Укразия - Николай Борисов

— Надо его освободить, — сказал Макаров.

— Стыдно, — сказал Савелий, — у нас подготовка восстания, каждый на счету, и мы не имеем права идти на приключения.

— Но его надо освободить, — сказала Катя, устало опускаясь на стул. — Он ведь помог освободить Галайду.

Жуткое молчание. Двое рабочих отошли в сторону, посовещались и подошли к Савелию.

— Савелий, мы два — не партия, мы пойдем, попытаемся его освободить. Только двое.

— Горячие головы, — улыбнулся Савелий.

— Мы пойдем. Мы не так нужны организации. Мы можем рискнуть.

Савелий промолчал. Молча подошел и молча пожал руки. Рабочие быстро вышли из комнаты.

Катя, вынув браунинг, бросила его на стол.

— Дайте патронов.

Макаров подставил стул, достал из отдушины обоймы, зарядил браунинг и подал Кате.

Уже ночью разошлась пятерка. Железной рукой ревком диктовал действия пятеркам и строил мощную подготовку восстания. Ревком был неуловим. Ревком был ужасом контрразведки и штаба. Приказы ревкома, расклеенные на стенах города, были более обязательны, чем все приказы командующего областью.

К тюрьме торопливо, неслышным шагом шла группа рабочих, человек в шесть. У некоторых на поясах были «лимонки», а под пиджаками торчали, отдувая их, обрезы.

Остановились у ворот.

— Ну, братва, надо связаться с тюрьмой. Для сигнализации.

— Я.

— Я, — сказали одновременно отпросившиеся у Савелия рабочие.

— Хорошо. Лезьте через стенку и караульте двери. Как выведут через ворота, — бомбу во двор для отвлечения, а другую в начальство. Понятно?

— Да.

— А ты заляг здесь.

Два силуэта поползли к стене. Далеко маячил силуэт часового. Раз… Крюк зацепился за стену. И двое рабочих были на той стороне стены.

Замерли. И тихо, тихо пошли вдоль здания.

Джон спокойно спал на койке. Крепкий сон освежил его мускулы. И не верилось, что этого красивого, сильного, энергичного человека через десятъ-пятнадцать минут расстреляют.

На далекой колокольне пробило три часа. В камеру вошел солдат. Джон вскочил.

— Уже… На расстрел?

— Да. Приедут забрать «под травку».

Джон подошел к солдату, схватил его за руку, поднял его ладонь кверху и показал свою…

— Мы рабочие.

— Это правда, — согласился солдат, — но ты большевик.

— Мы все большевики, — обрадовался Джон.

Солдат вдруг тихо, тихо, еле шевеля губами, прошептал:

— Если будешь бежать, я не буду стрелять. Не буду. Джон крепко сжал руку и вышел из камеры. Грузовоз Энгера с шестью солдатами заставил задрожать дом, в котором жила Катя. Грохот разбудил Катю, и она, вскочив с постели, бросилась к часам.

Будильник в ее руках пробил три часа, и она сквозь циферблат увидела приближающееся, смотрящее на нее в упор лицо Энгера.

«Три часа… Сейчас Энгер расстреливает Джона».

Быстро торопясь, Катя стала одеваться. Не отдавая себе отчета, Катя положила браунинг за лиф. Выбежала из комнаты, накинув на голову шарф.

— Три часа…

А грузовоз мчался к тюрьме только за одним шофером, которому делал честь Энгер, принимая лично участие в расстреле.

Рабочие тихо крались вдоль стены, но все-таки один поскользнулся о камень и тем произвел шум.

Часовой остановился и, выхватив свисток, засвистал.

— Беги!

— Я останусь.

— Беги… у меня лимонки. Отвлеки от меня. Рабочий побежал.

Выстрел. Другой.

По веревке через стену… Команда выскочила из караулки. К воротам подъехал грузовоз.

Рабочий остановился, быстро-быстро вынув пачку денег, стал завертывать в них камешки и целыми горстями бросать по земле, отступая все далее и далее… Спрятался за угол.

В ворота ворвались солдаты и, увидя бегущий караул, бросились за ним.

Под ногами деньги.

— Деньги, — закричал первый солдат и бросился их поднимать.

Магическое слово сорвало и шофера с грузовоза, и привратника от ворот. Все бросились за деньгами, ловя, хватая жадно бумажки.

— Мерзавцы! Буду стрелять, — кричал Энгер. Джона конвоир вывел из тюрьмы во двор.

Одним ударом в живот Джон опрокинул часового обратно в дверь и захлопнул ее на засов.

И очутился около Энгера, стоявшего у грузовоза.

За горло… Сильные пальцы Джона сжали так, что Энгер сразу потерял сознание. Некогда душить Энгера. В автомобиль его, сам за руль, и грузовоз вылетел из ворот.

Промчался мимо засады.

— Он спасся!

— Ну и ловкач!

— Сразу видно — большевик.

И засада со спокойным сердцем отправилась обратно. Остановившийся рабочий, прижавшись к стене, пропустил мимо себя солдат, подбиравших деньги, метеором подскочил к веревке, молнией перескочил стену и только по ту сторону пришел в себя. Грузовоз мчался.

Джон забылся и мчался к окраине, к «Одесской заставе», забыв и про лежащего Энгера и про все окружающее.

От тряски ротмистр пришел в себя. Приподняв голову, вынув осторожно револьвер из кармана, Энгер подкатился к Джону.

С револьвером в руках он тронул Джона за плечо.

Перед глазами Джона мелькнуло дуло револьвера и улыбающееся лицо Энгера.

В лице не было жестокости, а только насмешка, ирония и сознание своей силы, которую нельзя побороть.

Глава XXXI

Оборот приказа

Спрятав тщательно пакет и взяв связку приказов Биллинга, где на обороте были напечатаны прокламации, Горбов с двумя товарищами в эту же ночь мчался на дрезине.

Ветер целовал эти энергичные крепкие лица и радовался их бодрости и энергии.

Дрезина мчалась по уходящим вдаль серебрящимся рельсам.

Промчались мимо полустанков, обвеянных ночной свежестью. На повороте вырос пост, последний пост, где были еще расположены белые.

— Стой! Кто идет?

Горбов, остановив дрезину, выскочил и пошел навстречу. Щелкая хлыстом по ботфортам, подошел штабс-капитан.

— Что это за сволочь?

— Везу по линии приказ о мобилизации.

— А… Гм… — штабс-капитан мельком взглянул на пачку приказов.

— Прикажете пропустить?

— Да.

И сев на дрезину, улыбаясь, Горбов сунул солдатам пачку приказов.

И снова ветер и снова рельсы, уходящие в даль.

Снова полустанок. Лес… И наконец станция, на которой полощется по ветру красный флаг. У станции застыл массивный бронепоезд «Ильич».

— Где комиссар?

Подошли двое в кожаных куртках, с открытыми биноклями на ремешках. В руках у командира карта.

— А, старые знакомые!

— Вот, из штаба…

И пакет очутился в руках комиссара. Вскрыли. Беглый просмотр.