельских катеров и береговых постов наблюдения. И порой очень соблазнительные сведения мы получаем с опозданием на сутки, когда для нас они уже потеряли всякий смысл.

Нервное напряжение у людей во время поиска не ослабевает ни на минуту. Как ни привычно это дело, а где-то глубоко под сознанием гнездится ощущение опасности и постоянная настороженность. Люди читают, разговаривают, играют в шахматы, но любой посторонний звук, малейшее нарушение привычного ритма действующих механизмов немедленно поглощает их внимание. От этого не уйдешь и во сне — вся нервная система настроена на сигнал «Опасность!». Тут происходит совершенно то же самое, что и у матери грудного младенца, которая может спать при любом шуме, но мгновенно просыпается, лишь раздастся писк ее малыша.

Очень нужны подводнику крепкие нервы! А чтобы нагрузка на них не была чрезмерной, мы следуем верным рецептам, выработанным многими поколениями моряков. Твердо соблюдаем привычный распорядок дня. Требуем от командиров держаться спокойно и ровно, подавляя в себе раздражение, если оно ненароком появится. Стараемся укреплять у людей чувство коллективизма, интерес к общественным делам.

На этом поприще много старания проявляет военком Дубик. Он заботится, чтобы регулярно выходили боевые листки. В них отмечаются все большие и малые события в лодочной жизни, сообщаются короткие советы опытных специалистов молодым, содержатся призывы бдительно нести вахту у механизмов и оружия. И еще, как правило, в боевом листке отводится уголок для матросского юмора. Юмор, порой зубастый, порой безобидный, как мы убедились, подобен витамину хорошего настроения.

Тот, кто считает его простым зубоскальством, глубоко ошибается. В боевом походе юмор — ценнейшая вещь.

Комиссар хорошо наладил информацию о действиях на сухопутных фронтах. Знакомясь со сводками Совинформбюро, моряки еще острее жаждут встречи с врагом. Всем памятен прошлый поход, когда из пяти таких встреч лишь одна увенчалась победой. И людям очень хочется наверстать упущенное.

А этого-то нам как раз не удается. И погода приличная, и техника в порядке, а противника нет как нет. Попробовали в одну из ночей проверить, как обстоят дела в Тана-фиорде. Но и там было пустынно. К тому же через несколько миль пути на верхней палубе начала нарастать корка льда. Засверкала обледенелая рубка. Непомерно толстыми стали струны радиоантенн и стволы пушек. Пришлось поворачивать назад. Едва вышли в море — все растаяло, Гольфстрим снял с нас ледяной панцирь.

День, вернее ночь, 17 января запомнилась мне на всю жизнь. Я было вздремнул, как вдруг около полуночи меня разбудил взволнованный Малышев:

— Иван Александрович, поздравляю!

— В чем дело, командир? — не понял я.

— Радиограмма от командующего: вам Героя Советского Союза присвоили!

Дрему как рукой сняло. Что это, шутка, розыгрыш? Но какой же командир лодки рискнет в служебной обстановке разыгрывать своего комдива? Ошибка? Но Малышев протягивает мне бланк, на котором рукой шифровальщика действительно написано поздравление от имени командующего флотом, члена Военного совета и начальника Политуправления с присвоением мне звания Героя. А вокруг уже теснятся командиры, старшины, краснофлотцы, до которых дошла эта весть. Протягивают руки, находят какие-то очень хорошие, душевные слова.

От всего этого голова идет кругом. Мне — высшее боевое отличие?! За что? Ведь это они, люди, с которыми я плавал, своими руками отправляли на дно немецкие корабли. Что значили бы без них мои советы, знания, опыт?! Им, и только им, обязан я высокой честью. И все вокруг кажется мне немного расплывчатым и радужным. И душу переполняет чувство признательности боевым друзьям, которые словно бы не меньше моего рады радиограмме комфлота.

Радуясь, волнуясь, смущаясь, отвечаю я на поздравления…

На следующий день после обеда у выхода из фиорда близ Гамвика мы атаковали небольшой каботажный транспорт — тонн на шестьсот — семьсот. Попали в него двумя торпедами. Но нас в свою очередь атаковал неприятельский катер. Правда, две сброшенные им бомбы упали довольно далеко, а мы, нырнув, удачно уклонились в сторону моря и оторвались от преследователя.

Следуя дальше, в районе Омганга чуть не напоролись на рыбачьи сети. Их много наставлено тут — норвежцы, несмотря на войну, продолжают рыбачить. В этих суровых местах рыболовство — единственное средство пропитания прибрежных жителей. Ну, а для нас их сети, как я уже говорил, могут обернуться тяжелой бедой: если лодка намотает их на винты, нам грозит потеря хода. Во вражеских водах это почти равносильно гибели.