Мэгги и Джастина - Джуди Кэролайн

Как ни странно, увлечение Клайда молодой актрисой, кроме того, что пугало Джастину, еще и немного утешало ее. Это был один из немногих примеров того, что жизнь не остановилась на месте и продолжается, в худшую или в лучшую сторону для самой Джастины. Значит, и она сама должна измениться, каким бы мучительным и тяжелым ни был этот процесс. Застывшая жизнь может быть только в камне. Но ведь человек — это не древнегреческая статуя, которая сохраняет на века один миг своего существования. Счастье Джастина видела не в том, чтобы каждый день просыпаться в своей постели под одни и те же звуки в одном и том же настроении. Что-то должно меняться, что-то главное. Достигнутая цель теряет свой смысл и превращается в клетку, в которой человек так и мечется до конца жизни, порой даже не пытаясь осознать, что он заперт.

Неожиданные чудеса. Вот чего хотелось Джастине. Она всегда искала и ждала именно этого. Но неожиданность постепенно исчезала из ее жизни, оставив только предсказуемость и скуку. Ее жизнь напоминала ей сейчас огромное море: на поверхности бурлит, волнуется, но стоит погрузиться в пучину, и налицо — полная неизменность происходящего. Может быть, ей стоило бы поменьше думать о себе, а побольше о своей второй половине? И не только думать и принимать его, но и ставить его превыше себя. Джастина пыталась думать о Лионе всякий раз, когда он уезжал. Однако это не могло длиться больше нескольких минут. Мысли Джастины сразу же возвращались на саму себя. Она думала о своем постоянном слабеющем чувстве и пугалась от того, что не может дорожить тем, что утрачивало для нее ценность. Она пыталась забыть обо всем этом, посвящая себя работе, однако и здесь не находила опоры. Театр уже не мог стать для нее той отдушиной, которая позволяла одновременно и выразить в себе свое чувство, и вскрыть переживания, которые одолевали ее в обыденной жизни. Основа, уходила основа. Может быть, стоит еще раз съездить к матери в Дрохеду. Может быть, это чем-то поможет. Нет, не поможет. Матери сейчас и самой нелегко. И Джастина не может, не должна обрушить на нее все свои глубоко затаившиеся горести и переживания. Мать должна знать, что у нее все хорошо… все хорошо…

Да нет же, нет. Плохо, все плохо. Жизнь идет не так, как ей хотелось. Жизнь потеряла смысл, превратилась в нудное и скучное занятие, подобное отбыванию службы в банке — от и до, от и до. И никто не может сказать, что же можно делать дальше…

13

Наступил месяц полной восхитительной мягкости. Апрельское солнце одело город прозрачной зеленью, легкой и тонкой, как кружево. Вдоль решеток и стен тянулись буйные побеги плюща. Еще нераспустившаяся жимолость изливала сладкое, почти приторное, благоухание. Преданные своим миниатюрным клумбам перед домами, англичане подстригали распускающиеся кусты и ухаживали за цветочными лужайками. Скоро расцветет красная герань в окружении белых левкоев. Гигантские вязы Сент-Джеймсского парка, теснимые каменными зданиями, раскинули зеленый покров своих ветвей, листочки которых дрожали при малейшем дуновении ветерка.

Уже вторую неделю подряд небо оставалось голубым, без единого облачка. Казалось, весна творила чудеса, чтобы отпраздновать новый расцвет после нескольких месяцев холода.

Джастина часто гуляла по улицам, радуясь безукоризненной опрятности цветников перед домами и маленьких зеленых лужаек. Ни одна сорная травка не нарушала симметричного расположения растений. В этом отношении англичане были, конечно, непревзойденными мастерами садового дела. Неширокие дорожки, посыпанные мелким песком и гравием, тщательно подметались каждое утро. Со сплошных завес плюща, которыми покрывались стены домов, заботливые садовники тщательно удаляли пожелтевшие листья. Частенько захаживая в Сент-Джеймсский парк, Джастина присаживалась на скамейку и долго сидела здесь, забыв о том, что находится не у себя дома. Она даже порой воображала себя в гостиной. Только подняв голову и увидев небо, она вспоминала, что находится на свежем воздухе, и начинала дышать полной грудью.

В густой листве вязов над ее головой слышалось чириканье воробьев и свист синиц. Джастина каждый раз проникалась очарованием этого великолепного уголка, сохранившего в центре Лондона напоминание о настоящей природе. Часто ей не хотелось возвращаться домой, и она предпочитала пройтись вдоль озера, подкармливая пеликанов, заполнивших всю водную гладь.

Джастина поднимала голову и смотрела на раскинувшееся над городом голубое, без единого пятнышка, небо. В другое время Джастина была бы счастлива этой чистотой. Это была прозрачная голубизна, очень бледная, — голубой отблеск, ускользающий в белизне солнечного света. Солнце, висевшее высоко над горизонтом, сияло подобно серебряному светильнику. Солнце было теплым, но светило без жары, будто отражаясь от зелени листьев и растворяясь в самом себе. Над городом образовалось как бы озеро, голубые тени которого продолжали свет, поднимавшийся над Лондоном. Город, огромный и ясный, сверкал в сиянии этого солнечного дня под серебряными лучами.

Перед лицом этого гигантского города Джастина думала о том, что в сущности не знает ни себя, ни Лиона. Теперь, когда наступила весна и нужно было радоваться каждому теплому дню, Джастина чувствовала все больший разлад с самой собой и окружающим миром. Не было спокойствия в этом цветении, в этой голубизне неба, в этом сиянии солнца. Жизнь продолжала катиться под откос.

На днях в театре состоялось чтение новой пьесы. По злой иронии судьбы это было произведение мистера Генри Ролсона «Девственница в объятиях грешника». Молодой драматург проявил поразительную настойчивость в своем стремлении добиться постановки в одном из лучших театров. Джастина не присутствовала на чтении, потому что и так достаточно хорошо была знакома с пьесой. Как она и ожидала, главную роль Клайд предложил своей новой любимице Констанции Шерард. Джастина поняла, что это конец. Конец ее театральной карьеры, во всяком случае карьеры именно в этом театре. Джастина понимала, что любит свою работу куда больше, чем ей это казалось раньше. Если бы ей пришлось выбирать между двумя главными ролями, она бы, наверное, долго колебалась. Но выбора не оставалось. А в таких обстоятельствах Джастине дозволено было только уйти. Она даже не утруждала себя походом в театр, сообщив Клайду о своем решении по телефону. Нельзя сказать, чтобы тот обрадовался, услышав слова своей примадонны о том, что она не намерена больше оставаться в его театре.

— Как? — только и смог оторопело спросить он. — Джастина, неужели ты покидаешь меня?

— Да, — грустно ответила она. — Я думаю, что ты вполне будешь удовлетворен игрой Констанции Шерард. Думаю, что она сможет воплотить на сцене этот персонаж.