Вне времени - О. Шеремет

Да, его фраза в первую же минуту нашего знакомства: "Как мы тебя проглядели?" Стоило мне тогда догадаться, что всё не просто так… Да куда там.

— Мы подумали, что Дарм'рисс один не справится. Тут же у нас были две… фигуры — не пешки! — упрямые, сильные, своенравные и любящие совать свой нос, куда не следует. То, что нужно.

— И вы нежными родительскими пинками направили нас в сторону заманчивой загадки Зеркал. А сейчас любуетесь и делате ставки: погибнет или не погибнет Игг? — в моем голосе сарказм выплескивался за края, но я даже не пыталась его сдерживать.

— Молодец! — Анубис хлопнуь меня по плечу, так что я бы полетела носом вперед, если бы меня не удержал гений Смерти. Вечно они забывают, что я человек. — Мы действительно делаем ставки. Знаешь, среди богов тоже есть счастливчики и неудачники: и мы договорилсь, чтобы все неудачники поставили на гибель Иггдрасиля.

— Спасибо. Это, конечно, сильно поможет.

Самое обидное, что мне ни капельки не обидно. Я действительно понимаю богов — и на их месте поступила бы так же. Но неужели во мне не осталось ничего человеческого — нелогичного — нерационального, что умеет обижаться несправедливо?

А как же я? — надулсь Алиса. — Во мне логики не больше, чем в тебе совести.

Бог загробного мира улыбнулся, словно услышал наш разговор. Мы подошли ко входу в пирамиду, охраняему двумя подозрительными сфинксами. На плечо Анубису опустилась птица с белым опереньем и человеческой черноволосой головой.

— Маат, это Лаэли.

— Здравствуй, милая, — прощебетала богиня справедливости, приветливо улыбаясь. — Я давно хотела тебя увидеть, честно-честно.

— Зачем?

— Взвесить твое сердце, — птичка склонила голову к одному плечу, удивленно моргнула. — Мне кажется, оно должно быть очень-очень легким.

Вот тут она ошибалась. Уже месяц в груди лежал кусок горячего метала, который плавился от адского жара и мешал свободно дышать. Всё же Маат с помощью Анубиса уговорила меня предоставить своё орган для исследования. Аккуратно Анубис разрезал мою грудь — не пролилось ни капли крови — и извлек сердце, пульсирующий багряный комок. В груди стало легко и зябко.

Невведомо откуда взялись весы. На одну чашу положили сердце, на другую — белоснежное перо Маат. Гений Смерти со свистом втянул в себя дыхание, когда чашка с пером взлетела высоко вверх. Однако, Анубис только потер подбородок и перекинулся парой непонятныйх слов с Маат. Потом небрежно дотронулся тонкой серой палочкой сердца: оно испуганно сжалось.

— Поосторожнее там, — я заволновалась. Какое оно ни есть, а всё же без сердца никак.

Бог подцепил палочкой черную туманную нить, выглядывающую из района правого предсердия, потянул. Нить, словно призрачная пиявка, нехотя вышла из сердца. И тут же, будто эта палочка была волшебной, чашка с сердцем поднялась на один уровень с пером…. и выше. Птичье перышко опустилось в самый низ.

Я даже не стала протирать глаза — отпавшая челюсть всё сказала.

— Ты можешь задать один вопрос, — вовремя предупредил Анубис.

— Что это было? Нить?

— Вина — и страх. Грехи, которыми маги слишком часто — и несправедливо — отягощают свои сердца.

Не скажу, что меня очень порадовало отсутсвие этих вполне полезных (елси и не очень приятных) чувств в моем средце, но возражать не стала. Правильно сделала. Когда прооперированный шакалом и птицей орган вернулся на своё законное место, показалось, что сняли сумрачную вуаль, закрывавшую зрение с тех пор, как разбилось по нашей вине Зеркало…

— Так лучше, правда-правда? — Маат сопроводила сови слова понимающим легким смешком.

— Спасибо, — только и смогла пробормотать, прижимая руку к заштопанной груди.

Как бы то ни было, мы успешно преодолели кунсткамеру зверобогов и пришли к ментору моего гения Смерти. Он был таким же тощим и задерганным, как почти все обитатели Асгарда. В двух словах, едва дав крылатому оправиться от шока при виде Анубиса, я предъявила свои претензии по поводу работы стажера. Последний пытался сойти за фреску на стенах, но ментор немилосредно отлепил парня и поставил посреди комнаты.

— Дай сюда свой список.

Дрожащей рукой гений протянул лист с именами. Ментор просмотрел его, сверился с книгой, которую принес Анубис.

— Ничего не могу поделать, — сухо заметил он, поднимая глаза на меня. — Названный Алхаст должен был умереть десять дней назад.

— Но ведь не умер!

— А вдруг умрет?

Мой вид ясно сказал ментору, что я такого не допущу; пусть мне придется сторожить эльфа денно и нощно и спать на коврике у его двери.

— Ладно, — сдался гений. — По правилам, если в течение восьми седьмиц душа не отделается от тела, сроки её жизни переписываются.

— То есть?

— То есть… В течении восьми седьмиц — уже семи — гений смерти, ответственный за названнного эльфа, будет наблюдать за ним, не оказывая никакого воздействия. Если он — эльф — умрет, стажер сопроводит душу куда надо. Если нет… на нет и суда нет, — неожиданно ворчливо закончил ментор.

Такой поворот событий меня устраивал больше, чем немедленное плетние похоронных венков — и больше, чем бессоница Алхаста. К тому же, ему вовсе необязательно знать о таком подвешенном состоянии — раз уже гении смерти невидимы для смертных. Пусть пребывает в блаженном неведении.

ДАРМ'РИСС

После того, как в восьмигранку вернулись кислые, как яблочный уксус, Давид, Эрик и Сессен, нужно было выждать ровно час. Это время медленной пытки — комиссия в ожесточенных спорах ломала перья и рога, решая, принять ли курсовую или — играйте Шопена… нет.

В конце концов медленная-медленная минутная стрелка подползла к цифре "девять", сияющую ярко-красным светом.

— Пора.

— Ни пуха, ни пера, — слаженно грянул дрожащий хор однокурсников. Тех, кто еще не сдал. Вышедшие из аудитории, сославшись на головную-зубную-желудочную боль, прятались по своим норам.

— Что там с ними делают? — высказала мою мысль Лаэли, пока мы торопились к главному корпусу МУМИ.

— Знаешь, есть такая штука, как "испанский сапожок". А еще "дыба" и…

— Спасибо! — она подняла узкую ладонь и улыбнулась. — Я и забыла, кто мой напарник.

— Да, — я самодовльно выпятил грудь. — Вряд ли они смогут меня чем-то удивить.

Ровно без пяти шесть мы стояли у двери в аудиторию.

— Дар, посмотри на меня и скажи что-нибудь неласковое.

Голос девчонки чуть-чуть охрип, и нервничала она так, что едва могла устоять на ногах. Я критически прошелся взглядом по ней и хмыкнул.

— Прости, обнадежить нечем. У меня, впрочем, есть заклятье как раз для такого случая.