На поиски динозавров в Гоби - Анатолий Рождественский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ветер становился настолько сильным, что я не мог удерживаться на баллоне, который накачивал. Теперь ветер дул непрерывно, осыпая нас волнами песка. С трудом мы поставили на место баллон и решили возвращаться в лагерь, но уже и это было не так просто сделать. Кругом стояла непроницаемая песчаная мгла, застлавшая даже солнце, как будто его не было на небе, и дорогу, по которой мы ехали сюда, теперь найти было нелегко, так как все следы замело. Пришлось двигаться наугад.
В лагерь мы вернулись только к концу дня, когда буря уже стала утихать. Небо прояснилось, и выглянуло солнце — совсем так, как у нас бывает после большого летнего дождя.
В лагере после песчаной бури, достигшей на этот раз особенной силы, все было разворочено: койки, постели, одежда валялись в разных местах вокруг лагеря, наполовину засыпанные песком. Лежавшие на земле пакеты с образцами совсем занесло песком, и пришлось устраивать самые настоящие раскопки, чтобы извлечь погребенные коллекции. В результате беспорядка, произведенного бурей, потерялся черепаший череп, который не успели упаковать. Сильно пострадали от песка и продукты. Эглон рассказал, что, когда они возвращались с раскопок, порывом ветра его свалило с ног.
30 мая нам пришлось прервать далеко еще не законченные работы и возвратиться в нэмэгэтинский лагерь, так как 1 июня мне необходимо было ехать по делам экспедиции в Улан-Батор.
Итак, в результате четырехдневного маршрута были открыты два крупных местонахождения: Могила дракона и Цаган-Ула. В последнем выкопали несколько частей скелетов хищных динозавров, собрали остатки зауролофов и добыли более десятка панцирей черепах[12]. Уже одни эти открытия по объему и качеству своего материала могли бы быть результатом большой экспедиции.
Накануне нашего отъезда в Улан-Батор Намнандорж с Иваном Михайловичем отправились закупить в ближайших юртах баранов — для лагеря и нам в дорогу. Возвращаясь, они проезжали мимо того места, где лежал убитый нами кулан, так и не доставленный еще в лагерь. Теперь на нем сидел гриф, которого они решили подстрелить, чтобы использовать затем в качестве экспоната для Улан-Баторского музея. После первого же выстрела гриф упал, но, когда они подбежали к нему, он был еще жив и оказывал отчаянное сопротивление, несмотря на то что пуля попала ему в бок и из открытой раны лилась кровь. Охотники связали грифа и бросили на заднее сиденье, где лежали два барана. Но, по-видимому, гриф был связан плохо, так как через несколько минут, собрав все свои силы, он прыгнул на спину Александрову. Перепуганный шофер на ходу выскочил из машины. К счастью, гриф не нанес ему никаких повреждений. После этого грифа уже связали крепко-накрепко. Когда его привезли в лагерь, то привязали веревкой к вбитому колышку.
Сначала он лежал, почти не поднимая головы, затем стал подниматься на ноги, угрюмо озираясь кругом. Кровь текла еще, но не так сильно. Гриф был черный, с головой, лишенной перьев. В его взгляде была тоска по отнятой воле и непримиримая ненависть к тем, кто это сделал. Несмотря на большую слабость, он предпринимал попытки взлететь, но веревка не пускала его. От предлагаемой пищи и воды он отказывался. Ему нужна была свобода.
К вечеру о нем уже забыли, и это чуть не привело к беде. Лукьянова, погнавшаяся за щенком Гобиком, который, играя, стащил ее тапочек, оказалась жертвой грифа. Не успела она увернуться, как бросившийся на нее гриф сшиб ее с ног. Он метил клюнуть в глаз, но слишком короткая веревка не пустила его, и он промахнулся, снеся своим страшным клювом лишь родинку на щеке Лукьяновой. На ее крик все выскочили из палаток. По щеке Лукьяновой струилась кровь. Опасность была велика, так как гриф совсем недавно сидел на кулане и, несомненно, на его клюве был трупный яд. Я постарался поскорее промыть Марии Федоровне рану всеми имевшимися у нас антисептиками. Иван Антонович, пришедший вскоре с раскопок и узнавший о происшествии, приказал немедленно убрать грифа за пределы лагеря и уничтожить. К счастью, у Лукьяновой все обошлось благополучно.
Загрузивши коллекциями "Дракона", "Кулана" и "Волка", мы выехали в Улан-Батор. У Петрунина — водителя "Кулана", разболелся отмороженный зимой палец на ноге, и он ехал лечиться, В случае затяжки болезни экспедиция рисковала остаться без водителя. Его машину вел шофер "Тарбагана" Лихачев. Петрунин тяжело переживал свою нетрудоспособность и пытался сесть за руль. Пришлось категорически запретить ему это.
Едва мы сделали 15 километров, как у "Дракона" расплавился подшипник. Пришлось серьезно подумать, не вернуть ли машину в лагерь, с тем чтобы перегрузить коллекцию на "Тарбагана" или "Дзерена", оставшихся в лагере. Но шоферы проявили истинный героизм, отремонтировав "Дракона" за четыре часа!
В первый день мы смогли сделать всего лишь 75 километров за 9 ходовых часов. Такова была нэмэгэтинская дорожка! Много раз машины "садились" в песках и сухих руслах. На ночлег остановились, когда стало уже темно. Водитель "Дракона" Безбородов принялся за стряпню — варить суп из баранины. Но баран, должно быть, имел почтенный возраст и никак не желал вариться. В ожидании ужина Тимофей Гаврилович рассказал нам смешную историю, которая произошла с ним недавно.
Появившиеся за последнее время в лагере скорпионы и фаланги заползали всюду, доставляя немало хлопот и беспокойства. Как-то утром Тимофей Гаврилович начал обуваться, надевая сапог на босую ногу, и вдруг ощутил там нечто живое. Поспешно выдернув ногу, он швырнул сапог в сторону. Однако необходимо было обуться. Немного успокоившись, он принялся осторожно вытряхивать сапог, полагая таким образом изгнать оттуда своего врага. И действительно враг выскочил, вернее вывалился, ибо это были… собственные очки Тимофея Гавриловича, которые ночью свалились с табуретки в сапог. Рассказ всех развеселил, и как раз сварился ужин.
На следующий день попутный ветер стал настолько сильным, что скорость его превышала скорость машин. Мы начали задыхаться от зноя и пыли, вода в радиаторах кипела через каждые пять минут. Особенно скверно было перед Цаган-Дэрисуни-Хуралом, где дорогу размыло множество сухих русел и машины шли медленно, вздымая клубы пыли, похожей на золу.
Совершенно одуревшие, в половине третьего мы дотащились, наконец, до станка, где имелась прохладная юрта и в ней чай (о, блаженство!). Шоферы так устали, что следовало бы устроить здесь ночлег. Однако, превозмогая утомление, они согласились ехать до Далан-Дзадагада, где было решено сделать полдневный отдых. У Петрунина в довершение всех бед разболелись зубы. В 7 часов вечера, когда немного спала дневная жара, мы двинулись на Далан-Дзадагад, до которого оставалось 120 километров, но, правда, уже по сносной дороге. В половине двенадцатого ночи перед нами замелькали приветливые огоньки аймачного центра. Спали все, как убитые, одиннадцать часов.
