Сенсация на Марсе (сборник) - Василий Бережной

В том бункере должен быть какой-то маяк — все время сигнализирует, вот уже пятьдесят тысяч лет. Не подумай, что радио, — что-то совсем другое. Туо знает. О, как же он много знает! Рядом с ним я чувствую себя такой глупенькой. И за что он полюбил меня? На что уж археолог Фаусто Лабан образованный человек, а ведь и он только глазами хлопает, когда Туо начинает говорить на какую-нибудь научную тему. Этот Лабан — деловой человек, все заботы на нем. Туо занимается только своей аппаратурой. А мы с Мартой ходили в старый арабский квартал. Кривые и очень узкие улочки (автомобиль, даже самый маленький, не пройдет) сбегают вниз. Каменный желоб, солнца не видно. Но чисто, подметено, прибрано. Калитки, ворота, за ними можно увидеть маленькие дворики. Дети выглядывают. Не видела, чтоб хоть кто-нибудь из них улыбался, мне даже кажется, что они вообще не умеют смеяться. Предложила одной девчушке конфету — не взяла. Поднялась, отвернулась и молча ушла. В одном дворике нам с Мартой показали две аккуратно ухоженные могилки у стены. Романтическая история средневековья. Там похоронены две сестры-принцессы, полюбившие красавца. А двоим любить одного мусульманская религия запрещает. Их посадили в тюрьму. Там они умерли, там и похоронены. Внизу на широкой улице — их дворец, великолепное сооружение в арабском стиле, перед фасадом — фонтан. Мы были вдвоем, я посмотрела на Марту и спрашиваю: а мы с тобой разве не похожи на этих принцесс? И скажу тебе правду, мама, в этом была не только шутка. Марта иногда так смотрит на Туо, что у меня сердце останавливается. Она теперь такая красивая стала, кто не знает, тот не поверит, что столько лет не могла ходить. Ну, она молодец. Посмотрела на меня и говорит: «Ты что, с ума сошла, Анита, или угорела? Разве я не твоя подруга? Да и Туо не такой, как тебе не стыдно что-то такое думать?» Обняла я ее, постояли мы так, легче стало на сердце. Мама ведь сама была молодая и знает. Потом, в особняке. Марта показала мне несколько эскизов, и с каждого смотрят ее огромные глаза: «Это меня художник рисует!» А я и не знала, что наш косматый художник ходит за нею тенью. Пока идут раскопки и ему делать нечего, он ее рисует. Она такая красивая, что я не удивлюсь, если наш кинооператор начнет снимать о ней фильм. Пока снимает он Туо, старается, чтобы Туо не заметил. «Это, говорит, будет бесценная лента: человек с другой планеты!» Он и Марте советует: «Записывай все, каждую мелочь — все будет интересно!» Не знаю, записывает ли она, бумаги у нее достаточно, а мне все на сердце ложится. Чем я заслужила у бога такое счастье?

Целую маму, и пусть мама нас скоро не ждет и напрасно не волнуется, разлука наша только еще началась».

«А теперь уже пишу маме из Сахары. Атласские горы виднеются позади. Ого-го, какой простор! Идем на юго-восток по окаменевшим пескам и день, и два, а вокруг все та же пустыня. Пологие холмы, сухие равнины, кое-где — чахлые стебельки. Песок, песок… А то щебень, гравий, галька… Даже не верится, что жила здесь в древности большая часть человечества, росли сады, земля давала людям урожай. Туо говорит: потому не верится, что каждый сызмальства знает: там Сахара, пустыня. Привыкли к факту. А если подумать, то, наоборот, не верится, что пустыня — естественное явление. Почему, собственно, пустыня? Откуда? Пустыня, говорит он, — это ожоги на лике земном, следствие ужасающих катаклизмов. И, может быть, это так и есть. Щебень и гравий — быть может, это следы Центрума? Все в этом убедятся, во всяком случае, все будет ясно, когда мы найдем Археоскрипт. Поиски ведутся энергично. Сахара разделена на квадраты, и Туо вместе с Лабаном обследуют каждый квадрат геликоптером. На борту установлен сконструированный Туо аппарат, чувствительный приемник которого должен регистрировать сигналы подземного маяка. Пока еще не зарегистрировал. Караван машин переезжает из одного пункта в другой, везя горючее, инструменты и все необходимое, а геликоптер все кружит и кружит над пустыней. Машины военные, большие и надежные, Лабан позаботился. Пусть мамуся не беспокоится, мы здесь хорошо обеспечены, есть у нас даже холодные напитки, в том числе и кока-кола. Вот какой комфорт! Все здоровы. Моя аптека, слава богу, пока не понадобилась. Одно только донимает: дневная жара в сочетании с ночным холодом. А если бы мама знала, как хороша родниковая вода в оазисах! Сперва мы боялись дизентерии, а потом как распробовали… Жаль только, что оазисы попадаются редко, очень редко. А под Эль-Уедом мы увидели пейзаж, необычайный даже для Сахары. В песке — большие, овальные воронки, похожие на кратеры. Там, на дне, на глубине в десятки метров, растут финиковые пальмы, целые леса финиковых пальм. За песчаными валами не видно их вершин, но этим благородным деревьям там хорошо и уютно, они дают прекрасный урожай. Боже, каким тяжким трудом добывают себе люди средства к существованию! Эта беспрерывная, ежедневная и ежечасная борьба с пустыней — пески текут, и необходимо все время их останавливать. А корнями держатся пальмы, вероятно, за ту почву, которая была до катастрофы… Отъезжали от Эль-Уеда, оглянулись — проглотила его пустыня. Куда ни глянь — пески и пески. Неужто там, за ними, синее море? Невероятно. Ах, это мираж! Прекрасно. Видишь вдали озеро, хорошо знаешь, что это мираж, а глаза говорят: озеро! А иной раз появится такой же город из воздуха — белеют минареты, башни, поблескивают окна. Ребята разворачивают карту, ищут — где там! Никакого города нет в радиусе пятисот километров. Мираж. А я думаю в такие минуты: а может быть, вся наша жизнь — тоже мираж?..

Пусть только мама не подумает, что у меня плохое настроение. Иногда, правда, становится грустно, если долго не вижу Туо. Геликоптер перебазируется все дальше и дальше на восток, пока мы дотянемся, он уже обследует новый квадрат. Но больше двух дней Туо не выдерживает без меня, обязательно примчится хоть на полчасика. Если бы знала мама, какой он хороший! Какая это чистая и добрая душа!

Пусть мама не волнуется и спит спокойно, у нас все хорошо. Целую!»

«Дорогая мамусенька! Ох, что у нас тут происходит! Лучше бы и не рассказывать! В последние дни появилось у меня тревожное предчувствие, и оно таки оправдалось. Ну кто бы мог подумать, что наш кинооператор выкинет такую штуку! Бакенбарды, бородка, маленький лобик и быстрые глазки, ловкие движения и неслышная походка — он всегда казался мне похожим на обезьяну. А особенно, когда, согнувшись, крался за Туо, держа наготове свои хищные объективы. Преследовал он нас неотступно. Туо привык к нему как к своей тени, а я не могла. Оставаясь с Туо наедине, я нервно озиралась по сторонам: не высовывается ли из-под тента палатки его стеклянный глаз? Конечно, такой тип не мог не заметить, что Туо в свободное время монтирует какую-то необыкновенную аппаратуру. А однажды увидел он и тот чудесный бриллиант…